Худшие подруги
Ожидаю, что попаду в помещение более-менее просторное и там хотя бы будет гореть свет. Но на деле это комнатушка метр на метр, в которой царит такая темнотища, что хоть глаз выколи. Лишь узенькая полоска света сочится из-под двери, но и с ней здесь особо ничего не разглядишь. Когда глаза немного привыкают к темноте, я замечаю, что стою в окружении швабр, ведер и полочек с моющими средствами. Пусть Макар только сунется сюда – мало ему не покажется! Обязательно чем-нибудь огрею.
Здесь тесно и душно. А еще слышны грохот басов и завывание одноклассниц, которые в эту самую секунду, пока я стою, зажатая между швабрами, «плачут на техно». Сержусь на Бойко и на себя: мне вечно приходится попадать в глупые неприятности из-за него. Играем в кошки-мышки десять лет. Его это заводит, а меня лишь сильно раздражает.
Сколько мне тут сидеть? Засекаю пять минут и сваливаю… Правда, только сейчас понимаю, что оставила где-то сумочку с телефоном. Проклятие! Как я пойму, что прошло пять минут? Даю мысленный отсчет! Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь…
Внезапно дверной замок щелкает, и в каморку проникает высокая тень. Макар выследил меня? Как это все бесит! На ощупь хватаю Бойко за грудки и понимаю, что передо мной – вовсе не он… С балкона я успела разглядеть, что Макар заявился к ресторану в толстовке и шортах, а тут – футболка… И еле уловимый знакомый аромат мужского парфюма. Не Макара. Я чувствовала запах на сцене актового зала… У меня перехватывает дыхание.
– Аля, полегче, – хрипловато смеется Олег, и теперь от волнения я чувствую в ногах слабость.
Такого поворота событий я никак не ожидала! Конечно, видела Олега в зале, когда еще только пришла сюда, но мы лишь едва заметно друг другу кивнули. Мне вообще показалось, что он меня сегодня избегает. По крайней мере, пока мы тусовались с Тасей и я пыталась поймать на себе его взгляд…
– Привет, – еле слышно произношу я. – Никак не ожидала тебя здесь встретить.
– Похоже, ты кого-то ждешь, Аля? – спрашивает Олег, и я чувствую, что он улыбается.
Представляю его ямочки, и сердце учащенно стучит, а в голове – сплошной туман.
– Да я… – начинаю бормотать что-то невразумительное, что совсем на меня не похоже. – Я думала, здесь туалет.
Сказала это, а сама готова сквозь землю провалиться от стыда. В моем воображении в следующий раз мы должны были встретиться в драмкружке, когда Яков Ефимович раздаст нам с Олегом главные роли… Дымарский обязательно влюбился бы в меня, увидев на сцене. Ведь знаю, что на подмостках я хороша. А встретились в чулане со всяким хламом… Да еще и, по моей легенде, «по дороге в туалет».
Олег снова негромко смеется, а я понимаю, что до сих пор держусь за его футболку. Руками упираюсь в крепкую грудь… Хорошо, что в подсобке темно, иначе бы он понял, как сильно я сейчас смущена.
– А сам-то что здесь забыл? – выпустив Олега «из объятий», ехидно спрашиваю я.
Ехидство – защитная маска. Не хочется никому показывать, что меня так легко выбить из колеи.
– Искал тебя, – прямо заявляет Дымарский, и мне совсем не хватает воздуха. Вот так поворот!
– А… а зачем?
Олег в темноте осторожно дотрагивается до моих волос.
– Пообщаться, – говорит он.
– Очень странное место для общения, – заключаю я с улыбкой.
– Да. И мне интересно, как ты здесь оказалась. И вообще очень интересна ты, Аля.
От его слов я начинаю волноваться еще больше.
– И ты мне интересен, – наконец признаюсь я.
Что ходить вокруг да около? Скажу как есть.
– Это хорошо. Правда, сейчас имеется кое-какая проблема…
– Какая же? – шепотом спрашиваю я. – У тебя есть девушка?
