Графиня поневоле

Отбросив все сомнения, он подошёл к карете и граф протянул ему ухоженную руку, под кружевной манжетой и массивным перстнем на указательном пальце, в камне которого отражались солнечные лучи, переливаясь всеми цветами радуги.

В карете стоял терпкий аромат духов и благовоний, к которым примешивался запах дыма дорогих сигар, от которых у Ефремушки закружилась голова и он уже готов был выпрыгнуть обратно, но дверца захлопнулась и граф приказал кучеру:

– Поехали

Лошади всхрапнули и зацокали копыта по уложенной булыжником улице, отстукивая секунды до начала новой жизни Ефремушки, уже в самом скором времени, который позабудет, что значит воровать булку хлеба, чтобы не умереть с голоду где-нибудь под мостом. Но всё это произойдёт после, а пока он ехал рядом с графом, ничуть не понимая, что для него начинается новая жизнь полная самых невообразимых перипетий судьбы и только опыт, приобретённый на улочках и переулках, позволит ему избежать краеугольных камней при дворе, что подстерегали едва ли не на каждом шагу.

* * * * *

В тот момент, когда карета исчезла за углом, ребята приуныли, каким-то внутренним чутьём поняв, что Ефремушку они потеряли навсегда, о чём он сам ещё и не догадывался.

У детей, постигающих жизнь на улице и в подворотнях, интуиция более развита, поскольку они предоставлены сами себе и за любые шалости и ошибки ответственны сами, папка с мамкой не заступятся. Что, как следствие приводит к мысли, принимать решения самому, ибо никто за тебя сие делать не будет, да и не кому. Ефремушка, находясь в карете уже более получаса, начал осознавать, что происходит нечто, выходящее за рамки условностей, и решил обратиться к дяде, а как иначе обращаться к человеку значительно старше себя, сидящему рядом, жалостливым голосом:

– Дяденька, я накатался. Выпустите меня, пожалуйста.

– Малец, а покушать не желаешь? – вопрос, заданный графом, попал в самую точку. Ефремушка и сам давно уже почувствовал, как у него сосёт под ложечкой от голода, от момента, когда они покушали булочку с маком, прошло достаточно времени и растущий организм, требовал еды, – да и когда ещё доведётся с граф рядом сидя, прокатиться ветерком, а?

– Хочу, – сказал Ефремушка, не смея прямо в глаза смотреть взрослому человеку, проникшемуся к нему жалостью, не обратив внимания на последние слова. Ди едва ли поверил бы он им. Станет какой-нибудь граф, катать его в карете…

– Ну, тогда спешить тебе ни к чему, правильно? Прошка, – окликнул он кучера, – заверни к закусочной.

– Слушаю-с, барин, – отозвался кучер, до сих пор ещё не оправившийся от удивления.

Ефремушка, почувствовал, как карета свернула, но не видя через занавеси, прикрывающие оконце, ничего не понимал. Происходило же многое, что в корне бесповоротно изменяло его дальнейшую жизнь.

Когда переступили порог заведения, в нос Ефремушки ударил аромат вкуснейших блюд, вкус которых ударял в нос и щекотал желудок, проходя мимо харчёвен и закусочных, да и даже мимо жилых домов, где готовили обед или ужин. Кроме печёной в костре картошки или украденной, иной раз выловленной рыбки, разве что он знал в своей жизни. Барин, а он это понял уже, не смотря на малолетний возраст, заказал первостатейный обед, да и подавали им не чета другим. Уже приступив к трапезе, граф, видя его аппетит, с каким он уплетал за обе щеки, не удержался от вопроса, настолько ему занятным показался малец:

– Отец с матерью, поди, осерчают, узнав, что ты потерялся?

– А у меня их нету, – не переставая жевать, с полным ртом ответил Ефремушка.

– Да как сие может быть? – заинтересовался граф. – И где же они?

