Мост

– Как красиво, – говорит девушка, пока Петеан возится с ключами от ограды.

Петеан вздыхает.

– Бедной Реми тоже нравилось. Я оформлял дом по ее вкусу. И к лучшему, если бы я тогда построил дворец, меня бы, конечно, заставили все переделать. Потом.

– Вы вдовец, – уверенно говорит девушка.

– О да. Да, конечно. И уже давно.

Зайдя в дом, Петеан ставит книги на стол, зажигает лампу, за ней вторую, поменьше. Водружает маленькую лампу на стопку книг, поднимает, на некоторое время задумывается, ставит лампу и книги назад на стол, манит спутницу за собой, снова берет стопку книг с лампой наверху и бочком уходит в узенькую дверь. Девушка послушно несет свою половину книг следом. Они проходят маленькую уютную кухню, узенький тесный коридор с двумя рассохшимися дверями (то ли чуланы, то ли заброшенные комнаты) и входят в какое-то гулкое помещение. Свет маленькой лампы выхватывает то ряды книг, то кресло, то кусок не занятого ничем ковра. Наконец хозяин с удовлетворенным вздохом ставит книги на низенький столик, протягивает руку и щелкает выключателем.

– Ставьте сюда, я позже разберу.

Девушка неловко оборачивается, рассыпав книги, но едва замечает это. На стенах, полностью заполненных полками, полками, полками с книгами, вспыхивают ослепительным полуденным светом высокие стрельчатые окна. Узкие леса, огибающие библиотеку по периметру, соединяются этаж за этажом ажурной лестницей. На потолке красуется многофигурная фреска – кто-то приносит кому-то клятвы; развевающиеся знамена; дующие в трубы зефиры; склоненные фигуры и фигуры, благосклонно простирающие руки; и просто наблюдатели; и множество кораблей на заднем плане.

– Мне позволили оставить пару комнат в прежнем виде… – тихо говорит Петеан, – простите, я не хотел вас напугать.

– Я не напугана, – рассеянно отвечает девушка, – вы знаете, Петеан… она прекрасна. Я хотела бы здесь жить.

Старичок краснеет.

– Но… не подумайте обо мне плохо… Нет, я просто подумал… Вы понимаете, я все ужасно запустил, я детей не будил уже месяца три, это такой стыд, но я правда не могу один управиться, а мальчики бывают дома так редко, и с малышами от них все равно толку никакого, то есть, разумеется, я не имею в виду использовать вас как прислугу, упаси боже, и тем более, я подумал, вы все равно в городе никого не знаете, а у меня пропадает столько свободного места, – окончательно запутавшись, он жалобно вздыхает и продолжает совсем тихо: – К тому же я совсем не умею готовить.

Девушка невольно смеется.

– Ну… спасибо за приглашение! – Она несколько секунд молчит, справляясь со смехом, и с усилием переходит к тону благовоспитанной дамы: – Оно очень кстати. Ведь я действительно никого не знаю в городе… А вы голодны? Покажите мне… кухню, там, что у вас есть из припасов… посмотрим, насколько умею готовить я. Потому что я, честное слово, не помню.

На следующее утро, после завтрака, Петеан осторожно интересуется у девушки, как она относится к возне с маленькими детьми.

– Не помню, – беспомощно отвечает она, – но… думаю, неплохо. А где у вас дети?

– В щели, – невпопад отвечает старичок и достает из шкафа керосиновую лампу, – я как раз вчера вечером починил лифт, быть может, мы их не только покормим, но и искупаем? Реми купала мальчиков довольно часто, как я помню. А я… тут я даже и не брался.

Лифт затянут по стенам и потолку темно-зеленым бархатом, а сам размером с небольшую гостиную. В углу лифта высится пирамида из четырех огромных корзин. Петеан, войдя вслед за девушкой в лифт, оглядывается, морщится и сердито распоряжается:

– Под подвал.

