Любовь не обсуждается

И тут же получила легкий удар по щеке. Взвыла и отвернулась. Я понимала, что Тобольский даже силу не вложил, но скула неприятно ныла и горела от пощечины.

– Я заметил, что чем больше тебя гнешь, там сильнее ты сопротивляешься, – тихо проговорил он.

– Это плохо? Нужно прогибаться и вылизывать?

Никита невесело ухмыльнулся:

– Гибкость в жизни очень пригождается, Ира. А вот предложение вылизывать, особенно твоим языком, мне очень нравится.

– Я не это имела в виду, – поторопилась я расставить все точки над «i», – Связываясь со мной, вы должны были понять, что я не из тех, у кого смысл жизни угождать за деньги. Мне ваши деньги не нужны. И квартиры. И внимание. Просто оставьте меня в покое!

Последнее я протянула уже на повышенных тонах, в которых сквозили истерические нотки.

– Не могу, – также тихо и спокойно проговорил он и зажал мое лицо пальцами.

Сдавил так, что говорить я больше не могла.

– Как было бы здорово получить тебя, просто заплатив. Но ты гордячка. И я боюсь…

Тобольский сделал паузу, а я из-за его пальцев не могла спросить, хотя мне было глубоко плевать, чего он боится.

– Я боюсь, что гнуться ты можешь только до определенного предела, а потом сломаешься. Но давай проверим, где этот предел.

Конец Тобольский уже шептал, снова обрисовывая скулы пальцами. Теперь без прежней осторожности.

– От моего желания ничего не зависит? – попыталась поторговаться я.

– Нет, Ира. Учитываются только мои желания. А ты запоминай правила. Их немного, но они отлично облегчают жизнь.

– Кому?

Тобольский расхохотался, а потом дотронулся губами до пульсирующей от удара скулы.

– Нам. Тебе, – он еще раз легко поцеловал, оставляя на щеке мокрый след. – Мне.

Его губы переместились и снова дотронулись до щеки.

– Напомните, зачем я вас терплю и слушаю? – но не успела договорить, как пожалела.

– Люблю дерзких. Те, кто вылизывает за деньги – продажные. Лижут любому, кто больше заплатит. А гордые – идейные. Таким просто нельзя оставлять выбора, – Никита усмехнулся. – У тебя просто нет выбора, Ира. Поэтому ты терпишь, пока не войдешь во вкус.

Больше мне было не до разговоров.

Тобольский качнул бедрами, и я снова почувствовала его напряженный член, прижатый к моему телу. Но в отличие от меня, он сосредоточился на лице. Обводил пальцем линии, потом повторял движение губами, затем языком.

Я терпела.

Нужно быть извращенкой, чтобы такое полюбить. Но Тобольскому явно нравилось. Он вылизывал меня, как кот мороженое, под конец уже пощипывая губами и прикусывая.

В некоторых местах было даже приятно. Я поняла, что закрыла глаза и растворилась в его прикосновениях, когда он добрался до век.

Я смешалась в его запахе. Какой-то дорогой незнакомый парфюм, но с тонкими мускусными нотками. И мне нравился этот запах на его коже. В нем было что-то еще. Может, гель для бритья, или лосьон после…

С закрытыми глазами ничто не отвлекало от разбора аромата на составляющие. А вот когда я уловила запах мятной зубной пасты, то широко распахнула глаза и уставилась на Никиту.

Его лицо было слишком близко, чтобы рассмотреть. Да и не собирался он играть в гляделки. Тобольский совершенно точно намылился поцеловать меня всерьез. А я еще помнила его поверхностные поцелуи, и память услужливо подкинула воспоминания, как я хотела большего.

В теле непонятно откуда взялась странная тяжесть и медлительность. Я с трудом подняла руку, приложила ладонь к колючей щеке Никиты и облизала вмиг пересохшие губы.