Всяко-разно об искусствах

Анина Носей https://en.wikipedia.org/wiki/Annina_Nosei

Мэри Бун https://en.wikipedia.org/wiki/Mary_Boone

Надо понимать одну очень важную вещь. Русских миллиардеров никто на Западе всерьёз не воспринимает, кроме нескольких персон: это Роман Абрамович, Леонард Блаватник, Дмитрий Рыболовлев и Игорь Кесаев. И секрет не в том, что у двоих есть известные футбольные клубы, это достаточно вульгарно, а в том, что они большие собиратели и покровители искусств. Только это является пропуском в мир больших денег, когда пускают дальше прихожей. Абрамович содержит "Гараж", Блаватник дал 250 млн долларов на Tate Modern, жена Кесаева Стелла была неоднократным куратором на Венецианских биеннале и крупный коллекционер, Рыболовлев владеет произведениями искусства на 2 миллиарда долларов, недавно продал своего Да Винчи за 450 миллионов.

Принадлежность к миру искусства показывают реальное положение в социальной иерархии – джеты и яхты есть у всех, кому они нужны, а вот повесить на стену Баскию или Фрэнсиса Бэкона могут лишь избранные. А уж оказывать покровительство искусствам, содержать арт-пространства, давать стипендии художникам – это сливки сливок, creme de la creme. Если Вы видели последний сезон сериала "Миллиарды", то там сверхбогачи соревнуются друг с другом, кто у кого перехватит картину современного художника буквально со станка, вопрос цены даже не поднимается – какая разница, сколько это стоит?

Если вы попадёте в дом по-настоящему богатого человека на Западе, и к тому же принадлежащего к светскому обществу, то первым делом увидите знаковые произведения искусства на стенах – либо знакомые по хрестоматиям, либо по Сотби и Кристи, либо по стилю. Если Вы их опознаёте, и доставляете тем самым удовольствие хозяину, то он сразу признаёт в вас человека своего круга, неважно, сколько у вас денег. Вы живёте в одной системе и вы люди одной социальной страты. Это как выпускники Итона – одни дети там принцы-миллиардеры, другие дети из небогатых семей маркизов и баронетов, но в системе Итона-Оксбриджа это не имеет никакого значения, потому что все свои, а чужому в это общество путь заказан.

Но при изобилии дорогих и баснословно дорогих галерей стОящих художников не так уж и много, причём заслуживающих реального интереса, не только больших денег. Такие самородки как Бэкон или Баския встречаются раз в столетие, приходится раскручивать тех, что есть; найти отличного художника намного сложнее, чем открыть галерею, для которой нужно лишь пространство и деньги на аренду. Кого выставлять, кто будет пользоваться спросом?

Ведь мало найти талантливого художника. Надо решать двуединую задачу: держать его в галерее, терпеть его пьянство, выходки, творческие и душевные кризисы, сносить его дурной нрав и алчность его семьи, пресекать попытки конкурентов сманить его в свои галереи. Другая часть задачи: заставить критиков писать о нём, заставить коллекционеров приходить на его показы, издать каталог, уговорить музеи взять его работы и так далее. Так у художника появляется имя, его работы начинают стоить серьёзных денег, а он норовит уйти в алкогольно-наркотический штопор, не написать к сроку нужное количество работ, которое уже ждут коллекционеры, и за которые уже проплачено, подраться с арт-критиками прямо на открытии выставки, потому что эти бездарные хамы не понимают его тонкий душевный надлом, перейти на личности со всеми, включая коллекционеров и кураторов, устроить скандал в СМИ, что все обижают тонкую ранимую натуру и что он подумывает о самоубийстве.

Где найти художника? Надо рыскать. Пегги Гугенхайм нашла Поллока в период, когда он и его жена Ли Краснер не могли сменять свои работы на мешок картошки у зеленщика в лавке, над которой они жили. Сейчас эта работы стоят от 80 до 136 миллионов долларов. У Баскии не было денег на холсты и краски, он рисовал на картоне, фанере, дверях и прочих подручных поверхностях. Что уж говорить о Ван Гоге, которому нечем было набить свою трубку, он, умирая, сосал пустую, потому что не было денег на щепотку табаку, а потом его работ было продано больше чем на миллиард долларов. Та же история была и с Модильяни – человеку не на что было опохмелиться, а теперь его "Обнажённая" уходит с молотка за 157 миллионов долларов.