– У меня клаустрофобия. И мне очень-очень страшно, – доверительно сообщает мне Дымарский, и я выдыхаю с облегчением.
А еще понимаю, что никакой клаустрофобии у него, разумеется, нет. Просто он, как и я, хочет, чтобы мы стали друг другу ближе.
– Бедняжка! – притворно вздыхаю я. – Очень-очень страшно, говоришь? Давай я тебя обниму?
Набираюсь смелости и обхватываю Олега за талию. Он сразу обнимает меня в ответ, утыкаясь носом в мои волосы.
– Тебе полегчало? – спрашиваю я, даже не пытаясь утихомирить разволновавшееся сердце.
– Намного, – отвечает мне на ухо Олег. – Мне стало очень хорошо.
Так мы и стоим, обнявшись, в тихой темной комнатке под глухие басы и едва доносящиеся до нас вопли одноклассников. Пахнет лимонным моющим средством… Можно представить, что мы не в чулане, а на побережье Средиземного моря. И уловить запахи солнца, соленой воды и цитрусовых…
Конечно, мечтать не вредно. Я вдруг понимаю, что Тася, возможно, отправилась на мои поиски. А еще мне нужно отыскать сумочку с телефоном…
– Нам надо выходить, – с сожалением говорю я, хотя стояла бы так целую вечность. – Наверняка Тася меня потеряла.
– Может, встретимся как-нибудь вне школы? – спрашивает Олег, и по голосу Дымарского я понимаю, что и ему не особо хочется выпускать меня из объятий.
Нет, как все-таки здорово мы смотрелись бы с ним вместе…
Покидаем чулан по-прежнему в обнимку. Олег напоследок крепче прижимает меня к себе, и я еле удерживаюсь от того, чтобы положить ему голову на плечо. Эх, если нас сейчас заметит Тася… Я даже не знаю, как ей обо всем сказать. Почему-то до сих пор не решилась поведать лучшей подруге, что Дымарский мне очень нравится. Даже когда рассказывала о том, что Олег записался в драмкружок, старалась делать это с самым безразличным видом. Как-то странно… Ведь обычно я сразу делюсь с Тасей всем-всем-всем… Но Дымарского хочется придержать в секрете.
Но Тасю мы не встречаем. Зато Бойко сидит в конце коридора на высоком широком подоконнике и сверлит нас рассерженным взглядом. Пробрался сюда, проныра!
– Поищу Тасю, – внезапно смутившись, говорю я, высвобождаясь из объятий Олега.
Конечно, мне плевать, что подумает Бойко. Просто не хочется, чтобы он раньше времени растрепал в школе о том, что мы с Олегом нравимся друг другу. Если Тася узнает об этом не от меня… Она страшно обидится.
Но рассказывать об Олеге волнительно. Ведь это могут быть мои первые серьезные отношения. Меня немного потряхивает. Хочется дать волю эмоциям: счастливо смеяться, кричать и бежать по коридору вприпрыжку… Дома бы я ни за что не сдержалась, но сейчас, попрощавшись с Олегом, иду по коридору с невозмутимым видом, как ни в чем не бывало, походкой от бедра.
Миную Бойко. Тот сидит на подоконнике и смотрит на меня немигающим и сердитым взглядом. Будто он – отец, а я блудная дочь, вернувшаяся домой под утро. Ничего-ничего, пускай побесится. Не все ж ему выводить меня из равновесия? Интересно, кстати, куда он дел розу? Передарил кому-нибудь, наверное… Например, имениннице. А Рыжикова, конечно, сразу и поплыла…
– Ничего не забыла? – спрашивает Макар и достает из-за спины мою сумочку.
Держит теперь ее за цепочку на одном пальце, слегка покачивая.
– Отдай! – вспыхиваю я и поспешно выхватываю сумку. Глупо себя веду, ведь Макар сам мне ее предлагает. Но мне внезапно приходит в голову мысль, что он мог рыться в моих вещах и шарить в телефоне… Хотя это на него и не похоже.
