Сионская любовь

Видя, что родичи единокровные признали друг друга, Авишай незаметно удалился.

– Отчего молчишь, сын? – вопрошает женщина, и вновь прижимает к груди Амнона.

А тот по-прежнему нем, и лишь с нежностью обнимает попеременно то мать, то сестру, и глаза его полны слез.

– Молви же слово, сын, мне сладок будет твой голос.

– Возлюбленная матушка! Сколько долгих лет тоски миновало! – заговорил, наконец, Амнон. – Вот, свиделись, и минутами объятий выплеснулись годы терзаний. Материнское горе сдавило сыновнее сердце и сковало язык. Сестра, нельзя описать красу твою! Но почему вы так бедны и столь мал и пуст ваш дом? И какая злая сила разлучила мать и дитя? До сих пор не знаю имен ваших, и кто мой отец не сказали мне. Силы моей довольно, чтобы вызволить из нищеты мать и сестру. Я прежде отверг Иядидьи дар, что он приготовил для меня за спасение дочери своей Тамар, а нынче приму его и передам вам, и конец бедности!

– Об одном прошу тебя, сын: не выпытывай то, что пока утаила. Придет час, и узнаешь, кто ты и чей ты. Открою только, что отец твой из лучших сынов Иудеи, и нет его в живых. Умер герой, и алчные стервятники возжелали завладеть его достоянием. Кабы я не спаслась бегством, и вас младенцев не унесла с собой, надругались бы над нами и продали в рабство разбойники те. Безжалостные, они по сей день грозят новыми бедами, и мы с сестрой твоей прячемся, и Боже храни нас от длинной руки лиходеев. Верю, по справедливости воздастся за зло. Когда соблаговолит Господь настоящие лица преступников Сиону открыть, тогда и тайна наша откроется. Я вижу, что близок час торжества, и дух Божий витает над нами. Не даром ты, простой пастух, взят от стада в дом важного вельможи и добываешь себе честь и славу. Дом, где любят – родной дом.

При этих словах Амнон вздохнул тяжко и понурил голову.

– Верно, матушка. Иядидья дал мне кров и защиту, но с ними и душевную муку, ибо слишком высоко взвились мечты пастуха, и, поверь, милее было с овцами!

– Высоки мечты твои? Откройся матери, сын.

– Взгляни на кольцо на моей руке: это – знак любви, полученный мной от Тамар. И я люблю ее горячо, и нет надежды!

Мать и дочь рассмотрели кольцо. Невольно вспомнила девица другое кольцо, что на Кармеле получила в подарок от Теймана. Мать спросила, чьи имена вырезаны на кольце, и Амнон рассказал всю историю от начала до конца.

– Надейся на Бога, и сердце успокоится, – утешила мать.

И долго еще, до самого рассвета говорила Наама сыну слова теплые, материнские.

– Солнце восходит, и вы, дети, как свет зари для матери! – воскликнула Наама, обнимая сына и дочь.

– Неужели не увижу вас вновь? – вскричал Амнон.

– В другой раз подошлю к тебе Уца, работника Авишая. С ним передам, где и когда вновь увидимся. Смотри же, береги нашу тайну от чужих глаз и ушей.

Амнон покинул убогую обитель, и в сердце пусто.

Бдительный Пура заметил странное ночное исчезновение хозяина. Только вышли за дверь Амнон и Авишай, усердный слуга – за ними. Держался поодаль и выследил их до самой хижины. Поторопился обратно домой, опасаясь, что Амнон вернется раньше и, не застав его в верхней комнате, заподозрит неладное.

Наутро Пура предстал перед Зимри, и выложил, что узнал ночью. “Жаль, что не подглядел в окно хижины и не подслушал разговор. Впредь продолжай следить за хозяином своим и мне доноси”, – распорядился Зимри.

