Когда я вспомню

Глава 7

Сложно просыпаться, когда ты не знаешь, сколько времени. Сложнее – когда не помнишь, где засыпал. И абсолютно невозможно, если не понимаешь, в какой ты эпохе. А главное, кто ты на самом деле.

Первое, что я заметила, открыв глаза – это лежащую на комоде мягкую игрушку. Подарок Игоря стал прочным якорем для настоящего, несмотря на то, что рука еще ощущала тяжесть ритуального кинжала. Это был какой-то слишком реальный сон… Я спустила ноги с кровати, почти подсознательно ожидая, что они по щиколотку погрузятся в воду. И даже удивилась, когда этого не произошло. Хотя да, вода на ламинате – это прямой синоним слова «проблемы», нам такого не надо. Нашарить тапочки было делом двух секунд, а вот решить, что делать дальше – чуточку дольше. Раздававшийся с соседней подушки тихий храп намекал, что поделиться впечатлениями пока не с кем. Часы, застывшие на отметке 3:26 это подтверждали. Если бы меня кто-то разбудил в такое время, чтобы поделиться впечатлениями о сне – он для этого бедолаги стал бы вечным.

В кухне послушно булькал чайник, а я сидела за столом, обхватив голову руками. Удивительно… обычно ночные видения приходили в формате «Бежим спасать пингвинов, которые забыли связать себе шаль, и прихвати для этого своего ручного динозавра». Но то, что привиделось сегодня, напоминало скорее… воспоминания? Как будто я уже слышала шелест этих ветвей над своей головой. Чувствовала, как о каменные блоки пирамиды разбиваются тяжелые холодные капли. Единственное, что ускользало от внутреннего взора – это большинство лиц. И, наверное, к лучшему. Многих из тех, кого повезло «встретить» за эту ночь, запоминать не хотелось.

К счастью, удалось совместить два ощущения: еще немного дрожавшие пальцы на горячей кружке, от которой исходил резкий, пряный аромат малины и мяты, и открытое настежь окно, в которое врывался осенний московский воздух. Воздух, пропитанный ароматом только что прошедшего дождя. Черт. В момент осознания этого факта мне пришлось судорожно мотать головой, чтобы два разных тысячелетия не смешивались, оставаясь одно – сновидением, второе – куда более обнадеживающей реальностью.

Неудивительно, что в театре с утра я появилась с ощущением, будто уже отпахала двенадцатичасовую смену. Шахтерскую, причем без работающего подъемника. Особого оптимизма добавляло понимание, что нам предстояло полностью изменить движения в двух довольно масштабных сценах. А это значило только одно: мой «любимый» вид репетиции – танцевальная. Несколько часов пытаться сделать вид, что обе ноги у тебя не левые, а руки не завязываются в узел при особенно сложном финте.

Я просто шла по коридору. Никого не трогала и даже не пыталась нарваться на неприятности. Но Вселенная, видимо, решила, что ночных впечатлений недостаточно, поэтому двери танцевального зала открылись практически перед моим лицом. Я-то успела затормозить. А вот Олег, вылетевший оттуда и споткнувшийся на пороге о собственные ноги – нет. Он весьма изящно грохнулся на пол, проскользив по нему практически до противоположной стены и перегородив мне дорогу.

– Чуть свет уж на ногах – и я у ваших ног! – обаятельно улыбнулся этот нахал, смотря на меня снизу вверх. Еще и руку за голову закинул, придав позе особую небрежность. Казалось, у него все идет по плану. То, что план писали на китайском упившиеся вдрызг немцы с особенностями развития – это уже детали.

Единственное, что мне захотелось сделать в ответ – это переступить через него и пойти дальше. А еще лучше – наступить, чтобы неповадно было. Но, пока я решала для себя эту сложную моральную дилемму, из зала высунулись обезображенные улыбками лица пришедших раньше коллег. Особенно сильно выделялась Марина, белоснежные зубы которой навевали смутные мысли то ли о снегах Эвереста. то ли о некачественных винирах.

– Что у вас здесь происходит? – потерла лоб я, обращаясь к ней.

