В Содом

При первой же возможности будущий еврейский патриарх разгромил папин магазин, разбил статуэтки, лишив семью единственного источника дохода. Дальше – больше. Юный беспредельщик хамит царю, лишает того божественного нимба. А когда царь распорядился его публично сжечь, он с помощью бога выходит невредимым из полыхающего огня. Чудо тут же подвергли проверке. Спросили у старшего брата огнеупорного Авраама, разделяет ли он веру в единого бога. Тот, поколебавшись, единого бога признал и… успешно сгорел в огне, как первая жертва этой концепции. Дальше тест, как мы знаем, поставили на поток: жгли ведьм, еретиков, ученых и просто подвернувшихся под руку.

Во избежание дальнейших испытаний семейка перебралась в другой городок. Но пещерный сынок с семьёй практически не жил, свою лепту в её доход не вносил. Он в качестве пропагандиста единобожия ездил по округе. В пустыне ставился шатёр с четырьмя входами, в него зазывались истомлённые пустыней путники. Их кормили, поили до отвала, после чего предлагали вознести хвалу единому богу. Если путники отказывались – от них требовали оплату банкета по несусветной цене. На возмущение ценами следовал ответ: «Вы в пустыне больше нигде еды и вина не найдёте, поэтому цену можем установить любую». Тут тебе и истоки монополизма, и принцип: «Хочешь паёк – вступай в партию».

Когда Аврааму стукнуло семьдесят пять лет, Господь повелел ему бросить папашу, братьев и перебраться в другой городишко. Авраам возмутился: «Как же брошу престарелого отца?». – «Я освобождаю тебя от обязанности чтить своего отца. Твой отец с братьями плохие люди, замышляют убийство», – успокоил его Господь.

Авраам не стал задаваться вопросом, почему дряхлый старик, посвятивший ему всю жизнь, решил встать на преступный путь. Богу (начальству) виднее. Убыл, прихватив рабов, имущество, племянника Лота и, конечно, супругу Сару. Помимо супруги, была она Аврааму кровной племянницей. Не отдавать же красавицу-малолетку в чужие руки?!

Отношения у избранника с Всевышним были весьма своеобразными. С одной стороны, тот обещал ему и богатства, и многочисленный народ. Обещания исполнял, поэтому Аврааму никогда ради гостеприимства-миссионерства делиться последним куском не приходилось. С другой стороны, избраннику не до конца доверяли. Он прошёл двенадцать проверок. Включая убийство собственного сына, в последнюю секунду заменённого бараном.

Характер у Всевышнего оказался ещё тот. То он лично спускался на землю, дабы уладить дела своего агента в человечестве. То вдруг озлоблялся: помолится – сделаю, а не помолится – нет. Соответственно вёл себя и Авраам. То безропотно выполнял заказ на заклание сыночка, то вступал с Всевышним в препирательства, требовал от него объяснений. И тоже до конца не доверял, помня судьбу старшего братишки. Так он дважды из боязни, что его убьют, выдавал Сару за свою сестру, и отдавал её в лизинг сначала фараону, а затем царю Авимелеху. Религиозные мудрецы оправдывают обман: дескать, близкую родственницу можно было представлять и как сестру. А что отрёкся от жены, так это не страшно. Непонятно, зачем оправдывать Авраама по таким мелочам. Наворотил он с жёнушкой такого, что, не предупреди нас загодя о его святости и праведности, мы решили бы, что он – растленный тип без всяких моральных устоев.

Маленькая картинка из семейной жизни. Сара не могла родить, и предложила мужу альтернативу – дочь фараона, отданную ей в служанки. Во время лизинга Сары с фараоном, он вместе со всем своим окружением пошёл страшными язвами (возбудитель болезни не указан). Чтобы семейка Авраама быстрее убралась, фараон вернул ему не только жену (она же племянница, она же сестра) с кучами золота и серебра, но и дал собственную дочь Агарь. Крепко первые праведники достали главного египтянина.

