Сирота земли. Жизнь на чужбине

На линейке все мои новые одноклассники отнеслись ко мне нейтрально. Можно сказать, это меня вполне устроило, я не любила особенного внимания, старалась быть незаметной. Я уже было выдохнула, что, может быть, мне повезло и тут всё будет спокойно, без лишних приключений, как к моему новому классу после линейки подбежал мальчик, явно запыхавшийся и весь мокрый.

– Алеша, что за вид у тебя? Почему на линейку не пришел? – строго спросила его учительница.

– А зачем? Каждый год одно и то же, мне надоело. Я, вон, с ребятами в футбик сыграл, вот это было весело! – дерзко ответил Алеша учительнице.

– Опять ты за свое, Алеша, ничему-то ты не научился за лето. У нас, вон, новенькая в классе, поздоровайся. Ее зовут Ася, – пренебрежительным тоном сказала учительница.

Тогда я ее тон отнесла на счет Алеши, а вовсе не на свой. Я еще не знала, что все обращения со стороны учителей в этой школе ко мне будут только в двух вариантах: лучший – это пренебрежительный, худший – тон с явными нотками национальной нетерпимости.

Алеша резко обернулся ко мне и спросил:

– Ася, а ты что, не русская?

– Я армянка, – спокойно ответила я.

– А, ну понятно, значит, ненадолго к нам. Ну, если что, зови меня. Алеша всегда за справедливость, тебя в обиду не даст, – сказал он, многозначительно подмигнул мне и куда-то снова убежал.

Я не успела даже проанализировать его слова, как учительница скомандовала:

– Марш в класс! Сегодня у нас еще входное тестирование. Посмотрим, что там у вас в головах после лета осталось.

После так называемого входного тестирования, которое проводилось только по двум предметам – по русскому и математике, все ждали в коридоре, когда нам раздадут листочки с результатами и наконец-то отпустят домой. После длинных летних каникул всем было довольно утомительно такое долгое нахождение в школе в первый же день.

Получив свои листки на руки, я удивилась и расстроилась одновременно – оба листка были без единой ошибки, но с неудовлетворительными оценками в конце.

Я решила уточнить причину выставления оценки «неудовлетворительно» и подошла к классному руководителю с вопросом, на который мне моментально был дан ответ:

– Привыкай. Двойки будешь получать регулярно. Скажи спасибо, что конкретно эти в журнал не будут выставлены. Твои пятерки из прошлой школы для нас не имеют никакого значения, так что мы сами будем решать, как тебя оценивать.

– Но ведь двойку ставят за ошибки. Тогда покажите мне где я ошиблась, пожалуйста, чтобы я знала, – обратилась я снова к классному руководителю.

– В этом нет никакой необходимости. Если стоит двойка, значит, именно ее ты сейчас и заслуживаешь. А еще ты сегодня назначаешься дежурной по классу. Ведро и швабра в туалете, тряпки в шкафу: вымой полы, протри парты и доску. Я лично проверю, как ты сделаешь всё. Учти, если мне не понравится, будешь перемывать, – строго, не терпящим возражения тоном сказала классный руководитель.

Это потом у меня к таким вещам появился иммунитет, а в тот момент обида захлестнула так сильно, что слезы выступили на глазах. Чтобы не разреветься прямо в классе, я выбежала в коридор и пошла в сторону туалета. Тут меня перехватил Алеша и сказал:

– Ну-ну, Аська, держись, не кисни. Мало ли что несет эта мымра, главное, что ты знаешь о себе правду. Я помогу тебе, пошли.

Алеша поднял все стулья, принес воды, показал, как на их школьной швабре крепится тряпка для мытья полов. Учительница недовольно ворчала:

– Алешка, опять ты путаешься у меня под ногами. Иди уже домой, она сама прекрасно справится!

– Если я вас раздражаю, сходите прогуляйтесь, потом придете работу принимать, – бодро ответил ей Алеша.

– Ну смотри у меня! Огребешь ты в этом году, дождешься! – погрозила она пальцем Алешке и ушла.