– Ой, ты не представляешь, – раздавшийся в ответ стрекот заставил тут же пожалеть о вопросе. – Олежек с Димочкой пытались изобразить брейк-данс на спор, и у них получилось, и потом Олежек не туда закрутился, чуть зеркало на стене не сбил и от этого в дверь вылетел!

«Димочка» меня убил. «Олежек» добил. А умение Марины говорить несколько строчек на одном дыхании заставляло задуматься о том, что она поменялась легкими с синим китом.

– Спасибо, хватит. Все-таки некоторые вещи лучше не знать. Прямо как атомную массу плутония.

В углу зала уже громоздились сумки, рюкзаки и прочие пакеты. Я добавила свой багаж к общей куче и огляделась. В отличие от прослушиваний, где в черном был только Олег, сейчас этим цветом козыряли все. Отчего складывалось впечатление, что нашего хореографа мы увидим только на фотографии с полосой такого же оттенка в правом нижнем углу.

Приземлившийся рядом Олег больше даже не пытался сделать вид, что он в порядке – дышал так тяжело, будто пробежал марафон. Причем за двоих сразу. Отросшие пряди прилипли к лицу, словно он попал под особенно сильный дождь. Я сдула их практически не задумываясь, машинально. И тут же замерла. Потому что такое сегодня уже было. То же лицо, пусть и чуть меньшее по размеру, тот же жест… лишь обстановка была другой.

– А ты мне снился… – Слова вылетели раньше, чем я успела остановить себя.

– Правда? – Лениво хмыкнул он. – Надеюсь, я в этом сне был хотя бы с голым торсом. Признавайся, мелкая.

За этот комментарий он тут же получил глупый смешок слева, от Марины, и удар под ребра справа, от меня. И, судя по короткому взлохмачиванию моих волос, ему больше понравилось последнее. Что ж, я всегда подозревала, что в глубине души он тот еще извращенец.

– Так! – Вошедшая в зал хореограф хлопнула в ладоши, привлекая внимание. – Доброе утро, дамы и господа, для кого оно еще доброе. Спасибо, что сразу сели так, как встанете на сцене. Хорошо, что своих партнеров вы знаете.

– Нелли Ивановна, а Воронцова дерется! – Олег тут же поднял руку, как послушный первоклассник. Боже, он еще и губы надул, как будто сейчас расплачется! – Можно я пересяду?

– Конечно, – абсолютно серьезно кивнула она. – Садись к Диме, теперь будешь танцевать с ним. Я уверена, он подарит тебе массу незабываемых ощущений.

Дима только добродушно оскалился, похлопывая по месту рядом с собой. Судя по тому, какую гримасу Олег скорчил в ответ – он отчаянно боролся со смехом. Но слова прозвучали абсолютно серьезно, словно ему было физически жаль его разочаровывать:

– Прости, дорогой, ты не в моем вкусе… уверен, ты сможешь это пережить…

– Любимый дурдом в полном составе, – раздалось от двери.

Стоявшую в проеме Эмилию Львовну мы поприветствовали нестройным хором. В ответ нам выдали скупой кивок, причем с таким царственным жестом, будто мы на это должны были ей сдачу с миллиона. Внимательные прищуренные глаза просканировали каждого, прежде чем остановиться на мне.

– Воронцова, зайдешь ко мне после репетиции, поняла? – Не успела я кивнуть, как Церес уже обращалась к хореографу: – Нелли, дорогая, вымотай их, пожалуйста, так, чтобы наши дорогие мальчики вечером чувствовали себя, как брома нахлебались. Сможешь?

– Сделаем, Эмилия Львовна. – Хореограф козырнула, потом, видимо, вспомнила, что к пустой голове руку не прикладывают, и сделала вид, что поправляет выстриженный висок.

Две сцены. Не двенадцать, да и чудес паркура попеременно с элементами высшей акробатики от нас никто не требовал. Но уже через час у меня на ребрах расцветала пара синяков от врезавшегося туда при неудачном повороте чужого локтя. Принесенная с собой вода стремительно заканчивалась, и брезжило смутное понимание, что в ближайший перерыв все желающие смогут бесплатно увидеть потрясающую картину «зоопарк на водопое». С каждым «Стоп! Заново и на этот раз в ритме» у нас все неохотнее поднимались ноги. Зато у Нелли Ивановны крепло желание поднять на нас руку.

