Исповедь

– А меня…

– Я знаю, как тебя зовут, – еще более сладко улыбнувшись, опередила она Эмиля.

Наступило тягостное для Эмиля молчание. Как он ни старался, ничего путного не приходило ему в голову, чтобы продолжить разговор.

– Давай дружить, – произнесла вдруг Света и протянула ему руку.

На мгновение оцепенев от изумления и оттого неловко замешкавшись, он повторил ее движение. Они обменялись легким рукопожатием.

– До свидания, – бросила ему новая знакомая и пружинистой походкой удалилась.

Эмиль молча смотрел ей вслед. Света была высокой девочкой, с красивой фигурой и кукольными чертами лица, и выглядела старше своих тринадцати лет. Возможно, Эмиль не раз встречал ее во дворе, но не обращал на нее никакого внимания. Но теперь, когда она сама, проявив смелость и инициативу, сделала первый шаг, он увидел ее другими глазами. Одна только мысль о том, что он нравится девочке и, более того, она заявляет об этом во всеуслышание, способствовала тому, что Эмиль стал искать в себе пути к ответному чувству. Сразу же стало как-то легче дышать. Появилось ощущение, будто с плеч его свалился огромный груз, убрались ко всем чертям все сомнения, а этого мерзкого червячка нет и в помине – сгинул. Одним словом, уже через неделю Эмиль был по уши влюблен. Его чувство можно было квалифицировать как первую любовь. О, это была замечательная пора для них. Они жили друг другом. Все их мысли вращались по орбите их любви. Ему хотелось со всеми говорить только о ней, рассказывать о ее вкусах, о ее отношении к людям и к вещам. Каждый день следовали десятки телефонных звонков друг другу и совершались ежедневные прогулки по вечерам. О, эти пьянящие летние вечера! Без умолку, часами парочка могла ворковать с детской непосредственностью. Нет, слова были не главными. Главным было само их присутствие, звуки их голосов; непроизвольные прикосновения, которые обжигали и отзывались легкой упоительной дрожью их тел…

Однажды вечером они стояли перед подъездом Эмиля и никак не могли расстаться. Внезапно Света, легонько опершись руками на его плечи, прикоснулась губами к щеке Эмиля. Одурев от счастья, тот довольно неуклюже и непростительно медленно попытался склонить голову, чтобы ответить ей тем же. Но она ловко отстранилась, махнула рукой и исчезла в темноте. В следующее мгновение Эмиль был у своих дверей. Он совершенно не заметил, как взлетел на четвертый этаж. Не видел ни одного пролета, ни одной двери соседей по подъезду, словно промчался по темнейшему тоннелю, и пришел в себя, только когда вошел в квартиру. И вот какой курьез случился: в коридоре он сразу же попал в объятия тетки, которая пришла навестить родственников, и получил поцелуй в ту самую щеку. Эмиль почувствовал, как к щеке прикоснулось нечто мягкое. И еще не успокоившийся трепет души вдруг как-то сразу затих. Схожее с этим ощущение человек испытывает, бросаясь после раскаленной парилки в холодный бассейн. Дикий кайф был перебит…

Все летние каникулы Эмиль ходил сам не свой, витая в облаках и отдалившись от друзей. Эльдар и не думал, что дело обернется таким образом. Бывало, встречая Эмиля во дворе, он ехидно подхихикивал. Либо подкалывал друга острым словечком.

Между тем влюбленные и не заметили, как пролетели летние месяцы. Эта счастливая пора их жизни канула в Лету.

А весна следующего года разлучила их. Дело в том, что родители Светы получили новую квартиру в одном из микрорайонов города.

Однажды Эмиль, вернувшийся из школы, с жадностью уплетал на кухне свой обед, с не меньшей ненасытностью проглатывая страницу за страницей очередного романа европейского классика. Пронзительный звонок в дверь неожиданно прервал его сочетаемую с чтением трапезу, и он нехотя поплелся к двери, невольно ругая незваного пришельца. Перед ним стоял Эльдар.

