Странная тень

Когда господин Вернер оставил службу и купил этот дом, по его внутренней стороне вела красивая открытая галерея, которой по его заказу в каких-то местах добавили стены, а в каких-то – остекление. Теперь она представляла собой элегантную пристройку, похожую на эркер, где Вернер, увлекавшийся искусством холостяк, разместил большие объекты своей коллекции предметов искусства и старины.

Лестница вела наверх к коридору, куда выходила комната госпожи Терезе, экономки. Дальше по коридору была спальня Рудольфа Вернера, племянника убитого. К ней примыкала ещё одна, которая служила племяннику гостиной. За ней были ещё три комнаты, а следом две другие в противоположном флигеле. В них жил и работал ценивший покой отставной служащий.

На первом этаже располагались кухня и прочие подсобные помещения, а также комната, где жил садовник.

Садовник Никлас Палм был прилежным, но несколько туповатым человеком, у которого был изъян: он был почти глух.

Если мы ещё упомянем грациозного пинчера Ами, принадлежавшего госпоже Терезе, то перечислим всех живых существ, живших на попечении великодушного и доброжелательного старика, который ушёл из жизни таким ужасным образом.

Рудольф Вернер, служивший в одном из учреждений города, был отзывчивым, умным молодым человеком. Он осиротел ещё в раннем детстве и практически боготворил своего дядю, который как родной отец заботился о нём. Рудольфу было не больше двадцати; предрасположенный к мечтательности и обладавший мягким характером, он жил только своей скрипкой и теми идеалами, которые сам создал. После того как омерзительное, загадочное преступление, случившееся в доме, в одночасье заставило его вспомнить о самых уродливых сторонах жизни, он был близок безумию.

В то воскресенье около девяти часов утра Терезе сообщила, что хозяин, совершенно вопреки своим привычками, ещё не проснулся.

«Не могли бы вы сходить проверить, господин Рудольф? Мне так тревожно. Хозяину вчера немного нездоровилось, у него была одышка, я из-за этого всю ночь переживала. Я подошла к двери и послушала. Но нет: из спальни не доносится ни звука».

Так она сказала молодому человеку. Рудольф тоже забеспокоился, отложил скрипку и пошёл к комнате дяди, экономка за ним следом.

«Надеюсь, ваше опасение безосновательно», – сказал он при этом, однако в его голосе не было уверенности, в глазах же был страх, так что он вполне мог бы сказать и «наше опасение».

Из коридора можно было попасть только в мастерскую дяди, а уже оттуда в спальню. Рудольф постучал в дверь мастерской, которая на ночь всегда была закрыта, постучал несколько раз, всё чаще, всё громче, а одновременно стучало и разрывалось его сердце, его доброе, почти по-детски нежное сердце.

«Дядя, – кричал он, – дядя!»

Ничто не ответило ему, кроме пугающей тишины. Терезе, жизнерадостная, сильная женщина, побледнев и задрожав, прислонилась к стене, её колени тряслись.

«Господи! Господи!» – бормотала она время от времени. Рудольф повернулся к ней.

«Принесите топор», – сказал он спокойно – но при этом он был бледен, так бледен, что на него было жалко смотреть.

Он посмотрела на него и, перестав дрожать, вихрем побежала по коридору и вниз по лестнице, чтобы принести то, что он просил.

Но как бы она не торопилась, ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем она вернулась.

С силой отчаявшегося он тряс дверь, она не поддавалась… Наконец, наконец пришла Терезе и протянула ему топор. В следующую секунду дверь треснула, щепки полетели в стороны, и они оба вошли в комнату.

В мастерской было только одно окно, ставни которого были наполовину закрыты; тем не менее света было достаточно, чтобы вошедшие могли что-то увидеть.

Они сразу поспешили в спальню. Там было темно, потому что единственным источником света была открытая дверь.

Рудольф отворил одну из ставен. В этот момент раздался со стороны двери приглушённый крик испуга. Рудольф также услышал, что госпожа Терезе опустилась на колени. Его колени тоже дрожали. Медленно, как будто против своей воли, он повернулся к кровати, на которой, он это чувствовал каждым нервом, было что-то ужасное. И вот его взгляд упал на кровать: на покойного – на убитого, чья кровь залила белую постель наводящим жуть багрянцем.

«Дядя!» – закричал с болью молодой человек и бросился к кровати. «Дядя!» – вздохнул он опять и упал в полуобмороке.

Обычно столь мужественная Терезе, конечно, ожидала увидеть нечто страшное, но то, с чем она столкнулась, оказалось гораздо более ужасным и едва не свело её с ума. Она задрожала, потом с трудом встала на ноги и выбежала из комнаты.

Её охватил неописуемый ужас, но вскоре её мысли прояснились. Нет, она не хочет уйти, не хочет оставить бедного молодого хозяина; но ей нужна помощь, она не хочет быть одна. Она поспешила к единственному окну в комнате, открыла его и криком позвала Палма, который в этот момент закутывал соломой кусты роз. Она кричала так пронзительно, с такой тревогой, что, даже несмотря на свою почти полную глухоту, он сразу услышал и взглянул на неё. Несколько минут спустя он уже знал, что произошло, и почти оцепенел от жутких новостей.

Через час судебная комиссия была на месте. Врач констатировал, что кто-то умертвил Вернера, с большой силой ударив его похожим на кинжал предметом, и что смерть наступила ещё несколько часов назад. Больше, собственно говоря, ничего не было констатировано.

