Я сел рядом на пол у ног Мирона, прислонившись спиной к дивану. Я наблюдал за Настей. Гостиная была огромной, поэтому наш с Мироном разговор вполголоса Настя бы не услышала.
– Чего губы надул, Мирон?
– Ничего. Я с предателями не разговариваю! – выпалил мой сын.
– С чего ты взял, что я предатель?
– Ты сказал, что моя мама некрасивая. А это неправда! Моя мама самая красивая!
Я перевёл взгляд на Настю. Она как раз поднимала приз «Золотой шлем», бережно ставя его на полку. Да, Настя красивая, пришлось признать мне. Особенно когда наклоняется и словно нарочно демонстрирует мне круглую попку.
– Почему ты решил, что я говорил о твоей маме?
– Ты говорил о мыши. Я слышал, как ты называл мою маму «мышкой»…
Чёрт! У Мирона отличный слух! Я могу только гадать, когда он успел услышать это фривольное обращение. Значит, нужно контролировать свой язык в присутствии сынишки.
– Э-э-э… парень, тут ты ошибся!
– Почему? Я всё слышал!
Мирон пытливо посмотрел на меня.
– Я считаю твою маму очень красивой, – признался я. – Я даже хочу пригласить её погулять, но боюсь, что она откажется. Потому что нужно будет присматривать за тобой.
– Правда?
Я внимательно посмотрел на аппетитную фигуру Насти, признавшись:
– Правда, конечно же.
– А мышь? – не унимался Мирон.
– «Мышь» и «мышка» – это разные обращения. Мышью я называю неприметных и некрасивых женщин.
– Как воспитательница в детском саду? – уточнил Мирон.
– Я не видел эту женщину, но если она не такая красивая, как твоя мама, то да, она мышь.
– Хм… А мышка?
– Мышка – это ласковое прозвище.
– О-о-о-о… – задумался Мирон и сделал вывод: – Значит, я зря разбил твою вазу?
– Абсолютно точно. Зря.
Мирон насупился. Я делал в детстве точно так же, когда сам признавал свою вину, но не хотел говорить об этом вслух.
– Не переживай. Эта старая бабушкина ваза мне никогда не нравилась и мешала, – сказал я. – Ну, что, мир?
– Мир! – улыбнулся Мирон.
– Дай пять, парень! А как насчёт того, чтобы сходить на хоккей?
– На настоящий?
– Разумеется, на настоящий!
– Я спрошу у мамы!
Мирон подскочил и подбежал к Насте, обняв её за ноги. Ах же ты хитрец! Они пошушукались о чём-то вдвоём, причём я усердно делал вид, будто не знаю, о чём они говорят.
– Даня! Мама сказала, можно! – вприпрыжку понёсся ко мне Мирон.
Я неожиданно для себя громко рассмеялся и подхватил маленького хитреца на руки, слушая, как часто бьётся его сердечко.
Всё-таки, дети – это здорово!
– А я могу посидеть с бабушкой… – доверительно сообщил Мирон мне на ухо.
– Не понял. Ты же на игру собрался?
– Ну, нет же! Когда ты пойдёшь гулять с мамой, я посижу у бабушки. Мама иногда оставляет меня у бабушки, когда ей надо на работу, а я не хожу в детский садик.
Я посмотрел на Настю. Она направлялась в нашу сторону, я покачал головой.
– Подожди, Насть. У нас переговоры в штабе.
– Секретные, – подсказал Мирон.
– Особо секретные. Пятого уровня… – согласился я и на всякий случай отошёл подальше от Насти.
– Итак, сообщник. Что там с бабушкой?
– Бабушке можно позвонить. Она уже старенькая и сидит на пенсии.
Я рассмеялся.
– Сидит дома, и уже на пенсии, так?
– Я так и сказал.
Ладно, не буду спорить.
– Я могу посидеть с бабушкой. Тихонечко, – пообещал Мирон. – Только я не хочу есть мокрые котлеты и манную кашу.
– Договорились! Как только я определюсь с датой, я позвоню твоей бабушке и обо всём с ней договорюсь.