Нимфоманка для альфы

– Я не хотела, чтобы вышло так, – жалкий, ничтожный ответ. Только другого у меня нет.

Глава 8

Даймонд… Моя мать считала, что я разгоню тьму вокруг себя своим светом. Этим именем она хотела стереть всю грязь с моего происхождения. Она верила – это получится. Несмотря на жуткую историю моего зачатия, она любила меня. Приняла всем сердцем. Вплоть до последнего своего вздоха. Мать хотела, как лучше, дав мне это имя, а вышло как насмешка. Хотя… Даймонда больше нет. Наверное, и не было никогда, я хватался за иллюзию, пытался победит тьму. А нужно было ее принять. И стать тем, кем и было заложено судьбой. Жасмин помогла мне осознать – нет веры ни людям, ни волкам, есть лишь предательство, корысть и боль. Они с тобой, пока им выгодно, а потом не задумываясь всадят нож в спину. Еще их может держать страх. Порой уважение. Но всегда, они преследуют свои интересы.

Исключение есть одно – волк, подаривший мне шанс на вторую жизнь. Но и это исключение, лишь подтверждает незыблемую истину. Добро – единичное и очень редкое явление. Я больше не намерен сдерживать тьму. Это моя суть. Я стал тем, кого во мне видели с рождения.

Моя мать – старшая жена альфы. Не истинная. Отчим ее так и не нашел, что не мешает ему день ото дня набирать силу. Источник неиссякаемой силы – маг Захарий, сильнее которого я не встречал на своем веку. Его огромную демоническую силу я испытал на себе. Нет предела злодеяниям колдуна. Подозреваю, что реальная власть сосредоточена в его костлявых руках.

Я появился на свет в результате нападения ворона-оборотня на мою мать. Он похитил ее и держал месяц у себя в лапах. Брал силой. Подавлял волю. Но не смог опорочить ее чистой души. Не смог убить того света, что она пронесла до скончания своих дней. Она смогла полюбить, принять всем сердцем дитя от насильника.

Отчим сразу хотел меня убить. Мать не позволила. Она валялась у него в ногах, молила пощадить. Почему он внял ее мольбам? Сейчас спустя время, думаю, еще не остыл интерес к молодой жене. Хотел снова брать ее. После меня она родила мужу еще двух сыновей. Одного из братьев я убил собственными руками. А Такер остается до сих пор любимчиком, и будущим наследником трона.

В детстве я не раз сокрушался, не раз взывал к небесам с вопросом, зачем мать отвоевала мне жизнь? Я мечтал, чтобы кто-либо прекратил мое существование.

Год я был при матери. Год, которого я, к сожалению, не помню. Наверное, это было лучшее время в моей жизни. Когда меня еще не коснулась жестокость, когда бутон тьмы и ненависти не расцвел в моей душе.

Через год, когда мать забеременела, отчим отдал приказ посадить меня в клетку. Привязать цепью за ногу и кормить раз в день. Если помру, такова моя участь. Я познавал мир именно через толстые металлические решетки. Я не помнил другого существования. Клетка стояла на заднем дворе дома. Члены стаи, их дети, жены приходили посмотреть на меня. Порой мне кидали объедки, а иногда избивали камнями, тыкали палками.

Два раза в неделю на цепи меня выводили погулять. Пока чистили мою клетку. Мать же была под замком. Отчим закрыл ее в доме, сказав, раз она не смогла уберечь себя, то он это сделает за нее. Она смогла отыскать лазейку, по ночам прокрадывалась ко мне и через прутья клетки тянула руки, гладила, рассказывала, что всегда со мной. И гордится своим мальчиком. Она меня любила. Не в словах я это ощущал, в голосе, во взгляде вечно опухших заплаканных глаз. С каждым годом она становилась все тоньше, черные круги пролегли под глазами. Муж утратил к ней интерес, и она превратилась в обычную пленницу. Подозреваю, что были и побои. Порой до меня доносились ее всхлипы и стоны. Но я ничего не мог сделать. Я рос в клетке, в ненависти и презрении.

В пять лет у меня стали расти крылья. Я стал существенно отличаться от сородичей. Крылатый волк – позор для стаи. Бельмо на репутации альфы. Иногда ко мне приходил Захарий, долго смотрел на меня своими белыми глазами, шептал что-то на непонятном мне языке. Он считал, меня еще можно использовать. А казнить – это успеется всегда.

Я привык к плевкам, насмешкам, побоям. Жил, существовал, для чего? Я тогда понять не мог. От нечего делать тренировался. Познавал свою вторую суть. И ждал мать. Всегда ее ждал. Порой она долго не приходила, если отчим проведывал о ее посещениях. Но она была упертой, маленькой хрупкой волчицей, в которой была заключена невероятная сила любви. Она всегда находила способы прийти снова. Только она давала силы жить, ради нее. Ведь если меня не станет, матери будет плохо. А я мечтал, когда-то вырваться из клетки, и забрать ее далеко-далеко. С каждым разом она увядала, угасала ее красота, на изможденном лице пролегла печать страданий.

