Приручить Генерального

Я плюнула ему на широкую ладонь.

– Теперь обхвати своего капризного дружка покрепче и подвигай вверх-вниз. Столько раз, сколько тебе обычно требуется для… Снятия напряжения. И все…

– И все?

Оставайся серьезной, Марфа. Оставайся серьезной…

Павлуше расскажу – оборжется.

Я всем это расскажу.

Назло.

Потом, правда, придется залечь на дно, но я всем расскажу, как прославленный бизнесмен Дубинин Ростислав порчу снимать приходил.

Ты еще не знаешь, с кем связался!

Но вместо того, чтобы выполнить мои указания, Дубинин внезапно схватил мою кисть и поднес ко рту, лизнул языком, вобрал в рот пальчики, пососав их, и… сунул к себе в трусы.

Поверх моей руки опустилась его ладонь – горячая, шершавая.

– Думаешь, я дурак? – дыхнул мне в лицо. – Ты навела, ты и снимай! – сомкнул свои пальцы-клещи поверх моих, двинув по напряженной плоти.

Вот уж…

Здоровяк буквально вжал меня в стену так, что лопатки укусило прохладой.

Мой пульс сошел с ума и бился в горле на предельной скорости. Дубинин смерил меня самоуверенным, горящим взглядом, ноздри широкого носа трепетали, раздуваясь. Он тяжело дышал.

От его тела исходил сильный жар, больше похожий на тропическую лихорадку, которая передалась и мне – с острыми мурашками, скользнувшими по коже.

Отнимать ладонь этот гигант не спешил, продолжал прижимать одну руку к моей, прижимая мою ладонь к огромному стояку.

Ох, вот это размер…

Не зря я подумала, что такой экземпляр роскошно смотрелся бы отлитым в бронзе. На ощупь он чувствовался мной еще лучше, чем если бы я просто на него смотрела.

И оттого, как проворно мои пальцы вынужденно сновали по эрегированному члену, обводя рельеф вздувшихся вен, тело неожиданно затрепетало.

Хотя, уверена, во всем виновато сексуальное воздержание и напряжение последних дней.

– Нравится прибор? – шепнул Дубинин. – Признайся, нарочно меня на вечеринке обломала, потому что прокатиться на нем хотела. С ветерком, – выдохнул близко-близко возле моих губ.

Для этого ему пришлось хорошенько нагнуться, и одно это уже можно было посчитать за небольшой подвиг, потому что стоять ему было явно не очень удобно.

– Ни о чем таком я не думала!

– Думаешь, я поверю в то, что ты – хорошая девочка? Не пытайся меня обмануть. Не удастся. Насквозь тебя вижу, испорченная…

– Тогда заканчивай скорее… и уходи!

– Только после того, как сделаю… это.

Что – это?

Ответ настиг меня скорее, чем я могла себе представить.

Он неожиданно обхватил меня за подбородок второй рукой и приподнял лицо.

Жестко так схватил…

Его большой рот накрыл мои губы, заставляя замолчать.

Черт, вынуждая!

Разве можно говорить, когда такое сочное и горячее нечто врывается в рот, жадными толчками прокладывая путь?

Ох, его язык…

Упругий, но юркий, уверенно касался моего, заводил его, кружа, и забирался так глубоко, что у меня от удовольствия закатились глаза.

Вот это поцелуй…

Не знаю, в чем он хорош, и хорош ли вообще, но приз за самый трахательно-вкусный поцелуй я бы отдала Дубинину Ростиславу!

Глава 12

Марфа

Укусить его язык?

Я прижала зубами, но несильно, подумав, что если передавлю, то меня точно отшпилят, а так… всего лишь поиграла немного, покусывая. Глубокий мужской стон прокатился по рту огненной лавой, отозвался сильной дрожью во мне.

Неожиданно для себя свободной рукой я вцепилась за его футболку, чтобы не упасть. Хотя и так была прижата к стене, но всякий раз, когда он горячее и глубже раскатывал мой рот, вонзался языком, казалось, что я просто падала.

Пол раскачивался, стена казалось хлипкой, ненадежной.

И только он – громила невоспитанный, воспринимался мной как некая точка опоры. Прижимаясь к нему теснее, я буквально отлипла от стены, сильнее сжала зубы на его языке, посасывая.

– Жаркая стерва. Может быть, сделаешь так же чуть пониже? – предложил Дубинин.

Его зеленовато-серые глаза замерцали, пока вновь не прикрылись тяжелыми веками, а губы не принялись гулять по моему лицу, приближаясь к ушку.

– Не дождешься. Порча так не снимается! – ответила я из последних сил.

Пусть бы кончил как можно скорее, и все!

Иначе внизу моего живота вот-вот случится восстание давно похороненных бабочек.