Пропавшие души

– В какой, ты говорила, он палате? – оглядываясь, спрашивает Лора, когда мы оказываемся в коридоре.

– В семьсот девятой, – отвечаю, кивком указывая влево. – Нам туда. Пойдем.

Лора идет за мной, не выпуская мою руку. Пальцы у нее влажные и холодные и сжимают мои словно тиски так, что становится больно. Я не жалуюсь, но с каждым шагом чувствую беспокойство. Коридор все не заканчивается. 703, 704, 705… Еще один поворот. Видимо, Нэша положили в отдельную палату, которая находится в самом конце.

Останавливаюсь и тяну Лору назад.

– Мы на месте.

Заглядываю внутрь сквозь щели жалюзи. Большая одноместная палата, как и следовало ожидать. Номер на двери и имя в файле подтверждают, что Нэш находится здесь.

Лору потряхивает. Кажется, дрожь стекает по ее руке к кончикам пальцев и передается мне. Лора резко отпускает меня и идет к двери. Шаг, другой…

– Не трогай медкарту, – говорю я, останавливая ее, пока она не успела открыть файл. – Тебе не надо это читать, Лора, – прошу я и тяжело сглатываю. – Не читай, пожалуйста. – В медицинской карте слишком много информации. – Ты идешь к Нэшу как его девушка, а не как врач, верно? Просто будь рядом. Если захочешь что-то узнать, спроси у лечащего врача. Или у Нэша. Все остальное не имеет значения. По крайней мере, сегодня.

Лора, взгляд которой по-прежнему прикован к карте, прикусывает губу. Она знает, что я права. Мне понятно ее желание заглянуть в файл, но сейчас эмоции переполняют ее. Сегодня, сейчас – не время.

Когда Лора наконец кивает и перестает вырываться из моей хватки, я вздыхаю с облегчением.

Я и забыла, что заботиться о других – занятие крайне утомительное. Сейчас это не просто пациенты, а люди, которые каждый день находятся рядом. Да, порой они ошибаются, порой ведут себя глупо, но я все равно их люблю.

– Ты собираешься зайти к Митчу? – оглянувшись, спрашивает Лора и смотрит мне в глаза.

Хотелось бы ответить «да». Когда Софи сообщила, что его перевели из операционной и что он в стабильном состоянии, я собиралась навестить его, но… Я в нерешительности. Да что там – даже ответить на простой вопрос не могу. Мне приходится бороться с собой.

– Иди к нему, – говорит Лора, после чего, вздохнув, толкает дверь и заходит в палату.

Я смотрю ей вслед. Сквозь жалюзи вижу, как она осторожно приближается к Нэшу. Поначалу он не двигается, – наверное, спит, – но стоит Лоре осторожно сесть на край кровати и нежно коснуться его щеки, он приходит в себя.

На глаза Лоры наворачиваются слезы. Проклятье, почему я до сих пор стою и смотрю на это?

– Везучий, чертяка! – слышу рядом, вскрикиваю (к счастью, не слишком громко) и, обернувшись, вижу улыбающегося Йена. Мы с ним давно перешли на «ты». Не уверена, что это не изменится, когда Йен станет нашим куратором, но…

– Какого хрена? Что ты здесь забыл? – спрашиваю, с возмущением глядя на него. – Тебе нельзя вставать с кровати!

– Кровати для слабаков. Таких, как Нэш, – фыркает он, указывая на дверь палаты.

– Ты переживал за него.

– Я никогда не переживаю.

– Ну, теперь можешь вернуться и отдохнуть, вместо того чтобы бегать по больнице с огромным стояком для капельницы.

Улыбка Йена становится шире:

– Да, стояк у меня и правда огромный.

– Звучит отвратительно. Просто отвратительно.

– Это ты заговорила о моем стояке, не я.

Скрещиваю руки на груди:

– Хватит нести чушь. Ты выглядишь паршиво, тебе надо прилечь. Посмотри на себя: на тебе только больничный халат и боксеры, и ты вцепился в стояк для капельницы, будто собираешься с ним заснуть.

– Как мило с твоей стороны, Харрис, – с сарказмом отвечает Йен. – Думаешь, что выглядишь лучше? Когда ты спала в последний раз?

Качаю головой, не собираясь отвечать ни на один из этих глупых вопросов, и снова поворачиваюсь к Нэшу и Лоре. Они лежат в объятиях друг друга, Лора дрожит, и Нэш нежно гладит ее по спине.

– Что ты вообще здесь делаешь? – интересуется Йен, искоса глядя на меня. – Кроме как оскорбляешь меня и переживаешь за мое самочувствие.

Мне хочется раздраженно фыркнуть, но я сдерживаюсь:

– Я была с Лорой. Мы только что узнали, что Нэш пришел в себя.

– Да ладно, я говорю о другом, и ты это прекрасно знаешь. Что ты здесь делаешь, почему ты не дома – или с Риверой?

Прищурившись, смотрю на Йена:

– Я ему что, нянька? Что здесь забыл ты, в полуобморочном состоянии, полуголый, с капельницей, из которой в тебя льется обезболивающее? Твое присутствие вызывает гораздо больше вопросов.

Йен со смехом взмахивает свободной от капельницы рукой:

– Не хочешь говорить – не надо, но подумай на досуге над моими словами. Тебе нужно принять душ и поспать, причем куда больше, чем мне. Кроме того, я вроде как выписал сам себя, поэтому могу ходить где захочу. Все, что мне осталось сделать, – это одеться, избавиться от капельницы и проскользнуть мимо Тори.

Йен прав насчет душа и сна, но я молчу, а он, заметив мой растерянный взгляд, поясняет:

– Сиделка из терапевтического отделения. Страшная женщина.

Я смеюсь, но Йен морщится, словно от зубной боли.

– Боже, так ты серьезно! – осознаю я. – Ты ее боишься!

– Конечно, боюсь! Эта женщина – злая, мстительная демоница, которая притворяется медсестрой. Если она увидит, как я расхаживаю по больнице, мое состояние станет хуже, чем после происшествия.

«Происшествие».

Ненавижу это слово. Ненавижу-ненавижу-ненавижу! Оно уверяет, что дерьмо случается и мы ничего не можем сделать. Но я понимаю это слово иначе – для меня оно означает: «ты приняла плохое решение» или «пустила все на самотек». И то и другое – халатность. «Происшествие» – не более чем результат, полученный вопреки твоим ожиданиям. Но ты понимаешь это только тогда, когда уже слишком поздно.

Происшествие.

Ошибка.

Как жалко звучит! Безобидно… Но для пострадавших это словно падение в глубокую темную яму.

С трудом сглатываю, делаю вдох и выдох.

Это напоминает мне… себя. Если спросить маму, я – «ошибка». Если спросить меня, я – «выбор», который сама сделала.