Кошмарный лифт

– Не оставляй меня одну! – как можно жалобней проскулила я.

– Ты же не одна. Прочитай ему стихи или песенку спой.

Реаниматолог удалился, а я и вправду тихонечко начала напевать арию графа Фон Кролока. Только вчера ходили с подругой на «Бал Вампиров».

– Представляешь, сколько там было народу! – рассказывала я своему безмолвному слушателю. – И все здоровы! По крайней мере, никто ни на что не жалуется. И сам Кролок – красавчик! Высокий, стройный, не то, что ты. Нет, чтоб с ним застрять, а не с каким-то мёртвым алкашом. Да ты лежи, лежи, не вставай. Я же по-дружески. Мы же с тобой давно знакомы, родные люди, можно сказать. Сколько я с тобой мучилась? Помнишь, как ты мне глаз подбил?

Месяца три назад, когда он в очередной раз поступал с кровотечением, я делала ему гастроскопию. Он был пьян, как поросёнок, и вёл себя отвратительно. Вертелся, размахивал руками, орал. В итоге, он со всей дури ударил по аппарату и подбил мне глаз. Я потом несколько дней ходила с фингалом, как панда. В тот день он был не единственным буйным пациентом. За несколько часов до него, ещё один такой же свин прокусил мне до кости палец. Когда этот красавец заехал мне в глаз, я уже не выдержала, треснула его кулаком по голове и обматерила. Помогло, пациент стал вести себя спокойней, и мне удалось остановить кровотечение. В истории болезни потом пришлось писать: « Под комбинированным наркозом м/а + наркоз по Пирогову бла-бла-бла…» В конце протокола приписала, что во время исследования проведена воспитательная беседа с больным.

–Короче, извини, что я тебя тогда треснула. Не до церемоний было, жизнь твою спасала. А на Кролока ты всё равно никак не тянешь. Мы потом с Алёной у служебного входа дождались. Она хотела с ним сфотографироваться. Я тоже было подумала, но не стала. Даже посочувствовала ему. У него такой замученный взгляд, как у наших хирургов после трёх-четырёх операций. Хотя, наверное, не стоило его жалеть. Выходит, его ждут красивые женщины с цветами, улыбаются ему. Ни от кого не воняет, никто на него не орёт, не угрожает, никто не блюёт. Стоит ему только поласковее улыбнуться, и человек счастлив. А мы когда из операционной спускаемся? Нас тоже ждёт толпа, готовая нас растерзать. И ведь ни одна сволочь не подумает, КАКАЯ ЖЕНЩИНА! Как она оперирует! Она – мечта всей моей жизни! Что-то я в этой жизни явно делаю неправильно.

– Определённо.

Это подошёл травматолог.

– Что там с лифтёрами? – спросила я, – Моё терпение на пределе.

– Пока ничего. Кушать, наверное, хочешь?

– Учитывая компанию, не особо.

– Так и запишем: отказалась. А то нам торт принесли. На все не хватит.

– Сволочи, гады, ненавижу!

– От этого торт хуже не станет. Ладно, бывай, побегу, а то мне не достанется.

– Чтоб у тебя тройня родилась, – пожелала я. (Кстати, у него через некоторое время и вправду родилась тройня).

Время шло. Давление внизу живота всё усиливалось, трупная вонь тоже. Сквозь железную дверь, на фоне разноголосого храпа, я слышала нарастающий гул возмущённых голосов, доносящихся сверху из моего отделения. Мне удалось различить некоторые слова: «главврач», «жалобу», «горячая линия». Кажется, завтра я буду свободна от занимаемой должности, как птица и пополню дружные ряды безработных. Пронёсся травматолог, сказал, что торт был очень вкусный. В коридор выползла какая-то очень пожилая пациентка. Шваркая тапочками, она бродила туда-сюда, и всё время спрашивала старческим блеющим голосом:

–Где же моя клюша? У меня была клюша.

Я, было, попыталась заговорить с бабушкой, в надежде, что она может быть расскажет, что-нибудь интересное. Судя по голосу и походке, она еще войну застала. Но бабуля оказалась абсолютно глухой, и лишь постоянно повторяла, как заезженная пластинка:

–Где же моя клюша? У меня была клюша.