Вот этой самой царственной служанке доверили продолжение рода Авраамова из-за бесплодности жены-сестры-племянницы, что после лизингов вполне естественно. Едва у Агари изменился статус по беременности, она стала хамить Саре. Та к мужу, а он: «Делай с ней что хочешь». Сара, как и положено настоящей святой, довела дело до выкидыша. Со второй попытки ребёнок у Агари все же родился. Но тут сюжет делает санта-барбарный поворот.

Господь вдруг награждает Сару, давно вышедшую из детородного возраста, сыном. У мудрой женщины сразу же появилась новая разводка: «На кой теперь эта Агарь с её выродком?». Хоть выродок к тому моменту уже имел тринадцатилетний возраст и заключил обет с богом посредством обрезания. Только как Аврааму отказать жене и тем более племяннице? Любящий отец изгоняет вторую семью в пустыню. По настоянию Сары, не даёт с собой никаких припасов, кроме фляжки с водой и буханки хлеба. Ко всему, изгоняемого сына Ишмаэля терзала страшная лихорадка, возможно даже коронавирус. Парень не мог идти. А папаша не собирался ждать и посадил взрослого бугая на плечи мамочки. Слуга Господа – выше всяких законов нравственности и морали. Как и слуги королей, пап, не говоря уже о строителях коммунизма. Просто почитайте Библию.

Ветхозаветным праведникам Господь разрешает всё. Чтобы описать деяния царя Давида, восхваляемого не меньше Авраама, никакого уголовного кодекса не хватит. Предал возвысившего его из пастухов царя Саула, воевал против своего народа во вражеском войске. Заявлял, что любит сына царя Саула Йонатана (Иван по-нашему) сильнее, чем мог бы полюбить женщину, а едва пришел к власти, вырезал всех детишек любимого Йонни. Не щадил в борьбе за власть и собственных детей. Понравилась баба – забрал, а ейного мужа отправил на верную смерть. И так на кого из праведников не глянь.

Интересно, что со временем представление о праведности в корне переменилось. Из волка в овцу. Этому немало поспособствовали литература и искусство. Ныне праведник – это человек убогий, немножко не в себе, бескорыстный. Жалеющий всех и вся князь Мышкин. Бальзаковский мученик честной коммерции Цезарь Бирото. Без лоха и жизнь плоха. Его дважды обманывают, навешивая громадные долги. Он, измучив всю семью, их гасит и сразу же умирает. «Вот она смерть праведника», – восхищается Оноре де Бальзак. Солженицынская Матрёна гибнет, обслуживая грязный интерес мерзких людей. Вывод: без праведника не стоит село, город и вся земля наша. Стоит, Александр Исаевич, ещё и как прекрасно стоит.

Начинаем грешить

Зазвонил старый, ещё дисковый телефон так называемой «малой АТС». При советской власти – заветная мечта любого карьериста. Набрал три цифры и напрямую связался с любым высокопоставленным начальником в регионе. Секретаршам и помощникам поднимать заветную трубку строго запрещено. Каким-то невообразимым образом «малая» на десятки лет пережила социалистический строй, хотя прежнее значение уже полностью утратила. Первые малиновые пиджаки еще платили деньги за заветный номерок. А мобилка ее обесценила. Мне по «малой» звонит только один человек.

– Привет, турЫст!

– Не турист, а паломник.

– И скольких поломал?

– Да куда мне ломать, самого бы не сломали.

– Выяснил, за что они распяли нашего Христа?

– Выяснил, только не нашего, а своего. И не они, а римлянам подставили. Он менял, которые монеты для уплаты налога продавали, выгнал из храма. Курс у них был спекулятивный. И животных для жертвоприношений продавали в разы дороже. Потом сами еще и ели этих жертв. На системную коррупцию покусился. Такой бизнес решил сломать.

– И здесь всё из-за бабок. Интересно.