– Иди лучше домой, я и правда сама справлюсь. Не хочу, чтобы у тебя из-за меня были проблемы, – сказала я Алешке.

– Забей! Ничего эта мымра мне не сделает. Образование у нас в стране до девятого класса обязательное, так что выгнать она меня из школы не сможет, даже если захочет. А двойки свои пусть сколько хочет ставит, если ей от этого легче станет. Мне на это реально плевать, – ответил Алешка.

– Почему ты так относишься ко мне? Другие явно сделали вид, что меня вообще не существует, – спросила я у Алешки.

– Нравишься ты мне, Аська, – смеясь, ответил Алешка.

Он меня сильно смутил своим ответом, поэтому дальше мы с ним убирались молча, и только в конце я его поблагодарила за помощь.

Я только через год узнала, что его старшего брата убили скинхеды, просто в их больную башку пришла мысль, что он приезжий, и они избили его сильно. Алешка нашел его у подъезда без сознания, вызвал скорую, но было слишком поздно – по дороге в больницу от полученных травм он умер. Этих тварей поймали, но ввиду малолетнего возраста реальный срок из них никто не получил. А Алешка на могиле брата поклялся, что никогда не будет делить людей на хороших и плохих, только основываясь на их национальной принадлежности. И слово Алешка держал крепко: каждый раз, когда он видел проявление нетерпимости или несправедливости, основанное на национальной неприязни, он заступался и старался помочь чем мог.

В девяностые годы тема национализма и нетерпимости к приезжим была очень острой, что я имела возможность прочувствовать на своей шкуре в полной мере. Как оказалось, директор школы придерживалась четко очерченных неонацистских взглядов и подбирала соответствующий персонал, поэтому численность детей в этой школе по сравнению с соседней была в разы меньше, хотя здание и возможности учебных заведений были аналогичными. На протяжении шести лет учебы я была единственным учеником другой национальности. Периодически по незнанию в школу для обучения приводили детей другой национальности, так же, как и мои родители поступили в свое время, но дети выдерживали не более трех месяцев, и их просто переводили в соседнее учебное заведение, где в каждом классе было по два-три ученика-иностранца.

Если честно, то сначала я откровенно не понимала причину подобного отношения ко мне со стороны педагогов, эти их специфические взгляды. Думала, что действительно мои знания, полученные в другой школе, дают мне недостаточно крепкий фундамент для того, чтобы также успешно справляться с заданиями в новой школе, тем более была существенная разница в программе обучения. Например, иностранный язык дети в моем классе начали изучать во втором классе, а я в пятом; математику в этой школе преподавали по более сложному учебнику, и ряд тем мне был не известен. Я поставила себе цель дотянуть свои знания до необходимого уровня: дома самостоятельно учила слова по английскому языку, составляла диалоги, выполняла упражнения по грамматике, изучала новые темы по математике. Раньше не было интернета, а у родителей не было возможности нанять мне репетитора, так что я пропадала в библиотеке в поисках нужного материала и упорно занималась.

Мой усердный труд давал результаты, и, надо сказать, это заметили и учителя. Но, к моему удивлению, вместо поддержки и похвалы я получила более жесткий прессинг с их стороны: меня вызывали на самые сложные задания к доске, если были индивидуальные работы, то моя карточка всегда была на пару заданий длиннее, чем у моих одноклассников. Меня спрашивали на всех уроках практически каждый день и оценивали по-особенному: чтобы получить оценку «отлично», мне нужно было разобраться в теме на уровне, приближенном к уровню учителя.

Я уже привыкла вечно впахивать и по-другому просто себе уже не представляла учебу. Школа держала меня в тонусе, не давая ни секунды, чтобы расслабиться.

Глава 4

Однако я могла выдохнуть, выходя за пределы школы. Как я говорила тогда самой себе, «выбираясь на волю». Общество в России в целом вполне адекватно относилось к детям приезжих: у меня не было особых проблем с прогулками на улице, походами в магазин или поликлинику. Всегда и везде находились люди, готовые прийти на помощь, подсказать или показать что-то, если я обращалась к ним с просьбой. Поэтому у меня было два мира – «мир школы» и «мир на воле».