Вот некоторые из самых дорогих работ, проданных в 2020 году https://www.artsy.net/series/expensive-artworks-sold-auction/artsy-editorial-expensive-artworks-sold-2020

Но и у художников есть большие проблемы. Им негде выставиться. Они ходят по галереям, но их отовсюду гонят, никто даже не хочет взглянуть на их работы. В лучшем случае говорят: оставьте нам компакт-диск или флэшку с вашими работами, мы посмотрим, когда будет время, и перезвоним. Никто никогда никому не перезванивает, потому что никто потом ничего не смотрит и не читает, никому ни до кого нет дела. Отчего так? От того, что очень много людей, глядя на современное искусство, решило, что они тоже так могут, тяп-ляп, накидать краски, размазать, и вот вам уже Роберт Мазервелл или Брайс Марден готов. Многие галеристы сами не в состоянии отличить хорошее искусство от плохого, особенно стажёры и интерны, которые у себя в университетах насмотрелись на однокашников-халтурщиков, и теперь им всё мазано одним миром.

Как реально талантливый человек, с сильно развитой рефлексией, сомневающийся во всём, неуверенный в себе и своём творчестве, делающий что-то действительно новое и своё, будет ходить и унижаться по галереям, где с ним будут обращаться как с мусором, и упрашивать взять его работы на любых условиях, потому что он голоден и не на что выпить пива? Вот Иван Дубяга, который, на мой взгляд, настоящий гений современного искусства

https://artifex.ru/%D0%B6%D0%B8%D0%B2%D0%BE%D0%BF%D0%B8%D1%81%D1%8C/%D0%B8%D0%B2%D0%B0%D0%BD-%D0%B4%D1%83%D0%B1%D1%8F%D0%B3%D0%B0/

Если его послушать и посмотреть его работы, то сразу понятно, что имеем дело с уникумом, которого надо холить и лелеять. А таких людей даже среди этих типажей немного. Тут ситуация как со сценаристами – пишущих людей много, и вроде пишут они хорошо, а вот снимать кино не из чего, нет сценариев, и все продакшены и продюсеры рыщут в поисках сценаристов, но читать и перебирать макулатуру, которой они завалены, нет сил. Поэтому они бегают по коллегам-конкурентам, и пытаются оттуда сманить тех, кто хоть как-то себя уже зарекомендовал. В мире искусств то же самое. Серьёзные галеристы и их скауты ходят по менее значительным галереям и ищут новые имена. Найдя, сманивают их к себе. И так всё идёт по цепочке, пока наиболее интересные художники наконец-то попадают в первую двадцатку.

Некоторые галеристы в продвинутом Лондоне дают возможность выставиться многим и посмотреть, что из этого получится. Так поступал Джей Джоплин, владелец White Cube https://en.wikipedia.org/wiki/Jay_Jopling , на этом сделал себе огромную коллекцию Чарльз Саатчи https://en.wikipedia.org/wiki/Charles_Saatchi , так работает Стив Лазаридис, сделавший себе имя на outsider art https://en.wikipedia.org/wiki/Steve_Lazarides

В России есть только одна продвинутая галерея, отвечающая западным стандартам, это галерея Гари Татинцяна https://en.wikipedia.org/wiki/Gary_Tatintsian и https://en.wikipedia.org/wiki/Gary_Tatintsian_Gallery Но он, как и все западные арт-дилеры, работает с уже состоявшимися именами.