– Фух, наконец-то перерыв. Давненько я так не страдал.

Волосы у лежащего у меня на коленях Олега были мокрыми практически насквозь. Что, конечно, добавляло пикантности ощущений и желания скинуть его к чертовой бабушке. Но все те же не проходящие после сна теплота внутри и чувство какой-то удивительно-щемящей привязанности заставляли вместо этого обмахивать его завалявшимся в сумке сценарием. Забавно было наблюдать, как он при этом щурился. Точно большой кот, только с лицом такого насыщенно-красного цвета, что на улице его можно было запросто перепутать со светофором.

– Давай рассказывай, что тебе там привиделось… – Олег сказал это так медленно, будто уже отчаянно боролся со сном. – И с подробностями. Особенно если я все-таки был голым.

Пришлось его разочаровать: в конце концов, набедренная повязка на «брате» все-таки была. А то, что кроме нее ничего не было – это уже детали. Чувствовать себя Шахерезадой было непривычно, особенно потому, что той приходилось растягивать одну сказку на целую ночь, а от меня требовалось уместить все события в пятиминутный пересказ.

– Значит, говоришь, я тебя спас? – Олег наконец-то соизволил сползти на пол и теперь активно собирал на себя всю грязь танцевального зала. – Ну что, я молодец, аплодисменты мне, получается.

– Да уж, идущие на смерть тебя определенно приветствовали.

Я машинально потянулась за кофтой, лежащей в паре шагов от нас, и набросила на него. Простудится ведь, дурак. Опять будет сиять краснотой глаз и заимеет бас вместо баритона, такой, что от пары реплик даже Эмилия Львовна замрет на полуслове и начнет вслушиваться с загадочной улыбкой на губах.

– Но я бы на твоем месте спросил у кого-нибудь знающего, что это за выверты подсознания. – Он тут же завернулся в кофту, став похожим на человекообразную шаурму.

– Обязательно проконсультируюсь с астрологом, тарологом и психологом, – торжественно пообещала я, на что Олег философски заключил:

– Главное, чтобы не с венерологом, – и мы дружно заржали, потому что просто смехом эти звуки нельзя было назвать даже с пометкой «преуменьшение года».

Страдание превращает мгновение в вечность, счастье же мелькает в окне жизни так быстро, что ты не успеваешь его осознать. Короче говоря, перерыв закончился раньше, чем я была готова с этим смириться.

– Господи, если я в своем возрасте так разваливаюсь – что со мной будет, не знаю, в пятьдесят пять? – Олег стонал, поднимаясь с пола. Кажется, мне послышался звук пары хрустнувших суставов.

Пришлось его утешить.

– Не волнуйся, до этого благословенного возраста ты просто не доживешь.

Еще два часа спустя я мечтала стать пиратом. В смысле, заиметь себе пару деревянных протезов вместо ног. Желательно бы, конечно, вместе с кораблем, но не хотелось бы нажить себе проблем с ГАИ в процессе его перевозки по московским пробкам. Нелли Ивановна напоследок ласково назвала нас кривоногими имбецилами и выплыла из зала с достоинством королевы-матери. А я под понимающими взглядами коллег поплелась к Церес.

Скрестись в ее кабинет приходилось осторожно. Не хотелось бы получить степлером в лоб. Да, такое было только один раз, не со мной и она потом долго извинялась, но все же. Зато после этого случая на выкрашенной в темно-коричневый цвет двери руками благодарной труппы появилась табличка «Если вы сюда постучали – сами виноваты». Подавив желание перекреститься, я просунула голову внутрь, тут же начав слышать мечущий громы и молнии голос.

– …Как можно было репетицию пропустить? Что значит «мы сегодня сына родили», Женя? – вещала Эмилия Львовна в трубку, расхаживая по пяти квадратным метрам кабинета с видом генералиссимуса. – Смею надеяться, что в этом процессе принимала участие только твоя жена. Не хочу думать, что ты получишь миллион долларов, как первый родивший мужик. Ты же тогда сбежишь из театра быстрее, чем я успею сказать слово «Антракт». – В этот момент она заметила меня и призывно замахала рукой. Пришлось сдержать желание тактического отступления, скрещенного с паническим бегством.