– Спуститься можешь? Света внизу.

– Да, конечно, сейчас, – растерянно встрепенулся Эмиль, натягивая на ноги туфли. И вновь, как когда-то, почувствовал слабость и неприятные ощущения в области живота. Видимо, это заговорило чувство вины. Через две минуты Эмиль стоял перед Светой. Эльдар тактично удалился, оставив их наедине.

– Привет, – смущенно произнес Эмиль.

– Как дела?

– Ничего, хорошо, а как у тебя?

– Нормально. Я вот приехала во двор по делам, а заодно решила увидеть тебя.

– Молодец, что зашла.

После этого короткого диалога наступила тягостная пауза. Чувство вины набирало силу и начинало невыносимо давить на Эмиля. Ему захотелось, чтобы все поскорее закончилось и он вновь в уютной обстановке продолжил бы обед и чтение романа.

– Ну ладно, я спешу, мне пора, – наконец нарушила молчание Света.

– Уже уходишь?

– Да-да, пока, – нервно затараторила она. – Желаю тебе всего хорошего.

– Тебе также, до свидания, – пролепетал Эмиль вслед бывшей подружке.

Света почти выскочила из подъезда. Некоторое время Эмиль оставался, как всегда в подобных случаях, в заторможенном состоянии. Его вернул на землю Эльдар.

– Что случилось?

– Ничего, поговорили и все.

– Тебе что, она не нравится?

– Так, – неопределенно пожал плечами Эмиль.

– Эх ты! Такая классная чувиха, – махнул Эльдар рукой.

Эмиль молча уставился на него.

– Ну, смотри, – бросил Эльдар и вышел на улицу.

Так был поставлен жирный крест на первой любви Эмиля. Подобно новой звезде, она внезапно ярко засверкала на небосклоне, но, не выдержав испытания разлукой, так же неожиданно быстро погасла. Будто и не было ее вовсе. И только след ее после переезда Светы долго еще тревожил душу Эмиля, когда он оставался наедине с собой. Но и след, как выяснилось сегодня, оказался не вечен. Все преходяще в этом мире. И первый удар в данном случае нанес Эмиль. Уже через минуту он снова сидел на кухне и как ни в чем не бывало продолжал трапезу, одновременно погрузившись в чтение. Чтение было самым любимым его занятием. Книги были сродни наркотику. Ребята порой срывались с занятий, и Эмиль, разумеется, не отставал от них. Но компания направлялась либо в кинотеатр, либо «кадрить баб», а Эмиль мчался домой, ложился на диван и погружался в волшебный мир книг. Страсть к чтению в нем проснулась внезапно – где-то в одиннадцать лет. Именно страсть, а не что-то иное, ибо он мог читать запоем в любое свободное время дня и ночи. Читал все подряд – дома была неплохая библиотека. С возрастом влечение это только усилилось. Эмиль выкраивал время для чтения за счет школьных занятий, даже за счет музыки.

После выпуска из музыкальной школы Эмиль стал перед дилеммой, решение которой откладывать уже было невозможно. Он должен был либо поступить в музыкальное училище и посвятить себя музыке, либо забыть о ней как о профессиональной деятельности. По крайней мере, в момент прощания со школой Эмилю казалось, что он страстно и безоговорочно желает стать музыкантом. У него состоялся серьезный разговор с отцом. До этого они не раз и не два, а бесчисленное множество раз затрагивали эту тему, но как-то не глубоко, а все больше в шутливой форме. Отец всегда увиливал от серьезного разговора, считая совершенно излишним обсуждать с собственным сыном такие важные проблемы. Позиция мамы Эмиля вроде бы была одобрительной – во всяком случае, она это доказывала на деле, заставляя сына играть чуть ли не до умопомрачения. И вот настало время, когда отец Эмиля пустил в ход все свое влияние, весь свой авторитет, дабы отговорить своего сына от столь рокового и неверного, по его мнению, выбора в пользу музыки. Главный аргумент отца звучал так: искусство хорошо как хобби, в то время как в качестве профессии оно слишком уж расплывчато и ненадежно. К тому же их семья не из музыкальной среды: они – люди научного мира. А среда играет очень большую роль в становлении человека. И в жизни необходимы надежность, тыл, опора; твердый заработок, наконец. Да и вообще, нельзя быть середнячком в искусстве. Отец не хотел видеть своего сына музыкантом-неудачником. Он не был уверен в музыкальном таланте Эмиля…

Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы неожиданно не возник компромиссный вариант выхода из создавшегося тупика. По инициативе некоторых педагогов, в том числе и Мальвины Семеновны, и благодаря влиянию и связям директора музыкальной школы, выпускникам была предоставлена возможность, в качестве исключения, продолжить образование еще в течение трех лет в объеме программы музыкального училища. В городе таким правом пользовалась лишь одна музыкальная школа-десятилетка при консерватории. Конечно, сопротивление Эмиля резко ослабло, но в глубине души он с подозрением отнесся к такому варианту. Ему как-то не верилось в возможность поступления в консерваторию после окончания музыкальной школы. Но Мальвина Семеновна убедила его, что за три года он пройдет всю четырехлетнюю программу музыкального училища за счет отсутствия общеобразовательных предметов. Так или иначе, Эмиль и еще три девушки перешли в восьмой класс музыкальной школы.

Но что-то вдруг стало происходить с Эмилем. В течение последующих двух лет он стал все больше и больше остывать к музыке. А началось все с музыкальной теории. Ну никак не давалась она ему! Более того, его буквально тошнило от нее. В конце концов он настолько обленился, что вообще перестал открывать учебники по теории музыки и стал посещать занятия сперва через раз, а затем и еще реже. Пошли жалобы, замечания со стороны педагогов. Каждый раз Эмиль обещал исправиться. Не интересовала его и общеобразовательная школа. Его ругали и там, и здесь, и все это он молча покорно выслушивал, потупив глаза и опустив голову. Если подсчитать, сколько ему наговорили за эти два года обидных слов и прочитали всякого рода нравоучений – разумеется, чаще по делу, – то иному этого на всю жизнь хватило бы. И он почти привык (если к этому вообще можно было привыкнуть) к брани, замечаниям; привык бессловесно, безропотно проглатывать унизительный поток «правильных слов». Внешне он соглашался на эту ежедневную пытку выслушивания назиданий, позволяя всем этим людям говорить ему всякие мерзости, и ничего не предпринимал, чтобы изменить свое положение; доказать, что он вовсе не тот, за кого его принимают все эти люди. А внутренне он считал себя умнее и выше их всех; считал, что достоин такой участи, которая им и не снится; что все они ходят по земле, а он один парит в воздухе; что грош цена словам этих людей; что ему предначертано осуществить более высокие, чем у них, цели.

Постепенно у Эмиля сложилось мировоззрение фаталиста. У него было собственное отношение к своей смерти. Он уверял себя, что не случайно появился на свет: это было продиктовано какой-то необходимостью. Что его рождение должно быть чем-то оправдано. Отсюда он делал вывод, что судьба сдаст его в лапы смерти не раньше, чем он оправдает факт своего прихода на эту землю. Эта уверенность и обрекла его на целеустремленность, и породила в нем чувство собственной уникальности. В то же время его съедал червь сомнения: может, он ошибается; может, он слаб, беспомощен и сер?..

Это было его тайной, ее он лелеял с юности, она была его отрадой и отдушиной. С этой мечтой он чувствовал себя счастливым, под ее давлением он постепенно сворачивался, как улитка, замыкался в себе, отгораживался от внешнего мира. Общаясь с людьми, он в то же время витал где-то в облаках, оставаясь наедине со своей мечтой, словно его вовсе и не было среди людей.