Россия стремительно догоняет Запад. В России есть люди, которые разбираются в современном искусстве, регулярно читают лекции и сами зачастую встроены в международные структуры. Это кураторы и теоретики Виктор Мизиано и Борис Гройс, это искусствоведы Ирина Кулик и Екатерина Кочеткова, этот галеристы Владимир Овчаренко, Марат Гельман и художница Айдан Салахова. Если наш читатель увлечётся этой проблематикой, то без труда найдёт их лекции в интернете. Равно как и видеорепортажи в крупнейших мировых арт-событий и ярмарок, таких как Арт Базель, Документа, Манифеста, Венецианская биеннале и тому подобные. Сняты увлекательные художественные фильмы про Ван Гога (Тим Рот), про Модильяни (Энди Гарсиа), про Пикассо (есть с Антонио Бандерасом), про Поллока (Эд Харрис), про Баскию (Джеффри Райт) и про Бэкона (Дерек Джейкоби). Художников там играют выдающиеся актёры, полностью погружающиеся в эпоху и в личность творцов.

Если вас современное искусство зацепит, то уже не отпустит. Главное – начать, и там уже никогда не закончишь, потому что это путешествие длиною в жизнь, и одно из немногих занятий, придающее этой жизни динамику, вкус и смысл.

15.12.2022. Полсотни художников современности, чьё искусство не принадлежит народу

Предводитель мировых голодранцев, превративший Россию и полмира в кровавую живодёрню, дедушка Ленин, как-то сказал феминистке Кларе Цеткин, что искусство принадлежит народу, что оно должно вырастать из самой гущи народных масс и должно быть понятным рабочим и крестьянам, миллионам людей. А вовсе не принадлежать небольшому меньшинству, исчисляемому тысячами. С учётом того, что у Ленина была только половина мозгов, как выяснилось после смерти и вскрытия, оставим это высказывание-директиву, загубившее русский авангард и вычеркнувшее русское искусство на столетие из мирового мейнстрима, на совести забальзамированного чучелка, и его собеседницы, с пеплом которой в кремлёвской стене соседствует советская мумия из Мавзолея.

Пошлость – это особый такой вкус и склад ума. Наполнение этого понятия в русской ментальности гораздо глубже, чем в других европейских языках. В английском это переводится как банальность и вульгарность; в русском определении сюда ещё добавляется непристойность. Но русское понятие пошлости гораздо шире, чем это понятие бы передали английские слова vulgarity, banality и tacky. В русское понятие пошлости вошло бы ещё и пришедшее из немецкого языка понятие “китч”. Под китчем понимается такое массово тиражируемое произведение, которое должно стимулировать одновременно умиление от сентиментальности и удовлетворение от красивости. Вот такое чувство испытывают люди, когда созерцают пейзажи американского художника Боба Росса или портреты старушки над багульником россиянина Александра Шилова. Ну ещё акварели выпускников школы Сергей Андрияки. Первым человеком, вынесшим дискурс о соотношении авангарда (то есть прогрессивных, новых форм искусства) и китча (то есть массового, общедоступного и как бы общепонятного) был американский арт-критик Клемент Гринберг. Он был учёным евреем при некоторых правительственных учреждениях; невозможно установить, думал ли он по-русски (ибо родители были из России), на идише или по-английски. Он знал также немецкий, французский и итальянский. Язык мышления очень сильно влияет на стиль мышления; Гринберг оперировал марксистским тезаурусом, и на тот момент, в 1930-е годы, этот modus vivendi хорошо ложился на действительность. Современный философ Борис Гройс, выходец из России, думающий по-русски и по-немецки, в своей работе о главном тексте Гринберга “Авангард и китч” пишет, что Гринберга не интересовал авангард как таковой, но интересовал зритель и потребитель. Гройс приписывает Гринбергу умозаключение, что “уверенное доминирование высокого искусства может быть гарантированным только уверенным доминированием правящего класса”. Далее Гройс пишет, что, по мнению Гринберга, правящий класс для упрочения своего положения солидаризирует вкусы всех слоёв населения и создаёт иллюзию, что высокое искусство понятно широким народным массам.

