Внутри

– Лейтенант, я обнаружила старые чертежи местности. На них присутствует еще одно помещение, – сердце Билли замерло, – хозпостройка. Ранее использовалась под хранение некоторых сортов цветов.

– Где?

– Сейчас посмотрю, – послышался звук клавиш, – в трехстах метрах от вас в лесу.

– Все разбрелись совсем далеко, как мы ее не обнаружили сразу?

– По новым документам она принадлежит постройкам основного здания, вот и не обратили внимания.

Билли посмотрела на часы – 19:50. Время – его почти не оставалось, и она вытащила пистолет из кобуры.

– Я пошла туда – сообщи остальным.

– Это слишком опасно. Мы все еще считаем, что это может быть ловушкой.

– А если не она? Дана времени нет, – Билли перешла на бег. – Передай остальным координаты. Отключаюсь.

***

– Тут пусто, – послышался голос оперативника из здания. Рекс выругался, это было последнее строение – и ничего, пусто. Это полный провал. Он посмотрел на часы – оставалось еще 10 минут до окончания времени. Зашумела рация. Минуту назад он получил известие от Крейга, что и его последнее здание оказалось пустым.

– Рекс, Фрост, вы меня слышите? – в динамике позвучал голос Декса.

– Да.

– Звонила Дана, мы пропустили еще одну постройку. Лейтенант отправилась туда.

– Одна? – взревел Рекс. – Какого черта???

– Дана позвонила сначала ей. Она оказалась ближе всех и метнула туда, предварительно попросив всем сказать, где она. Я уже иду за ней, – рация зашумела, – тут сбои связи, бегом сюда!

– Твою мать, – выругался стоявший рядом с Рексом Фрост, – говорили же ей не ходить одной. Хотя она и не могла иначе.

***

Билли добралась до постройки за пару минут. Немного отдышавшись, она осмотрела невысокое длинное одноэтажное здание перед собой. На дверях висел небольшой замок. Девушка подошла поближе и, вытащив ключ из заднего кармана джинс, провернула его в замке и услышала щелчок.

– Вот оно, – промелькнуло у нее в голове. Тихо приоткрыв дверь, она зашла.

Внутри было очень темно и затхло – было видно, что этой постройкой не пользовались очень давно. Она продвигалась аккуратно под светом фонарика с выставленным пистолетом вперед.

Поворот, еще один и еще. Ее внимание привлекла тихая музыка и тиканье часов. Она прошла еще вперед на звук и оказалась в пустой комнате. Дальше идти некуда было. Это был тупик.

В комнате было достаточно темно, но Билли рассмотрела наличие стола и квадратного предмета на нем. Она подошла поближе и рассмотрела погасший монитор. Нащупав мышку, она подвигала ею, и перед ней возникло изображение. Изображение комнаты с светло-серыми стенами, в центре которой стоял стеклянный открытый гроб. Она присмотрелась – в ней лежала белокурая обнаженная девушка с зашитыми губами и с бантом на глазах. Она не двигалась, но по небольшому движению ее груди было понятно, что она еще дышит. Над девушкой висела конструкция из искусственных белых роз подобно тому, как подвешивают ветки омелы на рождество, а над ней была закреплена какая-то ткань.

– Тик-так, лейтенант, — послышался из динамиков измененный голос, — тик-так…

– Нет,нет,нет, – прошептала Билли и в отчаянии замотала головой. – Нет!

– Тик-так, — произносил голос и дико хохотал, — ну и кто же теперь никто?

На мониторе пошел отсчет цифр.

10,9,8….

Она уже понимала, что время заканчивается. После появления последней цифры на экране полы ткани распахнулись, и на девушку на экране стали высыпаться тысячи розовых лепестков. Их было так много, что они полностью закрыли собой стеклянный гроб и часть пола. Билли упала на колени и прислонилась к столу. Правая рука безвольно упала на пол на что-то мягкое. Девушка встрепенулась и направила луч фонаря на пол. В свете прибора на нее зловеще поглядывали лепестки розовых роз.

– Не может быть, – прошептала она и привстала с колен. Она медленно перевела свет фонаря с пола на потолок – там словно издеваясь над ней висела та злополучная конструкция из искусственных белоснежных роз.

И тут Билли закричала. От безысходности, от горя, от понимания той ситуации, что все это время ее просто водили за нос, а девушка уже мертва. И она, словно обезумев, начала расстреливать букет над ее головой, пока он не свалился вниз. Слезы стекали из изумрудных глаз, а сами они замерли. От ужаса. Она отшвырнула стол, монитор упал на пол, и в его свете стали видны розовые лепестки.