– И чем вы занимались? – усмехается Макар, не сводя с меня внимательного взгляда.
Мы с Олегом не занимались чем-то непотребным, но отчего-то мне хочется еще сильнее разозлить Бойко. Я достаю из сумочки зеркальце и помаду. Внимательно рассматриваю свое отражение, касаюсь кончиками пальцев губы, а затем провожу по ним помадой, словно поправляю макияж после поцелуев.
– Да так, ничем особенным, – отвечаю наконец, захлопнув зеркальце.
Бойко вымученно выдыхает и опускает глаза.
– Дура ты, Макар, – говорит он. – Счастье свое упускаешь.
– Ты, что ли, мое счастье? – смеюсь я, усаживаясь рядом с ним, и привычно издевательски толкаю Бойко плечом.
Но Макар спрыгивает с подоконника, будто я ему вмиг стала неприятна, и нащупывает в кармане шортов пачку сигарет. Я знаю, что обычно он не курит. Только когда волнуется или сильно переживает…
Ничего не ответив, Бойко направляется прочь по коридору, минуя главный зал, из которого доносится грохочущая музыка. Я с задумчивым видом гляжу ему в спину. И снова злюсь на себя. Ведь вместо мыслей о том, что несколько минут назад произошло в чулане – все-таки меня впервые пригласили на свидание, – прокручиваю в голове вредные привычки Макара…
Как все-таки хорошо я его знаю.
Глава 4
Тася– Что-то вы рано, – папин голос доносится из динамика телефона.
– Ты приедешь или нам лучше вызвать такси? – спрашиваю я, подавляя зевоту.
– Приеду, конечно. Еще чего не хватало. Ждите на территории ресторана.
– О’кей.
– Неправильный ответ, дочь, – строго произносит отец.
– Спасибо, папулечка. Ты самый лучший на свете. Ждем и не рыпаемся.
– Умничка, – довольно отвечает он.
Сидим с Алей на свободной скамейке у ворот и наблюдаем, как народ рассаживается по машинам. Кто-то идет на своих двоих, кого-то ведут под руки. Зады у них будут полосатыми, это точно. Опускаю голову на плечо подруги, она упирается виском в мою макушку.
– Как тебе?.. – произносим с Алей хором и дружно смеемся, обрывая фразу на середине.
Мы и думаем одинаково. Столько лет крепкой дружбы не проходят бесследно.
– Отстой, – отвечаю первой на незаконченный вопрос о вечеринке.
– Полнейший, – подхватывает Аля.
– Мне иногда кажется, что сверстники по сравнению с нами – малолетки.
– Их развитие остановилось где-то в седьмом классе.
Штельман, будто желая подтвердить Алины слова, запрыгивает с разбегу на дерево, обхватывая ствол руками и ногами. Его приятели дружно ржут и не останавливаются даже после того, как он валится на землю, размахивая конечностями, словно толстый жук. Бойко выходит из толпы и решает продемонстрировать, как все делают настоящие профессионалы. Он ловко забирается на нижнюю ветку под ободряющие крики и подмахивает ладонями, принимая овации.
– Зоопарк на выгуле… – недовольно говорит Аля, и я нутром чую, что она закатывает глаза: так обычно всегда происходит, если она смотрит на проделки Макара.
– Даже я не сказала бы лучше, – усмехаюсь. – Знаешь, по-моему, настоящая жизнь начнется только тогда, когда мы закончим школу.
– Думаешь, в универе не будет подобного?
– Думаю, выбор будет куда больше. Если здесь это, – указываю пальцем на веселых «обезьянок», – последнее звено в цепи, то там – только первое.
Впереди, у самых ворот, появляется Дымарский. Он с кем-то говорит по телефону и направляется к машине, которая только-только подъехала к ресторану. В голове еще кружат мысли о звеньях и цепях. И парень пока не вписывается в мою теорию. Откуда он такой взялся?