Еще одно светлое пятно в беспросветном существовании в клетке – Рэймонд. Впервые я увидел его подростком. Он был примерно моего возраста, и приехал вместе с отцом и братом из соседней стаи. Он был племянником моего отчима. Это я узнал из общения с ним.

Волк подбежал ко мне. Долго смотрел. А потом так серьезно заявил.

– Я тебя вытащу! – сверкнул золотом глаз, и там пролегла боль.

– Мне не нужна твоя жалость! – рыкнул в ответ.

– Я не жалею, я ищу пути выхода, – и протянул мне свою руку через решетку.

И я принял его руку. Тогда еще я не утратил веры в доброту. Маленький загнанный зверек еще верил в чудеса. Хотя в отношении Рэймонда, я никогда не пожалел о своем решении. Он стал больше чем другом, соратником, братом. Тот золотой луч надежды во тьме моего существования.

Полагаю, мне никогда с ним не расплатиться. За свое воскрешение, за власть, за помощь и поддержку. И я искренне рад, что небеса вознаградили его по заслугам. Подарив истинную самку, и счастье, к которому он всегда стремился.

А тогда, Рэймонд действительно выполнил свое обещание. Он пробрался ночью и помог мне бежать. Тогда я впервые вкусил запах свободы. Невероятное ощущение, когда ты можешь двигаться, не сдерживаемый прутьями решетки. Как мало нам порой надо в жизни. А в итоге – это мало, оказывается непомерной роскошью.

Нас поймали быстро. Что делали с Рэймондом, я до сих пор не знаю. Но полагаю, мой побег ему дорого обошелся. А меня закидывали камнями, избивали кнутом, как взбесившееся животное. После наказания, я еще долго не мог подняться. Руки и ноги не слушались. Обратиться, чтобы залечить раны тоже не мог – это уже Захарий постарался.

Больше попыток сбежать я не предпринимал, вплоть до того страшного дня, когда мой мир взорвался на миллиард окровавленных кусочков. И в каждом из них отражались страдания единственной женщины, которая меня любила. Материнской светлой любовью. Только ей я был нужен. В тот день я осиротел. И мой зверь вырвался на поверхность, осатаневший от агонии непоправимой потери.

Глава 9

Мать кричала так, что в ушах лопались барабанные перепонки. Отчима в этот момент не было дома, я видел как он вместе с Такером куда-то уехал. Вначале даже понять не мог, что произошло, кто посмел. Я и ранее слышал ее крики, выл, бился головой о железные прутья, ощущая, какое я ничтожество. Жалкое отродье, которое не в состоянии защитить родного человека. Но сегодня, нутром учуял, грядет катастрофа. Она надвигается на нас, как жужжащий локомотив. И нет времени, чтобы отбежать в сторону, невозможно укрыться, горе раздавит нас.

Крики стали еще громче, жуткий стон боли и отчаяния. И во мне что-то разорвалось, острые шипы проткнули сердце. Я внутренне захлебывался кровью и сатанел. Не помню, как выломал прутья, как принял волчий облик, и с трудом взлетел. Я не умел летать, перекидывался редко, но во мне бурлила лишь одна мысль: «Спасти!». Она давала силы, пробуждала потаенные резервы организма, наполняла дикой первобытной яростью.

Я выбил окно, откуда раздавался крик. Мой брат душил ее. Мог разорвать, но он упивался медленной агонией своей матери.

– А ну, брысь уродец, – посмотрел в мою сторону. Нездоровый блеск в глазах. И жажда боли, такая острая, что пошатнулся.

– Оставь ее, – рычу.

– Она ответит за нелюбовь, за все дрянь ответит, – замахивается рукой, которая тут же трансформируется в волчью лапу.

Перехватываю его клешню, со злостью выкручиваю, ломаю. Мама лежит неподвижно, меня накрывает острой болью, она разрывает меня в клочья, и я выплескиваю все на брата. Рву его на куски. Не могу остановиться, бешеная ярость, смешанная с отчаянием, берет верх над разумом.

Брат уже не вопит. Он превратился в кусок мяса. И только тогда осознаю, что убил его. Подлетаю к матери. Улавливаю тонкий хрип. Она оборотень, она не может умереть от удушья! Она сильная! Моя хрупкая, любимая мамочка! Но я понимаю, что по непонятной мне причине жизнь вытекает из ее тела.

– Мам, держись, прошу тебя, – кричу, принимая человеческий облик.

– Даймонд, – глаза широко распахиваются, они стекленеют на моих глазах, – Ты мой бриллиант, ты должен сверкать ярче всех. Разгони тьму… ты победишь… люблю тебя сынок… единственное мое сокровище в жизни… мой бесценный алмаз…

Это были ее последние слова. Она была тем оплотом чистоты, что поддерживала мой свет. Давала веру, что мир состоит не только из жестокости. Все в один момент исчезло. Одиночество, как огромный валун ударило по голове, и расползлось по телу. И изменился вот там, у ног ее бездыханного тела. Я хотел рвать, кромсать и мстить. Свет в конце туннеля погас. Тьма окутывала меня все плотнее. Мой личный монстр внутри оживал, разминался и точил когти.