– Конечно. Ты не сидел бы на своем хуторе, а смотался со мной в загранку.

– А что там смотреть? Одни черные и пидерасы. Однако, пятница: повестка обычная.

– Да я же только прилетел. Дай отдышаться. Пропустим.

– Не-не-не.

– Тогда просто чайку попьём, покурлыкаем.

– Не-не-не-не. Что значит устал? И борщик, и бабы, и всё как положено.

– Нет у меня никаких сил. Считай, я заболел.

– Ничего, Светка Торнадо тебя вылечит. Она и мёртвого воскресит.

– Упаси бог, Торнадо, – сдался я. – В таком состоянии только рыженькая эта, маркетолог.

– Моника? Обижаешь. Она уже главный специалист управления потребительской сферы мэрии. Побеседуете сегодня на более высоком уровне. А я так и быть стану жертвой стихийного бедствия.

В мэрию он свою работницу по кличке Моника пропихнул с сохранением зарплаты у себя. Так расставлял верных людей в органах власти, для ускоренного решения вопросов на бюрократической ниве.

– Хорошо, в полпятого буду.

Вовка мне старый друг и партнёр, но мы разные люди. Я хоть и во втором поколении, но интеллигент. Много и с удовольствием учившийся. А он хуторской парнишка, который вошёл в элиту-номенклатуру только благодаря советской власти и природной сметке. Познакомил нас бывший партизан, Герой соцтруда и первый партийный секретарь передового богатого района Пахомов. Он понимал роль и значение прессы. С любым приезжающим в район журналистом встречался лично. Предложил внимательно приглядеться к хорошему хлопчику. «Хлопчика» он продвинул по комсомольской линии после двух случайных встреч с ним. Первый раз застал его с группой комсомольцев, выпивающих после субботника. Вылез из машины и огорошил затасканной партийной шуткой: «Ну что, комсомол, работаем как дети, а пьём как взрослые?». Володька не спасовал, хотя неожиданный визит первого секретаря повергал в шок даже матёрых хозяйственников.

– А вы посмотрите, как мы парк убрали! Пойдёмте, покажу.

Пахомов прошёлся по парку и остался доволен. Присел к нехитрой трапезе, плеснул глоток вина и, как всегда в таких случаях, рассказал байку о заснувшем на боевом посту подростке-партизане, которого за это решено было расстрелять. Поручили ему, лучшему другу. Привёл ли он приговор в исполнение, так и оставалось загадкой. Напомнив о суровых традициях отцов, он тут же перескочил на шутку. Что приколы и розыгрыши вселяют в подчинённых больше ужаса, чем разносы, я узнал у него. О них ходили легенды.

Как-то раз, объезжая поля, он увидел в лесопосадке председателя колхоза, секретаря парткома и главного агронома. Парторг, осуществляя руководящую и направляющую роль партии, как раз налил стакан водки, да так с ним и замер. Первый секретарь выдержал паузу и железным голосом отчеканил: «Водку пьёте в разгар уборочной? В такую жару?». Вытащил из окаменевших пальцев парторга стакан, выпил до дна, и сказал: «Красота!».

Второй раз он увидел Вовку, когда тот бегал у кромки поля и взбадривал команду трудных подростков, которую ему поручили тренировать. Вопреки всем правилам, он поставил его вторым секретарём райкома комсомола. Тот, окончив техникум, работал токарем в депо и без высшего образования для райкома не подходил по анкетным данным. Первым секретарём его всё же сделали после моей статейки, хотя он еще не закончил заочно институт.

Потом я ещё не раз писал о нём, и он быстро шагал по карьерной лестнице. А оказавшись в столице-станице, двигал уже меня. Ну, а шутнику-секретарю Пахомову, он при новом капиталистическом режиме соорудил на могиле мемориал из белого мрамора. Грузная, отнюдь не подростковая фигура в военной плащ-палатке за столом, на котором лежит автомат ППШ.