Олег поворачивается в нашу сторону и поднимает руку, перебирая пальцами. Машем вместе с Алей ему на прощание.
– Дымарский – единственный, кто сегодня не вытворил какой-нибудь фигни, – произношу я, наблюдая, как Олег садится в машину.
– Он не из нашего зоопарка. Он другой, – соглашается Аля.
– А значит, год не будет скучным.
– Что ты имеешь в виду? – Макарова вдруг поднимает голову, поворачиваясь ко мне.
Смотрю подруге в глаза. Сердце разгоняется от волнения: я чувствую какой-то подвох в ее вопросе, чего не было, кажется, никогда.
– То, что он… – подбираю слова, замечая, как брови Али опускаются все ниже и между ними появляется хмурая складка, – …классный парень.
– Да. Классный… – кивает Аля и отводит взгляд, оставляя меня наедине с неловкостью.
– Аль, в чем дело? – ласково спрашиваю я, касаясь ее руки и наклоняясь вперед, чтобы вновь наладить контакт.
– Он мне… – тихо отзывается подруга. – Вроде как… нравится. По-настоящему. Не просто как человек.
Моя очередь отстраниться. Опускаю подбородок, собираясь с мыслями. Такого я не ожидала. Вернее, я видела, что новенький приятен Макаровой, но о чем-то большем… Я и не думала! Мы ведь с ним… Мы… Между нами что-то появилось. Искорка, интерес… Симпатия! Причем взаимная.
Вроде бы меня подташнивает.
– Тась… Судя по твоей реакции, я тут такая не одна.
Уже хотела было выпалить, что одна, но язык не поворачивается солгать. Кому угодно, только не ей. Мне тоже нравится Олег. До сегодняшнего вечера это не было таким явным, зато после… все именно так.
– Не одна… – выдавливаю сквозь сухость в горле.
– Не знаю, что и сказать, – растерянно произносит Аля.
– А я знаю. Мы в дерьме…
– Да. И я чувствую его запах.
Напряженное молчание сжимает со всех сторон. Сдавливает и душит. Этого ведь не могло случиться. Не с нами. Не может быть! Я не хочу в это верить! Не хочу!
Поднимаю голову и смотрю на Макарову. Я знаю девчонку десять лет. Она мне как родная. Да у нас иногда один мозг на двоих. А теперь еще и сердце? Бред какой-то…
Я люблю Алю. Очень сильно. И готова разделить с ней все-все. Только любовь разделить невозможно. Такое отдают полностью, а после прощаются навсегда. Конечно, о любви к Олегу еще и речи быть не может, но я что-то к нему почувствовала, а это уже звоночек.
Треугольник – опасная фигура. Вершины связаны между собой, и лишь две из них могут быть счастливы. Третья будет страдать. И я не хочу, чтобы третьей стала я… или Аля.
Правило номер восемь из нашего списка о крепкой дружбе стучит по черепушке, напоминая о себе. По сосредоточенному выражению лица подруги догадываюсь, что она думает о том же.
– Значит, Дымарский идет лесом? – спрашиваю с улыбкой, но без особого веселья.
– А у нас есть еще варианты?
– Если мы не хотим разрушить нашу дружбу, то нет.
– Значит, идет лесом, – твердо подводит итог Аля, но в ее голосе прослеживается легкая грусть.
Свет фар ослепляет на секунду. Вглядываюсь в очертания прибывшей машины. Большая и белая – папина. Очень кстати. Кажется, нам обеим нужны передышка и время, чтобы все обдумать и смириться. В конце концов, на Дымарском свет клином не сошелся. Ну, мальчик. Симпатичный и веселый. Таких будут сотни. Нам не из-за чего ссориться. Нужно только пережить минутную слабость, и скоро все станет как прежде.
– Обе к нам – или Алю домой? – уточняет папа, когда мы едем по улицам засыпающего города.
– Домой, – тихо отзывается Аля, глядя в окно.
