Последний день откровений

И мой к тебе букет цветов стал расширяться и расти в радеющей и в праздничной прекрасности. И мне не надо было больше просить об этом ликующем чуде, потому, что все что было вокруг, сияющее, цветущее и благоухающее само дарило частичку себя и своей любви и с трепетной бережностью вкладывало их в мое к тебе единственное слово, когда я признался и еле слышно произнес, что люблю.

В тот миг я был счастлив! И весь мир был счастлив вместе со мною! И мы все вместе наслаждались этим чувством! И мы все любили друг друга! И потом же, я все видел. И не подумай, что я смог бы что, либо пропустить из всего этого мною дорогого. И еще прошу не подумай и даже хоть чуточку не усомнись в искренности и чистоте моих чувств к тебе, ведь ты сейчас спишь и воспользовавшись этим я могу открыто говорить и признаваться тебе во многом.

И пусть я прячусь за твоими снами и пусть с какой-то неловкостью и с какой-то неосознанной и неудержимой дрожью и стыдливостью говорю тебе об этом тайном, но я хочу, чтобы ты сегодня знала, что я люблю тебя и что я совсем не боюсь этого чувства.

Знаешь, мне нравиться смотреть на тебя, все больше узнавать тебя и слушать голос твоего любящего сердца. И я не знаю, как назвать это словами, но мне кажется, что в тебе скрывается что-то большее, чем я могу видеть, чувствовать, рассказать.

Потому, что ты есть небесная поэма, в которой звучит прекраснейшая мелодия и я не могу и не хочу, чтобы удерживаться и не напевать ее аккордов.

Потому, что ты есть освещающий во тьме священный очаг, в котором сияет танцующий и негасимый огонь первозданной и девственной вечности и я тяну к нему свои ладони, чтобы согреться, чтобы ощутить его ласкающую теплоту.

Потому, что в этом истинно живом и желанном стремлении струится и дышит созидающее и творящее Слово и я жажду слиться с ним в своем сотворчестве и хочу, чтобы и все мы смогли прикоснуться к Нему и его лучам своими сердцами, чтобы смогли узнать это, услышать и смогли полюбить.

И я благодарен тебе любимая за твое живое прикосновение к моему раненному сердцу, за тот невинный, но дарующий поцелуй самой Жизни. И после этого я уже полностью стал уверен в себе, что никто и никогда не сможет затемнить в моей душе не одной искорки твоего света и твоей святости. И в какой бы абсолютной темноте я бы уже не находился это незабываемое счастье всегда будет жить во мне, поддерживая любовью своей меня в каждый миг моей жизни и в любом моем начинании. И еще я очень благодарен за то, что ты мне дала разгадку великой вселенской тайны о существовании, которой я даже и не подозревал. И вот я уже знаю, и я прочувствовал это, что ты есть на много больше, чем просто земная женщина (если посмотреть на это не со стороны узкого, человеческого восприятия), красивее и прекраснее, чем небесный ангел, величественнее чем то, что вмещается в слово – личность.

Потому, что твой образ разливается во многих женщинах и проявляется в их нежности и ласке, в их чистоте и милосердии, в их таком искреннем и звонком смехе.

Потому, что твой образ виден в сияющих лучах утреннего неба и каплях росы праздничного сада, а еще я всегда ловил твой взгляд и льющийся прекрасный голос в расцветающем милом цветке, в нежном ласкающем шуме морских волн и в радостной песне поющей птицы. И все от того, что ты само олицетворение нежности, красоты и любви. Ты есть сама пречистая, пре-прекрасная Женственность».

И Виктор больше не мог удерживаться, он отдался эмоциям и чувствам, вырывавшимся из него. Поток безудержных и беззвучных слез, невидимых и не слышных для окружающих заполнил его и омывал изнутри, даруя неописуемое чувство внутреннего преображения и в нем свежести и чистоты, искренности веры, доброты, любви и полноты надежд.

И он знал, уже не мог усомниться в том, что его всеми забытое, как ему казалось сердце, сейчас соприкоснулось с Идеальной Душой Мира, которая всегда поддерживает своей любовью каждого из нас и во все времена, за всю историю, со дня сотворения мира.