…Подъезжаю к гигантскому П-образному зданию, построенному пленными немцами. До нынешних мегамоллов и шопинг-центров оно было самым большим в городе. Там располагался проектный институт, а рядом – опытное производство. Володя умудрился возглавить этот институт накануне капиталистического переворота, спрыгнув с тонущего партийного корабля. По первому этажу здания шли бутики и рестораны, банк. Сверху – многочисленные офисы. А на территории опытного производства вырос гигантский молл «Променад», единственный в центре города и потому многолюдный.

На проходной меня ждал Вовкин помощник, известный профессор-историк Игорь Велигжанский. По Вовкиному определению, «умный парень, но дурной». В перестройку он стал рьяным демократом и депутатом. После путча его единогласно выбрали председателем областного совета.

– Он – наша совесть, – прочувственно высказалась редактор партийной газеты, которая до этого поливала профессора грязью.

После расстрела Верховного Совета в 1993 году местные советы распустили. В новый законодательный орган он не попал. «Совесть» новой власти только мешала. Профессорская зарплата была копеечной, и Вовка пригрел романтика, разрешив совмещать должность с преподавательской работой.

– Ну, зачем?! – жму я профессорскую руку. – Что я дороги не найду?

– Ты же его знаешь. Положено.

Мы двинулись по длинному коридору, сплошь завешанному картинами местных художников. В искусстве Вова, естественно, не соображал, но в голодные девяностые то ли из человеколюбия, то ли для порядка, за копейки скупал произведения искусства. Нефтяное благополучие многократно вырастило интерес к художествам. Некоторые местные творцы перебрались в столицу, а то и за границу. Картинки, приобретённые закрыть голые стены, стали ценным активом.

«Сиди, сиди», – одернул я встающего из кресла приятеля. Но он подошёл и обнял меня. Это, в многочисленном наборе приветствий, как и встреча на проходной помощником – высшая степень уважения. В зависимости от ранга посетителя, он или оставался неподвижным, или слегка откидывался в кресле, заставляя высказывать дело стоя, либо слегка приподнимался и показывал на стул, либо вставал в полный рост и протягивал руку. Стол пуст. Не держать на нем никаких бумаг его научила партия. Недоброжелатели написали анонимку в райком партии. Мол, на столе первого комсомольского секретаря лежит график менструальных циклов комсомольских активисток. Бывший партизан послал к своему любимцу-выдвиженцу заведующего орготделом. Тот вытащил из-под прозрачного пластика на столе искомый документ, и партизан разыграл воспитательное шоу. «Ты бы ещё в коридоре объявление вывесил. Что мне теперь из-за тебя партию обманывать? Или позору на всю страну набраться? – после фирменной долгой паузы сурово сказал: – Ладно, приму не смываемое пятно на партийную совесть».

Секретарша ставит передо мной зелёный чай и сухофрукты на блюдечке. Я считаю изюминки, их как всегда точно десять. Партия учила порядку. Помню план партконференции, в котором Вова попросил проверить грамматические ошибки. Там был пункт «чай докладчику». Чётко определялись цвет и температура чая, стакан и подстаканник. Его должен был приносить сорокалетний мужчина с усами, в жилетке, с бабочкой. Произойти это должно было на семнадцатой минуте доклада.

– Ну что, партнёр! – иронизирует Володя.

Мы на пару владеем рекламно-маркетинговым агентством, расположенном в этом же здании. Формально пятничные встречи у нас по совместным делам, но все давно идет на автомате. Я мог бы обойтись в рекламе и без него, но он помогал мне стартануть. А шлейф его дочерних фирм и крупных предприятий-кредиторов создавал хорошую клиентскую базу. Ещё было выгодно, что его бухгалтерия вела все дела, а я мог получать чистые деньги.

– Вопросы есть? – задал он риторический вопрос. И, выдержав пахомовскую паузу, сам себе ответил. – Нерешаемых вопросов у нас нет! И не будет.