Мы не договаривались о ночевке сегодня, и в ее ответе нет ничего необычного, но и спонтанные пижамные вечеринки для нас не редкость. Дымарский нас обеих немного выбил из колеи, и мне это совсем не нравится. Но сейчас я тоже хочу побыть одна, поэтому решаю не настаивать, а просто тоже отворачиваюсь к окну. В салоне автомобиля повисает гнетущая тишина, которую никто не собирается нарушать.
Привозим Алю к дому и ждем, пока она зайдет в подъезд. Прежде чем закрыть дверь, подруга оборачивается и машет на прощание. Поднимаю руку и активно ею трясу, даже не уверенная в том, что Аля меня видит.
«Все как всегда, ничего не изменилось», – твержу себе, а после устало откидываюсь на спинку сиденья.
– Вы поссорились? – спрашивает отец, поймав мой взгляд в зеркале заднего вида. – Вели себя слишком тихо.
– Нет. Просто вечер был стремным.
– А по-русски можно?
– Плохая вечеринка, пап.
– Хорошо, что она не последняя в вашей жизни.
– Точно… – вздыхаю я, выпуская наружу вместе с воздухом дурные предчувствия.
Она, может, и не последняя, но не хотелось бы, чтобы стала переломной. И не станет. Мы ведь все решили. Только почему мне так горько?
Когда мы с отцом выходим из лифта, в нос бьет резкий запах сигаретного дыма, а с этажа ниже слышится приглушенный знакомый голос. Короткие фразы, односложные ответы. Разговор по телефону, это точно.
– Пойди скажи Глебу, что я прощу его только один раз. В следующий – возьму за ухо и отведу к отцу.
– Не за что будет. Я ему сейчас оба уха оторву, – недовольно цежу я сквозь зубы.
Шагаю к лестнице и спускаюсь на пролет ниже. Глеб стоит лицом к приоткрытому окну, не замечая моего приближения. Верхушки деревьев качает тихий ветер, а внутри меня раскачиваются эмоциональные качели.
– Ага… Да… Угу… – говорит Юдин, придерживая мобильник плечом.
Дожидаюсь, когда Глеб закончит разговор, а затем подхожу и хлопаю его по руке, в пальцах которой зажата сигарета. Окурок падает на пол, рассыпая красные искорки по светлой плитке. Тушу его, не жалея подошвы туфель. Глеб таращится на меня, пребывая в легком ступоре от происходящего, а я гневно дышу носом, глядя прямо в глаза недоумку, которому жить надоело. Если его отец узнает, то совсем скоро у меня будет много пакетиков с конфетами и печеньем и повод посетить не самое приятное место с кучей мраморных плит.
– С ума сошла? – произносит Глеб, наклоняясь, чтобы подобрать окурок, и выкидывает его в окно.
– У меня к тебе тот же вопрос!
– Тебе-то какое дело? – хлестко произносит он, стреляя в меня суровым взглядом.
Словесная пощечина ощущается слишком по-настоящему. И что за день такой? Каких богов я разгневала, а главное, чем? Смотрю на парня, которого с детства считала другом и который теперь по неизвестным мне причинам вдруг стал вести себя, как полный идиот, и у меня окончательно заканчиваются силы. Горечь и печаль смешиваются со злостью на несправедливость судьбы. Мало того что Аля запала на того же парня, что и я, так еще и этот… Что я ему сделала? Или что он сделал с собой?
Я едва узнаю в нем Глебку-Хлебку. И дело не только во внешних изменениях, такое чувство, что ему промыли мозги инопланетяне или он целое лето сосался с дементорами.
– Знаешь что? – шиплю я, прищуриваясь. – Пошел ты! Я не понимаю, в чем дело, да и плевать! Не хочешь со мной общаться? И не надо! Я просто пришла сказать, что мой папа знает, чем ты здесь занимаешься, а в следующий раз и твой окажется в курсе.