«Ее желанный, спасающий голос не покидал никогда и нигде ни одного из нас. И даже в самые тяжелые и черные времена Она звала, Она уводила нас от скрывающихся губительных опасностей и глубоких пропастей. Она подымала нас в порывах Своей безмерной любви из самых бездонных мест наших падений и срывов. Ее голос звучал и не переставал звучать даже в ожесточенных сердцах во время кровопролитных, истребительных войн. Он поддерживал тех, кто находился в душных растлевающих душу застенках тюрем и лагерей, дарил бессмертную надежду и возлежавшим, в последнем своем дыхании на плахе, под топором палача. И все это Она –самая милосердная из милосердных, любящая из любящих, святейшая из святых – пречистая, пре-прекрасная Женственность.

И все это Она и все ради Нее и все ради всех и все ради всего! О Боже! Как же мне легко дышать и как упоительна эта мысль! Как прекрасна настоящая минута в предчувствии и преддверии вечного счастья! И очень хочется жить»!

Виктор сидел на заднем сидении такси и еле дышал. Нахлынувшие чувства и впечатления, образы и желания – все сливалось в одном восторженно звучащем возгласе, в одном радостном приветствии этому окружающему и всеобъемлющему миру и тому что здесь рядом осязаемому и уловимому и тому дольнему влекущему и зачаровывающему, хоть пока и не познанному, но уже узнанному и сквозящему в его романтических и поэтических мечтах сквозь во всю ширь его распахнувшееся сердце. Истинно говорю, что я услышал тихое биение Любящего Сердца. И услышал тихий шепот Творящего Дыхания. И в желанном ожидании почувствовал я нежность Святого Прикосновения. И знай, что мое сердце всегда открыто для Тебя и для всех и для нашей любви.

И я верю духовному учителю и верю его словам. И теперь знаю, что к каждой душе с открытыми для света дверями и к чистому его любящему сердцу придут солнечные гости с великими дарами дабы одарить его гостеприимство. И пригласят его на «Святую Вечерю» и еще на великий праздник для всеобщего сорадования и вышней любви, для божественного сотворчества вселенных и для вечной жизни.

О как же все тепло и радостно внутри, если бы не этот наползающий извне холод.

– Будьте добры, выключите кондиционер. Виктор обратился к водителю.

– Что-то стало очень холодно.

– Я его не включал, да и как можно мерзнуть, когда термометр показывает плюс двадцать семь.

– Неужели, но откуда тогда такой пронизывающий хо….

***

Недосказанное слово застряло и растворилось где-то в сумрачных лабиринтах безвременья, но он все же смог расслышать уносящиеся в небытие последнее эхо затихающего слога, но вот его значение? И о чем он хотел сказать или может хотел спросить? И этот вопрос – что же? – серьезно стал мучить его.

Но, нет – это же стало невыносимо! Это непередаваемо-ужасная мука! Пощадите! Смилуйтесь! Перестаньте! Не жгите мне глаза раскаленным железом и не позволяйте мне рвать свое тело истерзанными пальцами, но скажите мне наконец – о чем я говорил!?

А теперь уйдите, я очень устал. И пожалуйста дайте мне тишины. И еще позвольте мне умереть и не надо. Не надо! Слышите не надо, мне ни о чем напоминать!

Волна безумия захлестнула застигнутое врасплох беззащитное сознание Виктора. И ее во всю мощь разъяренная сущность рвала, терзала, душила его еле дышащую волю. И не оставалось больше сил и не было никакого желания сопротивляться ей. И вот он уже готов смириться, если бы только не – шок. – О, благодатное ничто, мир непроницаемых пуховых туманов и пьяного зелья. В последней бодрости моего засыпающего сознания пою тебе хвалебную песнь. И, наверное, я уже готов отдаться в твои мертвые объятия, с тем чтобы скорее позабыть эту терзающую меня боль и возможно даже и радостное счастье, и саму жизнь, но если бы только не..!

Нет! Мне нельзя! Нельзя, слышите? Я все вспомнил и узнал эти злобные и холодные глаза! И даже не пытайтесь больше меня остановить!