Ты прав, я не прав? Извиняюсь…

И не сказать, что Гринберг и Гройс не правы. Если посмотреть, кто доминирует на вершине художественной пищевой цепочки, то мы увидим несколько знаковых фигур: британцев Дэмиена Хёрста и Дэвида Хокни, американца Джеффа Кунса и немца Герхарда Рихтера. Насколько я понимаю и чувствую арт-рынок, безделки этих деятелей массовой культуры покупают в основном разбогатевшие пролетарии, поднявшиеся до возможности тратить десятки миллионов долларов на вещи, олицетворяющие собой китч, как, например, имитирующие надувные игрушки поделки Кунса или массово производимые абстрактные полотна Рихтера, когда краску размазывают по холсту плашками, которыми солдаты разглаживают одеяла на заправленных койках в казармах.

Кунс – подражатель Марселя Дюшана. Но если Дюшан выставил свой писсуар в качестве произведения под названием “Фонтан” (1917) и это было новое слово в искусстве, то Кунс, выставляя фабрично произведенные пылесосы в стеклянных коробах, повторял уже неоднократно сказанное, пытался пережёванное и переваренное выдать за свежую пищу. Потому что Дюшан уже был большим художником и понимал искусство как творческий процесс, как соединение мысли с чувством, и написал серьёзные авнагардные полотна к тому времени, например, “Обнажённую, спускающуюся по лестнице” (1912) или “Игроков в шахматы” (1911). И после он начал свои эксперименты с реди-мейдами: велосипедным колесом, сушилкой для бутылок и писсуаром.

Что самое главное в искусстве? Три вещи: изящество, гармоничность и новизна. При этом оказалось, что алгеброй гармонию поверить вполне можно. Есть золотое сечение, есть числа и спирали Фибоначчи, есть палитры сочетаемости цветов и даже большие работы, посвященные колористике, например, “Хроматика” Гёте. Надо полагать, художников не просто так учат композиции. И есть ещё такая химера, как энергия, какое-то спрессованное, сконденсированное и втёртое в холст или мрамор чувство личности художника; оно как бы распаковывается при соприкосновении с произведением искусства, и от него исходит источение этой страсти. В квантовой физике есть эффект наблюдателя: потоки электронов или иных частиц ведут себя по-разному, в зависимости от того, наблюдает за ними исследователь или нет.

В подтверждение этих соображений. Казалось бы, картины Джексона Поллока написаны простым разбрызгиванием красок на холст, техникой дриппинга. Но они же абсолютно гармоничны – потому что Поллок профессиональный художник, и картины выстроены по всем законам композиции, они изящны, они гармоничны, они не надоедают. Картины Марка Ротко буквально электризуют воздух и гудят от напряжения, создаваемого цветовым сочетанием. Когда я жил в Хьюстоне, я часто ходил в часовню Ротко, расположенную на территории музея семьи Менил. В часовне висят огромные монохромные полотна чернильно-баклажанно-чёрного цвета. Так вот, там, находясь среди них, чувствуется немыслимое напряжение пространства и времени, возникает ощущение соприкосновения с бездной. Там же, у Менилов, построена галерея Сая Твомбли. Для неподготовленного человека – это какая-то мазня, почеркушки, каляки-маляки. Но для человека с отточенными и окультуренными чувствами каждая картина Твомбли – это либо рассказ, либо чистая эмоция. Я часами сидел в одном зале, где была всего одна картина – огромный квадриптих, который я называл “Меланхолией”, потому что Твомбли там где-то на ней черканул простым карандашом, прописью слово Melancholy. Там ещё были какие-то обрывки слов, запятые, царапинки, и несколько больших, потёкших к низу цветовых клякс.От этой работы невозможно было оторваться. Непонятно как она входила в контакт со мной и разговаривала о всяком, о жизненном. Неудивительно. Ведь Твомбли был по профессии военным криптографом, он шифровал и дешифровывал донесения во время Второй мировой войны. Он создал какой-то свой язык клякс и царапин, а также цветовых переходов. Цикл его бело-зеленых полотен производил на меня куда больше эмоционального воздействия, чем все многочисленные кувшинки Клода Моне.

Страшно далеки они от народа. Но некоторые бандерлоги подошли ближе.