Собираюсь гордо развернуться и удалиться, но Глеб ловит меня за предплечье на середине оборота и шагает поближе, заглядывая в глаза:
– Ты чего ревешь?
До того как он спросил, я этого даже не замечала, но сейчас ощущаю, как влажные дорожки холодят щеки под натиском прохладного ветра, задувающего в окно. Стираю их свободной рукой и резко дергаюсь:
– Тебе-то что?
Глеб держит крепко, не позволяя уйти. Отвожу взгляд, ругая себя за слабость. Глеб, Аля… Почему все, что было привычным и казалось крепким, в один миг начало рушиться? И если с Алей я уверена, что мы все уладим, то с Глебом… Он ведь ничего и не сказал мне, даже не попытался. Обходит стороной, словно у меня какая-то зараза, а все мои попытки прояснить ситуацию он отсекает. Ну и пожалуйста! И не нужно!
И снова с ресниц срывается пара предательских соленых капель.
– Тебя кто-то обидел? – обеспокоенно спрашивает Глеб.
– А что? Побежишь разбираться? – отвечаю я и резко втягиваю носом воздух. – Морду ему набьешь?
– И не только.
– Тогда можешь с разбегу об стенку стукнуться. – Поднимаю голову и сжимаю губы, глядя ему прямо в глаза и стараясь контролировать эмоции настолько, насколько возможно.
– Тася… – вздыхает Глеб, ослабляя хватку на моей руке. – Я…
Замираю в ожидании, надеясь услышать хоть что-то, но он молчит. Отступает, отпуская меня и кусая щеку изнутри. Он всегда так делает, когда очень нервничает или расстроен. Может, у него какие-то проблемы, а я, дура, истерики закатываю?
– Что случилось? – спрашиваю спокойно, без обычной крутизны, словно нам – опять семь и самая большая проблема, если мама не выпустит гулять, после того как зайдешь домой попить воды.
– Ничего не случилось, – сухо отвечает Глеб, засовывая руки в карманы спортивных штанов, а потом вытаскивает зажигалку и принимается крутить ее в пальцах.
– Вот и поговорили… – усмехаюсь я.
– Что ты хочешь от меня услышать, Тась?
– Да хоть что-нибудь вразумительное… Когда ты начал курить?
– Летом.
– Ты ведь ненавидишь это. Сам твердил, что курящие спортсмены – идиоты. Как же твои мечты о соревнованиях и профессиональном баскетболе?
– Фигня все это, – отмахивается он и достает пачку сигарет.
– Фигня – то, что ты держишь в руках!
Выхватываю у него зловредную пачку и немедля выбрасываю в окно.
– Что ты творишь? – устало спрашивает Глеб.
– Спасаю своего друга.
– Разве я тебя просил?
– А я не спрашиваю.
– Тась, мы выросли из нашей дружбы. И давно. Хватит уже притворяться, что тебе не наплевать на меня.
– Тебе мячом по голове не прилетало? Что ты несешь?
– Правду, которую ты сама мне никогда не скажешь.
– И кто тебе сказал ее за меня?
– Я сам понял.
– Какой ты умный… Вундеркиндер, блин. А меня ты забыл спросить?! – не сдерживаясь, повышаю голос.
– Тише ты, – шикает Глеб. – Нас услышат.
– А я не знаю, как еще разговаривать с людьми, у которых явные проблемы со слухом. Да и с головой тоже. Ты разобиделся на меня из-за того, что сам себе что-то придумал? Нормальный вообще? Я тебе еще раз повторяю: не хочешь общаться – не будем, только не надо сваливать проблемы на меня и в придачу делать виноватой.
Тяжело дышу от длинного эмоционального монолога, а Глеб остается абсолютно спокойным, чем бесит только сильнее.
– Сколько раз мы виделись летом? – спрашивает он, приподнимая бровь.
Стараюсь вспомнить. Я точно сталкивалась с ним в лифте в середине каникул, встречала в магазине вместе с мамой, а еще у подъезда однажды вечером.