Хотелось бы сказать, что я зашла в царство порока, разврата и сибаритства, но увы. В случае Эмилии Львовны было легче представить, что на обстановку скидывались всем миром. Всем миром ближайшей помойки. По крайней мере, на кресло для посетителей, стоящее рядом со столом, хотелось побрызгать дезинфектором. Потом очертить вокруг него круг мелком от тараканов и только после этого выбрать для сидения пол. Впрочем, не стоило думать, что Церес было плевать только на редких гостей ее обители зла. Сама она вообще сидела на обычном стуле, от одного взгляда на который лично у меня развивался сколиоз. А больше в кабинете размером с мышиную нору ничего особо и не помещалось. Потому что оставшееся пространство давно и прочно занимало самомнение Эмилии Львовны.

– Заходи, Воронцова, садись. Да не жмись ты, не съем! Пока что.

Она дождалась, пока я сяду на самый край этого рассадника потенциальной заразы, кое-как протиснулась между столом и стеной и мгновение спустя раздался звук поворачиваемого в замке ключа. В горле как-то разом стало сухо и шершаво. Не то чтобы я боялась, что меня в этом кабинете, допустим, разберут на органы. Просто фантазия Эмилии Львовны лучше всего описывалась прилагательным «больная», и мне очень не хотелось проверять, докуда простираются ее пределы.

– Значит так, у меня для тебя две новости. – Бедный стул жалобно скрипнул под ее весом, чего мы обе предпочли тактично не заметить. – Плохая – то, что у тебя скоро станет меньше свободного времени…

– А хорошая? – рискнула спросить я, когда после этой фразы в кабинете повисло напряженное молчание.

– Хорошая в том, что вторая новость тоже плохая.

Эмилия Львовна улыбнулась почти по-человечески. То есть от ее оскала захотелось не скоропостижно скончаться, как обычно, а всего-навсего сбежать на другой конец обитаемой Вселенной. Насладившись реакцией – и наверняка втихую ее повампирив – она соизволила продолжить:

– На самом деле, с уменьшением свободного времени немного прибавится количество денег. Не то чтобы сильно, но на масло к куску хлеба хватит. А если будешь сильно стараться – то и на сыр останется.

– Эмилия Львовна, простите, а вы все-таки к чему? – я поспешила прервать поток этого словоблудия. Плавали, знаем: дайте Церес разговориться – и остановите вы ее в лучшем случае послезавтра. И то только кляпом в рот.

– А? – будто очнулась она. – А, ну да. В общем, у нас мало того, что Троцкая ушла, так еще и Мартова за ней податься решила. Но та хоть не за спиногрызом отправляется, а просто переезжает. Но две свободные роли – это две свободные роли. Понимаешь мой тонкий намек?

Еще бы я не понимала! Захотелось довольно потереть руки и тут же отдать Эмилии Львовне душу, сердце и одну почку. Но это я уже сделала, когда подписывала трудовой договор, так что оставалось только закивать, всеми силами демонстрируя свою готовность начать вот прямо сейчас, не отходя от кассы.

– Вот и славненько. – Эмилия Львовна поглядывала на меня с подозрением: похоже, с энтузиазмом я все-таки переборщила, переведя его в стадию идиотизма. – Тогда я тебя в календарь репетиций вписываю, посмотришь потом. Или в этом чате вашем, куда вы все дублируете. Хоть бы раз на бумажную версию взгляд бросили, жертвы гаджетов. Я для кого стараюсь вообще?

Пришлось торжественно пообещать выкинуть телефон и отныне посылать сообщения исключительно голубиной почтой, за что я была удостоена двух секунд начальственной ухмылки. Все, торжественно обвожу этот день в календаре самым жирным маркером и начинаю его отмечать каждый год.

– Эмилия Львовна, – все же рискнула спросить я, уже стоя у двери и взявшись за ручку. Чтобы успеть моментально скрыться, если что. – А вы от Верховенского случайно ничего не слышали? Вдруг он вам сказал что-то после кастинга…

– Сказал, а как же. Что в гробу он видал эти кастинги, людей и вообще хочет уехать жить в землянку посреди леса. Так что поздравляю: вы его все-таки довели. Хотя я в вас и не сомневалась.