Очень искусные и очень умненькие пранкеры от искусства, Комар и Меламид, в 1994 году задумали проект “выбор народа”, то есть создать такую картину, которая бы нравилась гомо сапиенсам, объединённым в народ, an mass, так сказать, по меткому выражению профессора Выбегалло. По итогам опросов была написана картина. Берег озера. Ели, сосны, бурый мишка. На пеньке сидит Христос, рядом пионерка копает что-то лопаточкой, маленький мальчик стоит и смотрит. Чисто милота.

Другие народы тоже проявили высокий художественный вкус. Всем нравится преимущественно синий и зелёный цвета, водоем обязателен, растительность, простор, живность, иногда человеческие фигурки. Всем, кроме голландцев, нравится фигуративная и не нравится абстрактная живопись.

Неудивительно, что Боб Росс, которого мы упоминали выше, пользовался такой бешеной популярностью и спросом. Он, в отличие от Комара и Меламида, занимавшихся социологическими исследованиями, интуитивно определил чувствительные струны народной души и заполнил духовное пространство, отведённое под прекрасное, своими лубками. А что на них? Яркие цвета, где одновременно и лес, и горы, и облака, и цветы, и дом на опушке леса у сиреневого моря с сероголубым маяком. Вечереет, в доме уже горит камин, окна светятся тёплым жёлтым светом, а маяк указывает правильный путь идущему вдали паруснику. Можно обрыдаться от нахлынувших чувств – не хватает только оленей, зайчиков и умилительных гномиков у деревянного порога этого милого уютного чудесно-сладкого домика. Но у Росса есть и олени, и зайки – он всё-таки дозирует умилительность.

Если вспомнить, что висело в советских домах, то это тоже была настоящая, сшибающая с ног красота. Помимо портретов Хемингуэя, висели коврики с лебедями, олешками, мостиками над озером и замками вдали. Не считая репродукций “Мишек в лесу” и ещё всякой остро выраженной любви к родине из “Родной речи” для второго класса. Ну, ещё чеканка висела – царица Ахтамар несёт сдавать пустые бутылки, а на пыльном пианино стояли слоники, хрустальные ковшики и пустые коробочки из-под духов “Клима” и “Фиджи”. А что, тоже объекты искусства, своего рода реди-мейды.

Современный – это всё ещё живой или уже не очень?

Сложность оценки современных художников в рамках русскоязычного дискурса состоит в том, что само слово “современность” носит в русском языке обобщающий характер. В английском искусствоведческом нарративе происходит чёткое разделение на три понятия: “modern”, “contemporary” и “emerging”.

В рамках данного дискурса мы не будем говорить об отходе от канонов академической живописи и переходу к импрессионизму, потом к экспрессионизму, потом к абстрактному искусству, потом соединении беспредметного искусства с неоэкспрессионизмом, и так далее.

И если говорить о топ-15 художниках, которые определили понятие модерн (modern):

Амедео Модильяни

Пабло Пикассо

Сальвадор Дали

Василий Кандинский

Казимир Малевич

Жоан Миро

Макс Эрнст

Осип Цадкин

Эгон Шиле

Константин Бранкузи

Альберто Джакометти

Эдвард Мунк

Марк Шагал

Эмиль Нольде

Людвиг Гис

Людвиг Гис из всех них наименее известный, хотя его очень необычный геральдический немецкий орёл по прозвищу “жирная цыпа” (Ludwig Gies fat hen) висит до сих пор в зале пленарных заседаний Бундестага. Гис прославился своей потрясающей скульптурой “Распятие”, которую нацисты выдрали из Любекского собора для выставки “Дегенеративное искусство”, открытой в 1937 году. “Распятие” Гиса встречало посетителей выставки, призванной унизить и растоптать творческие поиски лучших людей Германии. В этом отношении пошлость нацистского режима имела мало равных себе в человеческой истории, разве только дикие талибы уничтожали в 2001 году сокровища древности в Бамианской долине. Гисовское “распятие” – одна из самых сильных работ, посвященных крестным мукам богочеловека. Её можно сравнить только с фигурой Христа на Изенгеймском алтаре работы Маттиаса Грюневальда (1505-1515). После 1941 года следы “Распятия” Гиса теряются. Очевидно, работа была уничтожена.