Мгновение спустя она услышала грохот двери и хлопок. Билли замерла. Ловушка. Снаружи раздавались многочисленные голоса, запахло гарью. Ублюдок похоже решил ее поджечь. Но не на ту напал. Она начала рассматривать комнату на предмет выхода. В зданиях всегда должен быть запасной выход. За ней тихо раздался щелчок. Билли развернулась и увидела тонкую щель света. Выставив пистолет вперед, она подошла поближе – это оказалась дверь.

Она дернула за ручку и оказалась в небольшой комнате. Свет ослепил ее – кругом росли белые розы, а в центре лежала она. Белокурая и прикрытая лепестками розовых роз.

– Тик-так, лейтенант, – резко послышалось около ее уха, и мир погас.

Глава 17. Карамель.

Когда находишься на грани, начинаешь искать силы. Силы для того, чтобы бороться. Силы для того, чтобы жить. А откуда им взяться, если нет сил, чтобы распахнуть глаза? Начинаешь перебирать в мыслях все то хорошее, что случалось. Все приятные моменты, отдающиеся в сердце счастьем.

О да, счастье. А какое оно на вкус? Приторное, с привкусом карамели. Почему карамель? Она тягучая, заставляет раствориться в ней, не замечая ничего вокруг. И пусть весь мир падет – тот, кто обрел счастье, не обратит на это внимания. И начинаешь глубже тонуть в себе, полностью растворяясь в воспоминаниях.

Гнев – вот двигатель прогресса. Этот смертный грех пускает корни в наших душах и прорастает так далеко, что становится нашим вторым Я. Он заставляет нас двигаться вперед несмотря ни на что. Мы злимся, что мы не из лучших – и вот мы уже впереди. Мы злимся, что нас не любят – и вот находим кому-то замену и что-то лучшее для нас. Мы злимся, что мы несовершенны – и вот уже в спортзале, скидывая килограммы, изнываем от пота. Мы злимся, что кто-то причиняет близким вред – и вот уже сами причиняем его обидчикам. Мы двигаемся, несмотря ни на кого и ни на что. Мы причиняем боль другим, не замечая этого, но добиваясь всего. Мы выжигаем свои души и сердца, не пуская в них нечто с привкусом карамели, и тонем в пучине безысходности и новой злости.

И так по замкнутому кругу.

***

Билли открывает глаза и оказывается снова на балу мертвецов. Почему она здесь? Последнее, что помнит, как резко стало темно перед глазами, и, кажется, она начала падать. Она осматривает себя — до сих пор сидит на троне, ее руки привязаны черными шелковыми лентами к подлокотникам. Корона давит, причиняя боль — девушка чувствует, как что-то начинает стекать струйкой по лицу. Снег и лепестки розовых роз как в замедленной съемке начинают падать сверху, засыпая танцующих. 

– Тик-так, лейтенант, — слышится около ее уха низкий шепот. — Тик-так…

Танцующие под тяжестью лепестков начинают оседать в этом ужасающем розовом болоте, еще мгновение – и они полностью скрываются под ними. 

– Пришла очередь танцевать, лейтенант, — она чувствует, как черная шелковая лента мягко ложится на ее глаза, и свет гаснет. Девушку резко подхватывают на руки, и через секунду они танцуют. Ступни чувствуют холод и мягкость, периодически задевая что-то. Или кого-то. Нутром она чувствуют, что они танцуют на засыпанных телах. Мощные руки держат ее в тисках, не давая отстраниться. Она вдыхает — от мужчины пахнет табаком и карамелью. Корона снова давит, и ее ноги подкашиваются, но танцующий с ней не дает ей упасть. 

– Ты моя, лейтенант, — шепчут ей в ухо, — ты моя. Такая чистая, такая прекрасная, такая… моя. Моя королева. Мы будем править этим грешным миром и карать грешников вместе.

– Отпусти, — вырывается у нее, — кто ты?

– Я твой, а ты моя — это единственное, что ты должна знать. Тяжесть короны давит, не так ли милая? Отпусти себя — стань такой, как я.

Она пытается вырваться, но снова поскальзывается и уже летит куда-то вниз без поддержки. Падает на колени, ощущая под ними мягкость лепестков. Девушка срывает с себя ленту, и ее глаза упираются в тысячи розовых лепестков. Она пытается снять корону, но это снова причиняет ей боль, а на пальцах остается кровь, и та струйками стекает по ее лицу от острых шипов. Она оглядывается — никого.

Боль становится совсем невыносимой, и она снова падает в пучину темноты.

***