Не выдав таким образом ни капли лишней информации, она отпустила меня вальяжным кивком и тут же зарылась в какие-то бумаги. То ли в сценарии что-то для себя отмечала, то ли список новых казней составляла. Хотя с ее многозадачностью Эмилия Львовна могла и совмещать.

Короткий взгляд на часы подтвердил, что до вечерней репетиции еще куча времени, а вот есть хочется уже сейчас. Цены центра Москвы больно ударяли не только по кошельку, но и по самооценке, так что я сочла за лучшее навестить служебный буфет. Тамошние владычицы давно относились к актерам как к родным детям, вне зависимости от возраста, и упрямо считали, что без их помощи мы все давно бы загнулись прямо на сцене. Что, в сущности, было абсолютной правдой.

– Давайте «Столичный» и щи, – перечислила я заказ дородной поварихе, с сомнением покосилась на эклер, но все же со вздохом признала: – Это все.

– Что я вижу! – раздался слева веселый голос Олега, который умудрился незаметно зайти за мной и теперь громыхал подносом. – Александра Ивановна сдерживаться изволят, спешите видеть! Нет, серьезно, мелкая, ты давно ли начала есть как птичка?

– Я всегда так ела. Просто страус – это тоже птичка, – я задумчиво покосилась на поднос, потом на голову Олега, но решила все-таки не лишать театр его достояния. – Давай, Сеня, я жду тебя за столиком.

Новости от Церес Олег выслушал удивительно внимательно и задумчиво. Настолько, что к концу мне пришлось поинтересоваться, что не так.

– Да все так, я за тебя очень рад, на самом деле, – произнес он, тщетно пытаясь сделать вид, что полностью поглощен собственным обедом. – Просто я думал, что Эмилия по-другому сыграет… Интересно, конечно.

– Как? Мы теперь, считай, со Светой и Мариной единственные по возрасту подходим. Первая слишком мало играет еще, ее бы просто на такое количество ролей не поставили. А Маринка в «Романсе» песни не потянет, с ее-то альтовым тембром.

– С последним согласен на все сто, – Олег втихую перекинул мне на тарелку грибы, которые он сам откровенно ненавидел.

– А с первым?

– А вот там собака порылась, да… нет, – тут же поправился он, поймав мой любопытный взгляд. – Это просто сплетни, и я не буду их пересказывать. Хорошо, что они не подтвердились

В такие моменты я мечтала вернуть застенки НКВД. Специально для Олега. Я даже успела прикинуть, с какой силой надо ткнуть его вилкой в руку, чтобы он выложил мне все и даже больше, как все нарушило сообщение от Игоря: «Золото, я тут хочу забронировать нам на четверг сауну, ты не против? Ты, я, бассейн и никаких лишних людей вокруг. Соглашайся, не пожалеешь.»

Ответить «да» было делом двух секунд. А вот вернуть себе рабочий настрой не получилось до самого вечера.

***

В четверг утром я задумчиво слонялась по квартире, прикидывая, с чего бы лучше начать убираться. По всему выходило, что проще всего было убраться из квартиры, а потом ее сжечь. Иных способов привести в божеский вид эту смесь обители Плюшкина с городской свалкой я сходу придумать не могла.

Звонок по видеосвязи прозвучал законным способом отвлечься от этой моральной дилеммы. Лицо Игоря на экране было таким виноватым, что захотелось проверить банковский счет и документы на квартиру. Потому что с таким выражением можно сообщать две вещи: либо что он проиграл все наше имущество в преферанс, либо что к нам на месяц едет его мама.

– Солнце, я человек-косяк, – сказал он. – Я дни в календаре перепутал и решил, что нам с тобой в пятницу в сауну. А сегодня у нас первая встреча с партнерами по госзаказу этому. Если я там не появлюсь – меня сначала повесят, потом расчленят, потом утопят, а под конец все равно заставят работать. Прости, а, дурака?

Он в этот момент был таким уморительно-обреченным, что на него даже сердиться не хотелось, вместо этого выдав леденец на палочке и отправив на детскую площадку играть с другими мальчиками.