Глава 13

Хэла признает мужнино превосходство

– Внимательно слушай меня, Хэла, – важно и торжественно начал Ахан обращенную к жене речь, – Господь сурово наказал Матана за преступления, в которые тот и нас с тобой вовлек. Дух мой сломлен, ужас леденит сердце, и конец наш будет страшен. Жизнь учит прощать и искать прощения. А посему, во искупление греха, нам следует вернуть изгнанников дома Иорама.

– В своем ли ты уме, Ахан? Забыл, кто в этом доме живет? Тех вернуть – Азрикама изгнать! И это притом, что сын наш подобрел и осыпал нас благодеяниями!

– Прежде чем возражать, выслушай до конца, женщина! Я задумал и изгнанников вернуть, и этим Азрикама возвысить. Известно тебе, у Наамы есть дочь, писаная красавица. Уверен, лишь увидит ее Азрикам – и страстно возжелает. А я скажу Нааме, что, вот, из ревности и ненависти к Хагит Матан поджег дом ее и дом слуг ее. И увидал поджигатель, что есть свидетель, и это – я. Тогда судья спас из огня моего сына Наваля и говорит: “Пусть Наваль станет Азрикамом!” Признавшись Нааме, попрошу ее отдать замуж за Азрикама красавицу дочь. И станут жить молодые у Азрикама, и Наама с ними. Так вернется дочь Иорама к наследию отца. А люди ничего не заподозрят и скажут, что дочь филистимлянки взял в жены Азрикам, ибо филистимлянкой знают Нааму.

– Иядидья не позволит такому свершиться! Ведь Азрикаму-то предназначена в жены Тамар!

– А вот послушай-ка историю. Открыл мне Зимри, что видел кольцо Хананеля на руке у Амнона, пастуха, найденыша Иядидьи. Амнон получил кольцо от Тамар в знак любви, и сам сей молодчик влюблен в девицу по уши. Скажу пастуху по секрету, что Хананель жив. Услыхав такое, юный вздыхатель несомненно отправится в Ашур вернуть Хананеля, чтобы из уст старика люди услышали, что юноша, виденный им во сне, и Амнон – один и тот же человек. И поймут все, что сон-то был вещим. И станет Тамар женой Амнона, а дочь Наамы – женой Азрикама. И искупится наш грех, и вина будет прощена, и силу обретем, и обелим себя в глазах Господа!

– Опасной дорогой идешь, муженек. Не поскользнуться бы!

– Кто не боится, тому и выгода. Лучше благослови и пожелай удачи. И все выйдет, как задумано.

– А не устрашится молодой пастух опасной дороги в Ашур? Вокруг Сиона – всегда враги. Жизни недолго лишиться.

– И на это у меня готов ответ. Знаком я с торговцем из Цидона ливанского, Дорам его имя. Он говорит, мир царит в Цидоне и в Цуре. Он и другие торговцы безопасно добираются в Сион морем. Продают, покупают, богатеют, обратно плывут и вновь с товаром возвращаются. Амнон отправится с ними, и не постигнет его беда, и найдет Хананеля. Амнон – храбрый юноша, не ведает страха, и любовь его сильна необычайно. Ничего не убоится и непременно поедет с Дорамом.

– Признаю, умом и хитростью ты меня превосходишь, милый Ахан. Прошу лишь, осторожен будь. Конь о четырех ногах, а порой спотыкается.

– Я свой ум ни на какое состояние не променяю. Положись на меня, Хэла. Помни, однако, Азрикаму не положено наш замысел знать. Пусть горечь поглубже в душу проникнет: увидит, как пастух приведет Хананеля в Сион, как сердце Тамар к другому повернется, и как она с Амноном соединится. Когда убедимся, что сынок отчаялся вполне, тогда и покажем ему дочь Наамы. Вспыхнет новая страсть, и возьмет в жены красавицу девицу. Чтоб понадежней скрепить союз, открою ему, что жена его – самого Иорама дочь, а он – наш сын. Ведь не век же дитя родное обманывать, правильно, Хэла? Так и возвысим Азрикама!

