Бузовьязы. Люди и судьбы. Книга вторая

Пусть об этом никто не знает,

Что тяжел твой нелегкий труд.

Только сильным вручают знамя,

Ослабевших в путь не берут.

Он работал зимой и летом,

Дождик лил ли, стучал ли град.

Председателем сельсовета

Стал недавно мой старший брат.

Вот приехал к нему, усталый,

Он обнял меня, просопел:

– Работенки меньше не стало,

Но молчу я, как ты велел…

Дороги отца

Стояла осень. Окрестные леса сбросили с себя зеленый наряд. Утренние заморозки серебрили крыши домов и последние травы в полях. Люди, по отдельности и небольшими группками, стали стекаться к площади перед райкомом партии. У многих в руках – красные флаги, портреты Ленина и Сталина.

Тихий ветерок колебал прилаженный к карнизу здания райкома партии транспарант. «Все для фронта, все для победы!» – написано на нем. До окончания войны оставалась чуть больше полугода.

Люди спешили сюда по случаю великой даты – 7 ноября. Все уже предчувствовали, что это будет последняя демонстрация военных лет. Следующая будет проходить уже в мирное время. Даже воздух был напоен этим предчувствием. Победа была не за горами.

Только-только закончился митинг, демонстранты еще не успели разойтись по дворам, как послышался рокот мотора. К площади подкатила старенькая полуторка. Из кабины выпрыгнул молоденький лейтенант, по-строевому, браво прошел к трибуне, установленной на временных дощатых подмостках, и обратился к народу:

– Друзья бузовьязовцы, товарищи! Сегодня великий праздник – 27 лет победы Великой Октябрьской революции. Двум вашим парням повезло: они уходят на фронт именно в этот день. У Ягафара Мустаева и Мудариса Сулейманова сегодня два праздника. Один они проводят с вами, другой – начинается здесь, а закончится Победой в Берлине!

Секретарь райкома по-дружески горячо пожал лейтенанту руку и первым подошел попрощаться с новобранцами. Ягафар и Мударис оказались в центре внимания. Духовой оркестр заново потряс окрестности литаврами и трубами. В его бодрящую, боевую мелодию влились голоса девчат. Мужчин и даже молодых парней к тому времени в селе было уже очень мало: все они воевали вдали от Родины, за границей.

Мать Мудариса побежала домой за холщовым мешком, который был подготовлен еще со вчерашнего вечера. Лямки к нему прилажены – что-то наподобие походного рюкзака получилось. В нем немудрящая снедь, алюминиевая чашка с деревянной ложкой.

Ягафара и Мудариса обступили со всех сторон девчата. Мать последнего подошла с мешком в руках, остановилась подле грузовика. Слезы свои скрывает от людей, краешком платка смахивает их с лица. Видит она, как одна из девчат протягивает ему кусок мыла, другая – шерстяные носки, специально связанные для этого случая.

В сторонке стоит красивая девчонка с туго заплетенной косой до пояса. Новобранцы вместе с лейтенантом направились к грузовику. И девчушка с длинной косой боязливо-стеснительно протянула Мударису платок.

Мударис и Ягафар в последний раз попрощались с родными и близкими, ловко, как настоящие джигиты, перемахнули через борт грузовика, где их поджидали призывники из других деревень района.

Осенний день был необычно теплым. Осень прощалась с летом, а ребята прощались с земляками. Мама Мудариса, милая моя бабушка, ласково перевела взгляд с сына на ту красивую девочку с длинной косой. Не подумалось ли ей тогда, что вернется ее сынок с фронта и выберет себе в невесты эту красавицу? «Ах, все будет, лишь бы вернулся живым!» – думала она.

А из людской толпы летели возгласы:

– Бейте фашистских ублюдков!

– Возвращайтесь с победой!

– Даешь Берлин!

Ответно с грузовика летело:

– Победа за нами – враг будет разбит!

– Мы победим, с победой вернемся домой!

Уже когда автомашина с новобранцами тронулась по большаку, Мударис развернул платочек. Шелковыми нитками на нем были вышиты выстраданные сердцем слова: «Вернись с победой, я буду ждать тебя!». Юноша почувствовал теплоту девичьих рук. Он хотел помахать платочком, но вдруг разглядел, что в уголке его была какая-то туго свернутая бумажка. Расправил уголок и увидел там десять рублей. Теплая волна влюбленности остро обожгла сердце…

Покидать родные места всегда тяжко, тем более если уходишь на фронт и не знаешь, когда вернешься назад, да и вернешься ли вообще. Путь от Бузовьязов до Алкино не слишком долог. Миновали Дему, там круто в гору шла проселочная дорога. За лесом показались строения, палатки, а чуть поодаль открывался взору военный полигон. Здесь Мударис впервые увидел настоящий танк, боевую артиллерийскую пушку. Здесь же узнал, что именно отсюда в 1942 году уходила на фронт ставшая позднее легендарной 112-я кавалерийская дивизия башкирских конников под началом Миннигали Шаймуратова.