– Кто их разберёт? Мамку я почти не помню, а тятю совсем не знаю, был он или его и не было…

– А ко мне в дворовые не желаешь? – смекнул граф, видя живость пацанёнка, способного на лету принимать решения и за словом в карман не лезущего.

– Я и сам ещё не знаю, чего хочу, – ответил Ефремушка, до которого дошёл смысл слов, к чему клонит граф.

– Как тебя звать-то, малец? – спросил Апраксин.

– Ефремушкой кличут, – вполне серьёзным тоном ответил пацанёнок на вопрос, поставленный прямо и, не имеющий других ответов. Хотя, графа едва ли интересовало, как его на самом деле зовут.

– Ефремушка, так Ефремушка. Так как насчёт предложения у меня обитать. Кров, пищу обеспечу, а требуется немногое: изредка меня и гостей развлекать. Сойдёт?

Предложение, перед которым трудно было бы устоять взрослому человеку, поставило пацана в тупик. Доселе он сам себе был предоставлен, хотя иной раз и приходилось выполнять поручения старшего, а тут заманчивое предложение… Ефремушка, конечно же, понял к чему клонит барин, но и дармовая еда привлекала.

– А шибко гонять не будешь? – с взрослой осведомлённостью посмотрел он на барина, который так и не притронулся ни к одному блюду. Ему было интересно наблюдать за этим смышлёным мальчишкой, как он, будучи даже голодным, не набросился на еду. Да и с виду пригожий, граф определялся с решением.

– Ну, это как себя проявишь, – лукаво ухмыльнулся граф, довольный, что заинтересовал Ефремушку. Своих детей у графа Апраксина не было, а потешить душу дитём хотелось, и чем-то засел ему в душу Ефремушка. Может быть тем, что граф сам ещё был молод, и душа требовала широты русской, а проявить, чтобы душа радовалась, никак не получалось.

– Дяденька, при условии, что при первом требовании, меня отпустить, я согласен, – наконец вымолвил Ефремушка.

– Какие о том могут быть разговоры. Слово скажешь и свободен, на все четыре стороны, – ответил граф, как если бы перед ним сидел взрослый человек, заранее уверенный, что ещё не нашёлся охочий променять жизнь при дворе, пусть даже в качестве прислуги, на вольные хлеба и ночлег под открытым небом.

– Подумать хотя бы я могу? – набивая себе цену, в ответ задал вопрос Ефремушка. В тот вечер, впервые Ефремушка ночевал без всякого страха быть разбуженным другой когортой малолетней шпаны, также промышляющей на улице, или же быть избитым. Всё это вкупе вселяло надежду на благоприятную жизнь. И день за днём, потекла жизнь в графском дворе, пусть даже среди челяди, но граф его как-то незаметно для Ефремушки, приблизил к себе.

* * * * *

Жизнь при дворе, если не считать придирки ровесников, детворы прислуги, которых Ефремушка ничуть не побаивался, сказывалась жизнь на улице, была ровно сказка. Тем паче, граф, не выражая в открытую, симпатизировал к нему. Сам, имевший хорошее и крепкое здоровье, граф решил им тоже заняться, благо времени было вдосталь.

Мальчонка, выросший на улице, едва ли мог догадываться, сколько вот таких же, как и он оборванцев, сделали головокружительную карьеру, благодаря воле случая ли или Провидения, при высочайших особах, к которым не смели и приближаться.

Подрастая, время от времени ему приходилось сцепляться с кем-нибудь из челяди, но во всех этих нелицеприятных инцидентах, он умудрялся выходить победителем. Да и цеплялись-то в основном из-за его собственной шалости: то сапоги подменит чьи-нибудь на свои, то ещё какую проказу устроит.

Бывало подойдёт к кому ни то было, постоит, посмотрит, дождётся, когда на него обратят внимания или напротив, тут же:

– Барин в срочном порядке приказал найти и привести к нему под очи рыжего борзого.