Волки из стаи, те что изо дня в день смотрели на меня как на уродца в клетке, потешались, били, плевали, сейчас вломились в комнату и накинулись. Кто-то в облике человека, кто-то перекинулся. Не знаю, откуда взялись силы, что пробудилось во мне. Но я уничтожил их всех. Я хотел еще больше крови. Разрывал им глотки и кидался на следующего. Не чувствовал их укусов, ударов. Я осатанел. Расправив крылья, до конца не перекинувшись в волка, я заливал пол кровью. И выл от отчаяния. Я все еще не мог поверить… мамы больше нет…

Дикий немой утробный вой разрывал гортань и легкие. Я менялся. Боль меня меняла. И я бы сейчас, не задумываясь, отдал свою жизнь, лишь за один вздох мамы.

– Что ты натворил, адское дитя! – Захарий стоял, осматривая гору трупов.

– Помоги ей! Рон убил ее… сделай все, что сможешь! И я отплачу, сделаю все, что попросишь, – принимая полностью человеческий облик, вцепился в полы цветастой мантии мага.

Посмотрел на меня, нахмурив седые косматые брови. Зло сверкнул белыми глазами. Наклонился над матерью. Она лежала, словно спала. Красивая, идеальная. Она напоминала статую. Сам ощущал – в этой оболочке больше нет жизни.

– Тут смерть победила. Я не всесилен, – поднялся и вновь уставился на меня. – Ты не имел права проливать кровь своих братьев. Ты сеешь смерть. Ты помутнил рассудок Рона. Только ты во всем виноват! И в наказание, будешь маяться на земле. Никогда и негде тебе не найти покоя, – он достал что-то из кармана мантии, прошептал слова на непонятном языке, и комната озарилась черным едким дымом.

Я почувствовал – задыхаюсь. Упал на кровавый пол, скорчился в судорогах, что-то едкое, как кислота бежало по крови. Оно выкручивало меня наизнанку. Мрак плотным облаком проникал через кожу. Застилал глаза. Я корчился в крови, умирал от страшной агонии, и уже готовился встретиться с матерью. Но вдруг все резко прекратилось. Дым развеялся. Я все еще лежал на полу. Захарий смотрел на меня, сверху вниз. Выражение его глаз не понять. Костлявые руки дрожат.

– Теперь на тебе проклятье черной крови. Ты изгнан из мира оборотней. Изгой. И не найдешь покоя, ни в одном уголке земного шара. Ты лишен истинной пары. И никогда тебе не заиметь потомства, – сказал пустым голосом. Без выражения, эмоций. И каждое слово вонзалось в мозг, проходило под кожу и оставалось там занозой.

– Ты не альфа, чтобы принимать подобные решения, – выдавил из себя. Слова давались с трудом, черный дым застрял в легких, в горле, и я не мог от него избавиться.

– Мое решение поддержат все. И альфа. И вожаки всех стай, – горделиво вздернул подбородок. – А тебе, адское дитя, следует меня поблагодарить за снисходительность. Целовать мне ноги, и восхвалять мою милость.

Я поднялся на ноги. Посмотрел на мать. Мне было плевать на свою судьбу. Я ничего не ожидал больше от жизни. Сегодня я утратил самое ценное. Перевел взгляд на мага.

– Когда-то ты будешь валяться у меня в ногах, и просить пощады, – взял бездыханное тело матери и пошел прочь. Я сам отправлю ее в последний путь. Не хотел, чтобы после смерти руки отчима и братьев оскверняли ее.

Я похоронил ее сам. В горах. Нашел живописное место и провел там больше месяца. Сидя на ее могиле. Отлучался, только чтобы перекусить и вновь возвращался. Я говорил и говорил, и порой мне казалось, кто-то держит меня за руку или гладит по голове. Спал я тоже в обнимку с могилой. Только этот маленьких холмик был самым важным в жизни. Больше у меня ничего не осталось.

А потом мне приснился сон. Мама плакала и просила меня продолжать жить. Ради нее. Она обнимала меня, я ощущал тепло от ее рук. Ее любовь согревала сердце. Проснулся. На щеках влажные дорожки от слез.

И я пошел к людям. Начал познавать мир, которого никогда не видел. Учился жить. Впитывал знания. Намного позже я понял, что есть проклятье черной крови. Его преимущества, силу, и власть пробудившихся пороков. В моих жилах теперь текла черная кровь. Она меняла меня, подчиняла своим законам. Но где-то в душе, все еще горел свет. Я все еще верил, кроме жестокости, в мире есть нечто прекрасное. Я хотел его ощутить, почувствовать, познать иную, яркую сторону жизни. Какой-то извращенный романтик жил внутри и не хотел умирать.