К моему великому сожалению, в моей жизни был такой период, когда оба мира сошлись под единым флагом нацизма. Связано это было с участившимися терактами на территории России: взрывали жилые дома, брали людей в заложники, и везде говорили о том, что это дело рук кавказцев. Вот тогда мой «мир на воле» перестал быть для меня местом покоя, а стал еще более опасным и непредсказуемым местом, нежели мой «мир школы». В школе гнобили, унижали, проявляли несправедливость, но никогда не доходило до рукоприкладства. А люди в «мире на воле» могли позволить себе не только оскорбить словом, но и пнуть, толкнуть, плюнуть, ударить.

В этот период я максимально сократила свои прогулки, в магазин старалась ходить с мамой, но вот в школу и в библиотеку приходилось идти одной. Было реально страшно оказаться жертвой неадеквата или толпы.

Однажды после перенесенного нападения по дороге домой из школы в моем дневнике появился рассказ «Жалость к врагу».

«Ребята шли за мной от самой школы, смеялись в голос, что-то обсуждали. Я не вникала, все мысли были заняты тем, как добраться побыстрее до дома. Что-то мне эта парочка не нравилась, ассоциировалась с теми мальчиками, которые когда-то толкнули меня в канал. Я шла и повторяла в голове: “Лишь бы не цеплялись, лишь бы не цеплялись?. Но не помогло. Уже во дворе дома, где я живу, один из них окликнул меня:

– Эй, чернозадая, куда спешишь? Давай поболтаем! Расскажешь, как там у тебя в ауле дела? Чего в горы к себе не возвращаешься?

Я прибавила шаг. Уже видела дверь подъезда, ключ от домофона был в руках. Еще полминуточки, и я дома.

Но это не устраивало ребят. У них был настрой достать меня.

Один из них плюнул мне в спину и, догнав, дал пинка. Я упала на коленки, ладони ободрала об асфальт. Слышала, как они подбежали ко мне и стали сыпать оскорблениями, соревнуясь, кто обзывалку покруче придумает. Я начала вставать, молча отряхивая поцарапанными руками разорванные джинсы. В этот момент один из ребят схватил мою школьную сумку и начал тянуть ее в свою сторону.

– Ну нет, это я вам не отдам! Там мои вещи! Мои, поняли! – закричала я на них.

Это их только раззадорило. Они вдвоем выдрали у меня сумку и стали кидать ее друг другу. Тут у меня перед глазами встала картина из детства, как мою шапку бросали те сволочи, а потом наотмашь дали мне ею по лицу. Я разозлилась, сжала кулаки и со всей силы, практически не глядя, ударила по голове того из ребят, кто стоял ближе. На мое удивление он упал, как мешок с картошкой, просто свалился на землю. Я так испугалась, что моментально забыла, как он меня обижал, села рядом с ним и пыталась его привести в чувство, но он никак не реагировал.

Его дружок, увидев, что парень упал без сознания, кинул мою сумку на землю и бросился бежать без оглядки. Я посмотрела по сторонам – никого не было. Побежала домой. На мое счастье, папа приехал на обеденный перерыв домой, и я сходу начала ему говорить эмоционально и сбивчиво:

– Пап, помоги! Я там парня убила, кажется! Он лежит, не шевелится. Я его кулаком по голове ударила.

Отец вылетел пулей во двор, но парня уже не было. Мы осмотрели соседние дворы, и там его тоже не нашли. Когда вернулись, соседка по лестничной клетке сказала, что видела, как ребята меня обижали, видела, как я ударила одного из них, а второй сбежал. Когда я побежала домой, она хотела выйти на помощь парню, но он практически сразу пришел в себя, огляделся и тоже сбежал.

Я была очень благодарна соседке, что она не поленилась, вышла и рассказала нам это, иначе я всю жизнь бы мучилась, что же стало с парнем».

Жизнь шла, и эта волна ненависти постепенно сходила на нет. Потихоньку ко мне стал возвращаться мой «мир на воле», но я уже отвыкла от него, привыкла проводить время сама с собой за домашними делами, чтением книг и подготовкой к школьным урокам.