Виктор еще не успел полностью осознать всю сложность произошедших событий, но руководимый глубокими инстинктами, какой-то частью своего неосознанного, но более сильного Я, он выбил ногой заднее стекло автомобиля и на дрожащих руках вынес Артура в безопасное место. И вот только сейчас он смог трезво осознать и оценить всю сложившуюся ситуацию происходящего.

Сомнений больше не оставалось и не могло быть, потому что опять был слышен тот истошный вопль и душераздирающий плачь, опять этот по всюду витающий запах ужаса и как тогда, много лет назад, необъяснимого холодного страха, опять то щемящее давление сердца той жесткой болью, которую невозможно ни с чем спутать.

И тогда на какое-то мгновение Виктор был вынужден оставить все и уйти. И он ушел своим сознанием, своим Я в ту самую черную ночь первого своего боевого задания, в те враждебные джунгли, где умирающей жизнью уже правила развращающая смерть. И вот он снова увидел испуганные лица своих товарищей и опять почувствовал тоже рвотное отвращение от прилива горького вкуса свежей крови на своих губах.

Действительно, сомнений не оставалось, но осталось не забытым и не задавленным при этом чувство неисполненного долга и невыполненной задачи и с ними стыд. Именно то болезненное, стегающее чувство глубокого стыда перед товарищами и еще перед всем миром, которое грызло его всю оставшуюся жизнь. Та ответственность перед всеми, которую он так и не смог переложить или спрятать даже в самые тайные и секретные места его страдающей души.

И сегодня он уже не оправдывал себя перед ними и не пытался и винить распорядившуюся судьбу, ведь не для этого искал, но для того, чтобы в тайне от всех доказать себе и доделать то невыполненное, что не смогли они сделать тогда тридцать с лишним лет назад или же если в другом случае пусть пришлось бы разделить с ними их общую участь, дабы прах бы его покоился в уютной дремлющей тишине, а совесть была бы абсолютна чиста и ничем больше не запятнана.

И это вновь нахлынувшее и с большей ясностью осознанное чувство ответственности вдруг сжало все его существо, с неумолимой силой сдавив все то лишнее, что смогло бы помешать ему в выполнении святой для него задачи. И сейчас он ощутил, как каждый его мускул стал послушен ему и стал безошибочно реагировать на каждую его команду, каждая мысль стала работать только на сопротивление возникшему злу и не допускала больше ни малейшей слабости в горячих желаниях и уже никакое, даже самое неуловимое промелькнувшее мгновение всего вокруг происходящего не смогло бы больше ускользнуть от его обострившегося внимания.

И в этот миг, в очередной раз Виктор жаждал подтвердить о том, что он все еще оставался воином чести и святого долга, готовым в жертвенном порыве отдать для дела, все то оставшееся, все то сохраненное и накопленное в нем, что в понимании им ценностей было на много дороже его собственной жизни.

Ибо в нем жила святая идея спасения жизни многих и всех во имя Любви, как не раз любил повторять им об этом их духовный учитель. И сейчас она уже сияла и горела в его истосковавшемся сердце с такой силой, которая смогла в одно мгновение сжечь в нем все грязные и порочные его человеческие слабости, все сладостные его мужские желания и убаюкивающие от реальности красивые мечты.

Потому, что после затишья, уже прозвучал выстрел с вражеской стороны и он вынужден был воевать. И совсем не оставалось сомнений в том, что ему вновь придется обнажать свое боевое оружие. Ибо предстало для него роковое время в полной своей решимости и необходимости сбросить с себя то временно властвующее влияние смертельного страха, что витал над ним и широким открытым взором наконец посмотреть в глаза самой злобной тьмы.

И Виктор больше не медлил, он действовал.

Положив Артура в безопасное место, которое только и возможно было выбрать в такой крайней обстановке и убедившись, что серьезных повреждений внутренних органов у него нет, Виктор в считанные секунды снова оказался возле разбитого автомобиля, сброшенного тяжелым грузовиком за обочину трассы, для того чтобы оказать посильную помощь и водителю такси.