– Парочку… – размыто отвечаю я.
– А сколько раз созванивались или переписывались? – продолжает допытываться Глеб, словно допрос может все объяснить.
– Ты мне не писал!
– Ты перестанешь орать?!
– А ты перестанешь нести чушь?!
Из коридора доносится шум открывающейся двери и грозный мужской голос:
– Молодежь! Решайте свои проблемы в другом месте!
– Простите, – отвечает Глеб. – Мы будем потише.
Он красноречиво поднимает брови и таращится на меня, намекая, что предупреждал. Складываю руки на груди и недовольно закатываю глаза, мол, мне все равно на психозы дяди Миши.
– Ты тоже мне не писала, – с неприкрытой обидой говорит Глеб.
И тишина. Оба молчим, глядя куда угодно, только не друг на друга. Ком вновь вырастает в горле. Такое чувство, будто что-то важное ускользает из рук. Мы ведь оба не писали, почему он вдруг жертва, а я преступник?
– Я тебя поняла, – сухо произношу, поднимаясь вверх на пару ступенек. – Лучше найди себе другую курилку, мой папа быстро теряет терпение. Он и правда может все рассказать твоему.
– Тась…
– А? – оглядываюсь я.
– Ты в порядке?
– Нет. Но тебе ведь должно быть все равно, верно? Мы-то уже не друзья, – резко бросаю я и быстро поднимаюсь по лестнице, больше не останавливаясь.
Захожу в квартиру, из гостиной доносится тихое бормотание телевизора. Скидываю с ног туфли и топаю сразу в ванную, наслаждаясь приятным покалыванием в ступнях. Нужно скорее смыть с себя напоминания о сегодняшнем вечере: запах креветок, шампанского, теплого осеннего дня и сигаретного дыма.
Добравшись до спальни, первым делом ставлю телефон на зарядку. Даже малыш меня подвел. Выключился на середине песни Бейонсе «I Was Here», под которую я в душе пыталась выплакать негативные эмоции, чтобы очиститься изнутри и снаружи. Вместо этого слушала, как барабанят капли по стеклянной перегородке, и не смогла выдавить ни слезинки.
Может, позвонить Глебу? Пусть еще скажет мне какую-нибудь гадость, чтобы я разрыдалась. У него ведь отлично получается! И даже сейчас единственное, что я чувствую, – это злость и негодование. Просто не верится, что такое происходит. Не верится и очень раздражает.
Как только мобильник оживает, сразу приходят два оповещения. Новая заявка в друзья и мессенджер. Захожу сначала во «ВКонтакте». Сердце психует и ударяется в ребра, а я крепче сжимаю телефон в руке.
Олег Дымарский хочет добавить вас в друзья.
Заношу палец над кнопкой «Отклонить», но замираю, глядя на круглую фотографию, с которой на меня смотрит симпатичный улыбающийся парень. Мгновенно вспоминаю наш разговор на лавочке у ресторана. Как мы держались за руки, смотрели друг на друга и смеялись. Как легко и весело нам было провести эти несколько минут вдвоем.
И как же мы с Алей могли так вляпаться? Как?!
Сворачиваю приложение, не отреагировав на зов Олега. Я не могу согласиться, но и отказывать ему не хочу. Сегодня уже просто не в состоянии. Открываю новое сообщение. Оно от Глеба. Кажется, я все-таки могу поплакать сегодня.
Глебка-Хлебка: *смайлик, закатывающий глаза* *смайлик пистолет*
Тася: «Это слишком гуманно. Возьми лучше молоток или биту».
Глебка-Хлебка: «Я не знаю, что сказать…»
Тася: «Зачем тогда пишешь?»
Глебка-Хлебка: «Не могу найти себе место, зная, что ты сейчас расстроена из-за меня».
Тася: «Твое место у параши».
Глебка-Хлебка: «Тась, я как лучше хочу, а ты как всегда» *смайлик, закатывающий глаза*