Оставалось загадкой, как убийца попал в дом и как его покинул. В тот субботний вечер Терезе, как и всегда, заперла коридор изнутри, на следующее утро он был по-прежнему заперт. Кроме того, ключ ведь, которым убитый обычно запирал на ночь дверь от своих домочадцев (не из недоверия, а только по старой привычке), всё ещё торчал в замке с внутренней стороны разломанной двери.

Оба окна – то, что в спальне, и то, что в мастерской – были плотно закрыты, когда покойника обнаружили. Откуда же тогда пришёл злоумышленник? Каким путём он ушёл? И почему совершил убийство? Ничто из вещей убитого не пропало, а врагов у него не было!

Случившееся было загадкой.

Рудольфу грозило стать жертвой этой загадки. Нервная горячка чуть не свела его в могилу. Он был типичным современным молодым человеком: он был чувствителен как женщина. Утомляющая учёба, трудная канцелярская служба, эмоционально напряжённые занятия музыкой сделали его таким. Лишь несколько дней назад он пошёл на поправку. Дом на Мариенгассе был ещё тише, чем обычно. Только доктор покидал дом и возвращался туда.

Однажды вечером позвонили у решётчатой калитки. Уже смеркалось. Терезе спустилась к Палму и отправила его посмотреть, кто пришёл. Она стала пугливой после пережитого, пугливой и осторожной.

Палм вернулся к дому с толстым невысоким господином. Тот учтиво поздоровался. Особенно заметной чертой его внешности была светлая шевелюра. Из-за дымчато-серых очков его глаза нельзя было толком разглядеть, но они казались тёмными, даже чёрными; так подумала госпожа Терезе, когда она посветила фонарём в его лицо.

«Что вы хотели?» – спросила она.

«Могу ли я поговорить с господином Рудольфом Вернером?» – ответил он вопросом на вопрос.

«Он болен».

«Я знаю, но я также знаю, что он в ясном уме и что у него достаточно сил, чтобы поговорить о чём-то, исполнения чего он наверняка и сам желает».

«А именно?» – с удивлением спросила экономка.

«Это я хотел бы сказать ему лично».

«В любом случае я не могу проводить вас к больному», – решительно возразила госпожа Терезе, и незнакомцу пришла в голову идея.

«Могу ли я поговорить с вами наедине?» – сказал он, взглянув на садовника, стоявшего рядом.

Экономка начала терять терпение. «Он глух, вы можете говорить при нём», – быстро проговорила она.

«Речь идёт об обнаружении убийцы», – сказал он тем не менее тихим шёпотом. При этом он внимательно наблюдал за её реакцией. Не подозревает ли он её? Не ожидает ли он, что она испугается? Она только посмотрела на него удивлённо.

«Пойдёмте!» – сказала она после недолгого раздумья и пошла первой вверх по лестнице. Но на третьей ступеньке она обернулась к Палму и жестом велела ему идти за ней. Наверное, ей всё-таки было страшно одной идти наверх с незнакомцем. Тот незаметно улыбнулся. Он окидывал быстрым, но пронзительным взглядом каждый предмет, мимо которого он проходил и на который падал тусклый свет фонаря; ещё на лестнице он снял шляпу и теперь расчёсывал рукой густые волосы – или может быть, приглаживал их? Может, он только хотел убедиться, что его причёска в порядке?

«Подождите здесь», – попросила Терезе и указала незнакомцу на стул в коридоре. Палм нашёл себе занятие у стоявшего рядом столика с цветами. Он обрывал завядшие листья, которых на самом деле и не было, и выпрямлял стебли, которые и без того упруго тянулись вверх. Блондин заметил и это и горько улыбнулся. Если бы кто-то наблюдал за ним, то увидел бы это и кое-что другое. Как и прежде на лестнице, его внимательные глаза изучали сейчас в ярко освещённом коридоре каждый угол, каждый инструмент, каждый предмет декора.

Примерно через десять минут экономка вернулась.

«Заходите», – сказала она, и он вошёл. Он был около получаса наедине с больным, который только-только начал выздоравливать, потом раздался звонок, и госпожа Терезе, которая в это время, сдерживая наполнявшее её волнение, ходила взад и вперёд по коридору, вошла в комнату, где лежал господин Рудольф.

Светловолосый толстяк сидел, ярко освещённый лампой, в кресле, которое экономка поставила для него рядом с изножьем постели. Он выглядел абсолютно спокойным. Этого нельзя было сказать о Рудольфе, на чьём измождённом лице появился лёгкий румянец.

«Дорогая Терезе, проводите этого господина, куда он только захочет. Без боязни отвечайте на все его вопросы. Он хочет заняться нашим делом. Он агент тайной полиции по имени Шмид. Наша полиция не смогла ничего найти, может, ему удастся отмстить за нашего дорогого покойника. Но для этого прежде всего нужно будет держать всё в строгом секрете. Никто не должен догадаться, что господин Шмид взялся за расследование».

Молодой человек замолк в изнеможении. Поднявшись, господин Шмид медленно собрал лежавшие на одеяле перед Рудольфом бумаги, которые, возможно, подтверждали личность посетителя, сложил их бережно в бумажник и сказал: «Итак, могу ли я сразу приступить?»

«Прошу вас об этом», – ответил больной и протянул ему руку. Шмид пожал её – как показалось Терезе, после некоторого колебания, – поклонился и вышел из комнаты. Женщина не последовала за ним сразу. Она стала поправлять подушки на постели и шепнула Рудольфу: «Можно ли доверять этому человеку?»

«Конечно. Он берётся расследовать это дело из честолюбия».