Двери лифта величественно закрываются, лифт дребезжит (Петеан морщится еще раз и стыдливо косится на спутницу), после чего двери открываются вновь. Перед ними в сером каменном массиве зияет неровная расселина.

Девушка следует за старичком, прихрамывая и спотыкаясь о россыпи камней и щебня. Откуда-то с большой высоты просачивается дневной свет. В некоторых местах расселины шелестит сквозняк и отчетливо пахнет морем.

Петеан оглядывается и с сомнением смотрит на спутницу.

– Вы знаете… это не очень… приятное зрелище. Быть может, вам лучше пока сходить за корзинами?

– Зачем вам эти корзины? – удивляется девушка.

– Для детей, конечно, – спокойно отвечает старичок и разувается. Стоптанные черные туфли встают рядом с ногами в полосатых носках. – Идите, пожалуйста, – твердо говорит Петеан, расстегивая воротник мантии, – мне придется раздеться, а я вас стесняюсь.

Девушка кивает и поворачивает назад, к лифту.

Сложив все четыре корзины рядом с одеждой, аккуратно свернутой на туфлях, девушка окликает старичка:

– Я принесла, что теперь?

– Теперь подойдите сюда, поможете мне отлепить, – кряхтит из темной трещины невидимый Петеан.

Она наклоняется и приглядывается. В трещине дышит и вздрагивает что-то живое, телесное, не имеющее видимых границ. В темноте, в дальней части живого месива блеснули глаза Петеана, раздается что-то похожее на шлепок, и девушка принимает из голых старческих рук спящего ребенка, на вид месяцев шести от роду.

– Кладите в корзину, – распоряжается из трещины Петеан, – и подходите за следующим. Так быстрее получится.

Уложив в корзину одного за другим четверых одинаково сонных мальчиков, девушка замечает, что живая масса в трещине становится все более оформленной. В ней проступают ножки, спинки, пушистые головы с розовыми раковинами ушей.

– Сколько их? – спрашивает она, бережно принимая из рук Петеана сладко посапывающего малыша.

– Двадцать шесть, – отвечает он, – и давайте поскорее, минут через пятнадцать они начнут просыпаться. Я их будил последний раз два месяца назад. Они очень, очень голодные.

– А что они едят? – на всякий случай уточняет девушка.

– Ну, я их кормлю геркулесовой кашей и молоком. И морковный сок на сладкое. У меня этого много, и готовить несложно, разогрел упаковку, и можно сразу кормить.

– Хорошо, – говорит она, подумав, – а в чем мы будем их купать?

– Я думаю, можно напустить теплой воды в бассейн на крыше.

– На крыше простудим, – твердо возражает девушка, укладывая следующего ребенка в корзину, – надо в доме.

– Тогда придется по одному, в ванне. А справимся? – вдруг сомневается Петеан.

– Конечно, – уверенно отвечает девушка и улыбается про себя, – кажется, я помню, как это делается.

3. Мощность

К полудню Фенрир окончательно расклеился, и его пришлось взять на ручки. Мелькнула мысль привязать его по-цыгански; но я подумала и решила, что возможность быстро отшвырнуть ребенка с простреливаемого пространства дороже свободных рук. Тем более что его сил хватало, чтобы цепляться обеими руками за мою шею, освобождая мне правую руку для оружия.

Из-под завалившегося на обломки деревьев бетонного блока вынырнул Вали.

– Можно пройти примерно два квартала. Только там практически один проход, и все. Много завалов.

– Боишься, что обложат?

Вали неопределенно пожал плечами. Любое место, из которого имелось меньше пяти разведанных выходов, представлялось ему опасным. Что же, у парня были на то основания.

– А что там дальше?

– Пустая улица, узкая, метров пятнадцать. Автобус перевернутый посередине. А потом дома, почти целые. Я пролежал там минут двадцать – вроде тихо.

– Пойдем.