Станция Алкино и военный городок – для многих место знаменитое.

По окрестным полям и на полигоне как сейчас, так и в военные годы шли учения. Дни ускоренной подготовки промелькнули моментально. Бойцы стреляли по мишеням, кидали гранаты в набитые соломой чучела врагов. По ночам с железной дороги долетали к военному городку оглушительные гудки паровозов и ритмичная дробь вагонных колес. Поезда один за другим пролетали на запад.

Пройдя ускоренную подготовку, земляки-бузовьязовцы разместились в один товарный вагон, и состав на всех парах помчался на запад. Только после пересадки в Москве они узнали, что едут к Балтийскому морю. Кенигсберг – конечная точка их маршрута – гитлеровцы превратили в городкрепость. До конца войны Советской Армии предстояло осилить еще два крупнейших сражения: Берлинскую и Кенигсбергскую операции.

Прямо с поезда молодые ребята, в том числе и мой отец, оказались в пекле битвы. По словам отца, по воспоминаниям Ягафар-агая и других, вернувшихся оттуда, в Кенигсберге был настоящий ад. Беспрестанно по городу-крепости била наша артиллерия. То и дело бомбила укрепленное гнездо фашистов авиация. С Балтийского моря оглушительно били корабельные орудия. Кенигсберг пал, и советские солдаты смыли пыль со своих сапог в водах Балтики. А там уже не за горами была Великая Победа – 9 Мая.

Но для отца падение Берлина еще не было концом войны. Несколько недель передышки – и снова он в пути, только путь этот лежал на Восток. Отец с нескрываемой гордостью изредка рассказывал о своем участии в Японской войне в августе-сентябре 1945 года.

– Пришлось мне тогда, – говорил он, – пройти и проехать с боями всю Маньчжурию, Мукден повидал… А войну закончил в Порт-Артуре.

Помню, как отец с какой-то горечью в голосе после некоторой паузы круто менял тему:

– Эх, ошибся все же Никита Хрущев, не надо было отдавать ему китайцам морскую крепость. Жалко до слез… Сталин сполна оплатил японцам за ошибки царя Николая. За гибель «Варяга», за падение Порт-Артура.

Вообще, отец дома редко вспоминал о войне. Только 9 мая и 7 ноября, когда приходили к нам гости – бывшие фронтовики, все они вспоминали лихое военное время. Многого я не понимал в их разговоре, изредка подавал голос. Однажды при упоминании Сталина я спросил отца:

– А что такое Цусима и Порт-Артур?

– Вот вырастешь, прочитай книги писателей Степанова «Цусима» и «Порт-Артур», тогда и узнаешь. Это те места, где мне пришлось когда-то воевать.

И еще один разговор о войне запомнился мне. Мама с папой сидели за столом и тихо беседовали. Мама завела разговор о том, что жизненный путь человека предопределяет прежде всего труд. Тот, кто много работает, тому и благоволит судьба.

– Мне кажется, – продолжала она, что свою судьбу человек строит сам.

– Так-то оно так, – поддержал разговор отец. – Однако в жизни все сложнее. Есть факты, которые говорят, что судьба у каждого своя. Порой не знаешь, из-за какого угла она подстерегает тебя. Вот нас, солдат, летом 1945 года перебрасывали с Запада

на Восток. Через Маньчжурию мы пробирались с боями. Японцы жестоко сопротивлялись.

В кузове грузовика ехал с нами один сержант, разбитной такой парень из Сибири. На малейшее подозрение, что где-то рядом затаились самураи, он выпрыгивал за борт машины и автоматными очередями бил по зарослям редкого кустарника, по посевам чумизы. Раза три-четыре действительно натыкался на японцев. Когда сибиряк, возвращаясь, залезал в кузов, гордо смеялся: «Пули меня не берут, всю войну прошел, Берлин брал и даже ранен не был. Судьба у меня такая».

Но от судьбы не уйдешь. Прошли мы Маньчжурию, и уже в Китае, когда до конца войны оставалась всего-то дня три, раздался одиночный выстрел. Сержант рухнул наземь. Мы подбежали к нему, а он уже мертвый. Пуля угодила прямо в сердце. Как тут не поверишь в судьбу…