На короткое время бабушка затихла. Потом послышалась какая-то возня и ругань. Мерный храп в палатах прекратился. Оказывается, старушка заблудилась, зашла не в ту палату и попыталась занять чужую кровать, спихнув лежащего на ней больного на пол. Общими усилиями бабушку вернули в её палату, откуда она вскоре сбежала и продолжила свой моцион по коридору.

Ещё один пациент выполз из палаты, занял сидячую каталку и принялся, скрипя колёсами, разъезжать по коридору. Он подкарауливал Артёма Григорьевича – травматолога. И подкараулил.

– Доктор!

Я услышала неподдельную радость в его голосе.

– Да?

– Доктор, я по «большому» пять дней не ходил, – торжественно объявил больной.

– Вы об этом лечащему врачу говорили?

– Нет. Доктор, поставьте мне клизму!

Опять долгое молчание. Я попыталась угадать, сколько и какие именно ругательства пришли на ум Артёму Григорьевичу.

– А нельзя об этом было днём сказать или хотя бы на вечернем обходе? Я ведь к вам подходил.

– Я забыл.

– Сейчас пол третьего ночи!

– Но вы же всё равно не спите.

– В палату! – взревел несчастный травматолог, – Все клизмы завтра утром!

Страдалец ретировался. Артём Григорьевич выловил бабушку и отвёл обратно в палату. Но вскоре она снова появилась в коридоре.

Пришёл санитар из приёмного, сказал, что, наконец, нашли мастера, и он скоро приедет. Ура! А ещё сказал, что из-за застрявшего лифта в приёмнике скопилось огромное количество неходячих больных, которых не могут развести по отделениям.

Опять тишина, если не считать обеспокоенную судьбой «клюши» бабушку. Но и она задавала свой вопрос вселенной всё реже и реже и в конце концов замолчала.

– Где этих лифтёров носит? Тебя в морге уже заждались! – в очередной раз обратилась я к своему мёртвому товарищу, – У меня уже сил нет.

Вообще труп оказался отличным парнем. Он столь безропотно выслушивал мои жалобы, нытьё и весь бред, какой я несла. Никто ещё, ни до, ни после не был столь терпелив.

– Узнаю, где тебя похоронят, принесу цветочки. Хотя, не принесу, сколько ты мне крови при жизни попортил, да и сейчас тоже. Кроме того, я терпеть не могу кладбища.

Послышались торопливые шаги. Я вся напряглась. Лифтёр! Ну! Ну! Пронзительный женский визг, звук падающего тела и звон железа разорвали ночную тишину. Разнокалиберный храп смолк.

– Где моя клюша? У меня была клюша, – сонным голосом спросила бабушка.

Она устала бродить и прилегла отдохнуть прямо на полу. Медсестра споткнулась об неё в темноте, упала и жутко перепугалась. Бедная девушка долго не могла успокоиться. Наконец, она собрала инструменты и увела старушку. Больше та в коридоре не появлялась. Подозреваю, что бабушку, ради её же безопасности, привязали к кровати.

Кто-то начал греметь дверьми лифта. Это мастер!

– Ура! Ура! Мы спасены! – ликовала я, – Если б ты был жив, мы бы могли на радостях обняться, – обратилась я к покойнику.

Наша радость была преждевременной. Мастер около получаса провозился с дверьми лифта и сказал, что с данным механизмом ничего сделать не может.

– Да вы охренели! Вытащите меня отсюда! Как хотите!

Он так же сказал, что на моё счастье, шеф сменит его утром. Уж он-то точно разберётся.

– Ничего себя счастье! Сам бы посидел всю ночь с трупешником!

Но лифтёр, как ни в чём небывало, продолжал уверять, что мне безумно повезло, ведь если б шеф уехал на дачу, то пробыл бы там до конца выходных. Потом он собрал свои инструменты и ушёл, гад.

Меня трясло. Мочевой пузырь, казалось, вот-вот разорвётся. Я чувствовала, что сейчас взвою.