– Успокойся, массовик-затейник, – тихо хохотнула я. – А то я не знаю твою милую привычку сначала придумать себе трудности, а потом героически их преодолевать. Попроси их вернуть деньги и всего делов. Уж как-нибудь я переживу без сауны.

Глаза кота из «Шрека» на экране стали еще больше и выразительнее.

– В этом и проблема, Сашуль. Там невозвратная бронь. Может, ты позовешь кого и сама сходишь? Я торжественно обещаю тебе не завидовать. По крайней мере не очень сильно.

Я даже призадумалась. Кого из знакомых можно внезапно выцепить в четверг днем, не получив за это кучу проклятий в духе «Я работаю, а ты мне такое предлагаешь, зараза»?

– Кажется, Яна вчера писала в чате что-то про то, что ей скучно… – я постукивала пальцем по губам, пытаясь вспомнить ее расписание. – Ладно, задачу я поняла, сейчас что-нибудь решим. Но учти: у меня сегодня на ужин твой мозг за такую подставу.

– Принесу тебе серебряную десертную ложечку, чтобы поедать удобнее было, – пообещал Игорь и отключился.

На удивление, Яна согласилась сразу, без обычных ее кривляний, нацеленных только на то, чтобы окружающие ее поуговаривали. И тут бы мне заподозрить неладное, но нет. Пришлось сначала проехать через пол-Москвы, чтобы посмотреть ей в глаза и понять: что-то не так.

Что-то очень сильно не так.

Глава 8

Сложно просыпаться, когда ты не знаешь, сколько времени. Сложнее – когда не помнишь, где засыпал. И абсолютно невозможно, если не понимаешь, в какой ты эпохе. А главное, кто ты на самом деле.

Первое, что я заметила, открыв глаза – это лежащую на комоде мягкую игрушку. Подарок Игоря стал прочным якорем для настоящего, несмотря на то, что рука еще ощущала тяжесть ритуального кинжала. Это был какой-то слишком реальный сон… Я спустила ноги с кровати, почти подсознательно ожидая, что они по щиколотку погрузятся в воду. И даже удивилась, когда этого не произошло. Хотя да, вода на ламинате – это прямой синоним слова «проблемы», нам такого не надо. Нашарить тапочки было делом двух секунд, а вот решить, что делать дальше – чуточку дольше. Раздававшийся с соседней подушки тихий храп намекал, что поделиться впечатлениями пока не с кем. Часы, застывшие на отметке 3:26 это подтверждали. Если бы меня кто-то разбудил в такое время, чтобы поделиться впечатлениями о сне – он для этого бедолаги стал бы вечным.

В кухне послушно булькал чайник, а я сидела за столом, обхватив голову руками. Удивительно… обычно ночные видения приходили в формате «Бежим спасать пингвинов, которые забыли связать себе шаль, и прихвати для этого своего ручного динозавра». Но то, что привиделось сегодня, напоминало скорее… воспоминания? Как будто я уже слышала шелест этих ветвей над своей головой. Чувствовала, как о каменные блоки пирамиды разбиваются тяжелые холодные капли. Единственное, что ускользало от внутреннего взора – это большинство лиц. И, наверное, к лучшему. Многих из тех, кого повезло «встретить» за эту ночь, запоминать не хотелось.

К счастью, удалось совместить два ощущения: еще немного дрожавшие пальцы на горячей кружке, от которой исходил резкий, пряный аромат малины и мяты, и открытое настежь окно, в которое врывался осенний московский воздух. Воздух, пропитанный ароматом только что прошедшего дождя. Черт. В момент осознания этого факта мне пришлось судорожно мотать головой, чтобы два разных тысячелетия не смешивались, оставаясь одно – сновидением, второе – куда более обнадеживающей реальностью.

Неудивительно, что в театре с утра я появилась с ощущением, будто уже отпахала двенадцатичасовую смену. Шахтерскую, причем без работающего подъемника. Особого оптимизма добавляло понимание, что нам предстояло полностью изменить движения в двух довольно масштабных сценах. А это значило только одно: мой «любимый» вид репетиции – танцевальная. Несколько часов пытаться сделать вид, что обе ноги у тебя не левые, а руки не завязываются в узел при особенно сложном финте.