Но к огромному сожалению пришлось убедиться в том, что водитель мертв и помочь ему уже ничем невозможно и с тем чувством горечи и торопясь, и склонив голову, и все для того, чтобы хоть что-то сделать для погибшего Виктор произнес для него, наверное, совсем не первую, в своей жизни прощальную молитву – Извини друг незнакомый, что мне некогда оплакивать тебя и приложить силы для твоих похорон, чтобы по достоинству, но обещаю, что я сполна заплачу за твою невинную смерть и за то, что невольно втянул тебя в это знаешь ли, но очень нужное дело. А сейчас спи спокойно и пусть по ту сторону мира встретят тебя настоящие друзья, и чтобы очень даже привлекательная женщина. А сейчас прощай и пусть праху твоему земля будет пухом, а тебе Господь дарует царствие небесное. Аминь.

Произнося скорбную речь Виктор не на мгновение не терял бдительности, он с самого начала видел, как развернувшийся грузовик набирал все большую скорость и вот уже на максимальных оборотах несся на него пытаясь довершить то, что не удалось ему с первой попытки. И совсем через мгновение он всей своей мощью снова налетел на разбитую машину и подмяв ее под себя стал тащить ее в чистое поле под своим ржавым днищем пытаясь втоптать ее там в страдающую землю. Но этим моментом и воспользовался Виктор, в самую критическую и последнюю секунду он успел отскочить от безжалостного, убийцы, а когда скорость от удара с препятствием грузовика угасла, он зацепился за его борт и почти сразу же оказался в его кабине рядом с водителем. Эти звериные глаза Виктор распознал сразу – фанатическая решительность, граничащая с безумием, кровожадный оскал и в тоже время неуемный, постоянно терзающий страх перед неизбежностью дальнейшего искупления, все это застыло неменяющейся маской на неживом лице сатаниста.

И затем вся его последующая реакция действий, все такая же знакомая и повторяющаяся во всех их представителях и потому предвидимая Виктором, которая обязательно сопровождалась гортанным рычанием и влиянием давящего, уничтожающего взгляда налитых кровью глаз, с целью нагнать на своего противника столько страха, сколько нужно для парализации всей его воли, чтобы затем сделать из него податливую игрушку и объект для унижений и истязаний.

Но для Виктора весь этот маскарад не сыграл всей своей роли, совсем даже не обратив никакого внимания на все попытки на него воздействия психологического давления и духовного запугивания он тем самым остановил злобный натиск, заставив нападающего отступить и запаниковать, превратив его в жалкое, трепещущееся существо. И на все что оставалось надеяться служителю зла, так это на его физическую мощь, хотя его предательски дрожащие мышцы были уже почти неуправляемы и совсем отказывались исполнять его приказы и лишь только громадная его внутренняя злость все еще не позволяла ему полностью сдаться.

Перехватив последний и отчаянный выпад нападавшего Виктор заломил ему руку и затем жесткой схваткой зажал его хрипящее горло и только единственное, чего он опасался в тот момент так это, чтобы не контактировать с его кровью, ведь насколько он знал, основная масса последователей дьявола насильно инфицировались неизвестным науке вирусом крови с целью полного их себе подчинения через страх смерти. И поэтому Виктор не рисковал он лишь все сильнее сжимал горло служителю зла и затем, когда тот перестал сопротивляться задал ему лишь один вопрос: – назови имя своего хозяина.

И этот вопрос он задаст еще не раз и даже попытается переубедить сатаниста в неправильности его выбора, но на том и остановится и не будет применять к нему еще большего физического давления от возникшего в себе четкого осознания, казалось бы, совсем ненужного сейчас чувства глубокой человеческой жалости.

И все потому, что этот жалобный и умоляющий надрывной душевный крик, этот полный своею невообразимостью стенаний и мольбы просящий взгляд, который вырывался из глубин несчастного существа заполняя всю его непроглядную мутную глубь жгучей, нечеловеческой пыткой осознания от своего дальнейшего исхода, он то и заставил Виктора ослабить на его горле свою железную хватку.

«И неужели в меня снова закралась эта коварная и предательская слабость – закричало все и возмутилось в нем – да нет же, это лишь то, что отличает меня от них – но тогда ты проиграешь бой и погибнешь – нет, я не должен и не допущу поражения – но в борьбе другого не дано – да, я знаю, но я не знаю, как мне поступить по-другому – у меня есть вопросы и прошу дайте мне на них ответы, а еще меня переполняют эмоции и чувства и скажите есть ли во мне сердце?»