Встреча и расставание

Зимри велел Пуре разведать, кто обитает в хижине у городских ворот Долины. Быстро дойдя до знакомого места, находчивый Пура изобрел предлог заглянуть вовнутрь. “Где живет Шааф моавитянин?” – наугад спросил он, всматриваясь в женские лица. “Не знаем”, – прозвучал беззатейный ответ. А Пура подумал: “Просто все и ясно. Амнон влюблен в молодую красавицу”. Расспросил соседей и узнал, что в хижине живут филистимлянка и ее дочь. С этой добычей Пура поспешил к Зимри.

– Вот тебе, дружище, тридцать монет серебром, и за всякий новый успех будет ждать тебя награда, – сказал Зимри. – Пойдешь к Тейману и нашепчешь ему в ухо: “Ночью пропал мой хозяин, а я подсмотрел и узнал, где он был. С двумя женщинами проговорил до утра. На кривую тропу вступил Амнон”. К этим словам прибавишь просьбу, чтобы хранил в тайне, что это ты его осведомил, – поучал Зимри. А сам думал: “У корыстного и глаз острее, и слух тоньше, и дело кипит!”

– В смекалке моей не сомневайся, найду нужные слова, – протараторил Пура и уж было кинулся выполнять новое поручение.

– Не торопись, Пура, погодим денек-другой, авось еще чего узнаем и вместе все сложим.

На другой день к Амнону в верхнюю комнату явился Уц с известием: на заре прийти в безлюдное место за городом, где тутовые деревья растут. Пура подслушал разговор и передал Зимри.

– Вот сейчас поторопись к Тейману и расскажи обо всем, – сказал Зимри.

Старательный Пура исчез за дверью, а Зимри подумал: ”Для начала замутим чистую дружбу. Пусть Тейман думает, что Амнон лукавый”.

Амнон пришел к назначенному месту и видит, под тутовыми деревьями его ждут мать и сестра, обе в черных одеждах, и лица закрыты. В сердце Амнона песня, и уж он готовится в путь, ибо накануне узнал из уст Ахана, что жив Хананель, и можно вернуть его в Сион с помощью Дорама. И хорошо перед дальней дорогой повидать мать и сестру, ведь радость не терпит одиночества.

Амнон весел, а женщины грустны. Мать взволнована словами Ахана, что услышала от него накануне, а сестра хоть и в неведении пока, но о другом печалится.

– Долго ли будем чужими друг другу, любезный братец? Душа болит! – воскликнула сестра, а мать заплакала.

– О, матушка, тяжелы сыновнему сердцу материнские слезы. Не плачь, а лучше назови имя милой сестры моей!

– Если скажу, что Розой ее зовут, рад будешь?

– Чудное имя! И с красой девичьей в согласии, как алмаз с драгоценной короной.

– Сын мой, с каждым днем тайн все больше. Я узнала такое, чему трудно поверить. Придет час, и удивлю тебя безмерно. А пока прощай. Мы с Розой надолго уходим из города, и не ищи нас до поры до времени.

– Вот и я узнал новость чрезвычайную, что зовет меня в дорогу немедленно. Хананель, отец Тирцы и дед Тамар, жив. Кольцо на моей руке – знак судьбы и надежды, что сбудется сон старика. Ведь лицом я в точности таков, как юноша, что приснился Хананелю. Как и он, я полюбил Тамар, и она полюбила меня. И она дала мне кольцо, как и ему в том чудном сне. Я не ведаю, где родился, и юноша не знал своей родины. Довольно знаков вместе сошлись, чтобы надеяться и верить!

– Верь Господу, сын, и добьешься своего, и вернешься цел и невредим, и Хананель с тобой, и вкусишь счастье. И, кто знает, может быть и на меня прольется благодать Божья, и не будет более причины скорбеть, и сниму покрывало с лица.

Амнон сказал, что отправляется в Ашур с Дорамом, цидонским торговцем. На прощание обнял и расцеловал мать и сестру, и немало слез упало на мужское плечо. А потом все вернулись в город, Сын одной дорогой, а мать с дочерью – другой. И не знал пока юный Амнон, что дыхание радости коротко, а удачи лик переменчив.