Известное дело, первым делом дворовая челядь пытается поймать в руки борзого, который к тому же клыками грозится и в руки даваться не спешит. Ефремушка же, на полном серьёзе понаблюдает за напрасными трудами, а после отойдёт и от души посмеётся над обманутыми. Хорошо, если сами догадывались, что над ними подшутили, а нет так, откуда-нибудь появившийся барин, подзывал утомившихся и справлялся:

– Больше Вам что, делать нечего, как собак гонять? Борзую, эвон, как загнали, – и уже обращаясь к собаке: Тархун, поди ко мне.

Собака, услышав хозяйский голос, виляя куцым хвостом, тут же подбегает к нему и ластится возле ног.

– Ну, видишь, и ловить его нет надобности, – начнёт выговаривать он дворовому.

– Так, Ваше Сиятельство, Ефремушка сказывал, что барин, мол, рыжего борзого велел привесть, – оправдывался очередной дворовый, поведшийся на шутку Ефремушки.

– Где он сам? —тут же, посуровев, спрашивал он у дворового.

– Да токмо здесь был, – оглядываясь по сторонам, высматривали слуги Ефремушку, обычно в таких случаях, скрывавшегося в зарослях у пруда. А после, как ни в чём не бывало, заявится, да ещё божиться будет, всеми святыми клясться, мол, приказывал. Дворовые, к этому времени отходили от гнева, да и без него забот хватало.

Он и сам не догадывался, откуда в нём бралась сила, в его низкорослом теле, может быть тятины гены, которого он не знал? Не только силой отличался Ефремушка, но и сообразительностью, как и умением располагать к себе. Поэтому, понадобится графу кого с поручением отправить, тут же вызывает его, Ефремушка и рад стараться. А требуется ещё и ответ доставить, то здесь Ефремушка всё своё умение прикладывал, а порою и терпение, но без оного не возвращался, за что награждением служила хвала самого графа.

Бывало, что барин для потехи вывозил его на ярмарки, для борьбы на руках, где Ефремушка блистал во всей красе, побеждая всех желающих. Зазывала, словно только и ждал его появления, тут же зычным голосом начинал приглашать борцов, перекрывая всех других торговцев и торговок. А что Ефремушке, он рукава закатает и стоит, поглядывая по сторонам, найдутся ли желающие померяться силушкой.

Букмекеры, что принимали ставки на победителя, в такие дни денег на неоспоримую победу, Ефремушки ни в какую не принимали, из опасения разориться. По первости-то, не зная его, охотно принимали, но раскусив, поняли. А будучи тринадцатилетним подростком, он выполнял и более серьёзные дела, о чём во дворе никто даже не догадывался.

Ефремушка же, по своему обыкновению, больше предпочитал помалкивать, хозяин-барин, ему лучше знать. Когда на графа, было дело, покушались, опять же он оказался рядом, что и спасло барина от неминуемой гибели от лиходеев. Всё это, сложившейся картинкой из обрывков, сделало репутацию Ефремушке, но не спасало от наказания, если где он что-либо нашкодил. И наказывал наравне со всеми, не выделяя среди других, иначе, глядишь, ещё и возгордится.

* * * * *

Подросток уже и забыл своё голодное детство, когда засыпал под урчание живота, под ноющие боли, словно всё это было и не с ним даже и в какой-то другой жизни, настолько было оно нереальным, приснившимся кошмаром. Но до снисхождения в отношении Ефремушки, граф опустился лишь после того, как потерял свою любимую супругу, когда он потерял всякий интерес к светским вечерам, к пышным балам, где собирался цвет русской аристократии, как будут говорить впоследствии, на премьеры в театрах и то выезжал под напором близких друзей, что изредка навещали. Но всё это было скучное занятие, что в очень редких случаях приносило душевное удовлетворение. Да в летние месяцы выезжал в имение, непременно прихватывая с собой и Ефремушку, каждый раз не забывая напомнить последнему:

– Тебе, Ефремушка, на природе чаще надо бывать, иначе в городе захиреешь.

– Да я, барин, с превеликим удовольствием.