Девятый класс в общеобразовательной школе оказался сборным, составленным из двух восьмых классов. Класс был дружен, обычно по праздникам ребята организовывали вечеринки. Заводилой в классе была девочка Ира – рослая, с простоватым, но довольно симпатичным лицом. Белокожая, с золотистыми, вьющимися колечками и всегда коротко подстриженными волосами, она вся излучала свет и энергию. Редко какой мужчина не оценил бы ее крепко сбитое тело, крутые бедра, высокую грудь и длинные стройные ноги. Прибавьте сюда властный характер и уверенность в себе – и вы сможете представить себе, какое влияние она имела на одноклассников. Любимица педагогов, комсорг, а затем и староста класса, она училась на хорошо и отлично. В то же время она была душой компании – как говорится, «своей чувихой», бывшей на короткой ноге с ребятами. Даже самые задиристые и хулиганистые элементы класса уважали ее и считались с нею.

К концу учебного года Эмиль стал замечать явные признаки особого внимания со стороны Иры. Это выражалось в продолжительных и многозначительных взглядах, которые невозможно перепутать с какими-либо другими. Эмиль был, конечно, польщен, но, как всегда, ничего в ответ не предпринимал. Однажды класс собрался на вечеринку в квартире одной из девушек. Как обычно, Ира была в центре – шутила, шумела, суетилась, смеялась. Заставила Эмиля играть на пианино – не классику, конечно, а легкую музыку. Веселым получился тот вечер. Все танцевали до упаду, пили шампанское и закусывали. Эмиль в основном танцевал с Ирой. Она притягивала его, как магнит, и он, безвольно подчинившись, вовлекался в ее стихию-страсть. Он ничего более не соображал, был словно во сне. Нет, не хмель ударил в голову Эмиля: он был опьянен прикосновениями к податливому мягкому женскому телу. У него дрожали коленки от наслаждения, когда он прижимал к себе ее пышные груди. Они кружились и кружились в бесконечном танце, время для них остановилось, и, казалось, этому блаженству не будет конца. Вернул их на землю чей-то ехидный голос:

– Ира, осторожно: не задуши Эмиля в своих объятиях.

Действительно, рука девушки крепко обвивала шею Эмиля. Не в силах превозмочь соблазна, они гладили тела друг друга. Эмиль пришел в себя только после того, как вся компания вывалилась на улицу. Все жили по соседству и, разбившись на группы и пары, разбрелись по домам. Эмиль провожал Иру. Свежий воздух окончательно уничтожил остатки сексуального кайфа, и он вновь превратился в заторможенное и внутренне стесненное существо. Когда они подошли к ее дому, Ира предложила:

– Может, пройдемся немножечко? Смотри, какая прекрасная ночь!

Стояла поздняя весна. Ночная тишина обволакивала парня и девушку, которые, тесно прижавшись друг к другу, медленно шли по лунной тропе. На перекрестке они остановились, не зная, куда идти дальше.

– Пойдем в ту сторону, – указала Ира на тонущую во мраке улочку, хитро и маняще улыбаясь.

– Нет, ты знаешь, мне надо домой, – выпалил скороговоркой Эмиль.

И сразу же ему стало не по себе. Возможно, потому, что Ира так странно посмотрела на него. Не столько с удивлением, сколько с недоумением. Казалось, она не поняла его слов.

– Ладно, спокойной ночи, – только и произнесла она в ответ.

И они расстались. Придя домой, Эмиль сразу лег в постель. Теперь, оставшись наедине с самим собой, он мог сосредоточиться и осмыслить происшедшее. Через несколько минут он понял, какую непростительную ошибку совершил, отказав Ире. Он поступил так глупо, как мог поступить только он. Поступок был оскорбителен для мужского достоинства и самолюбия и бестактен по отношению к девушке. Да и вообще был просто собачьей чушью! Парень отказывается от того, что ему предложила девушка. А предложила она ему, ни больше ни меньше, саму себя!.. Такие мысли долго мучили Эмиля той ночью, пока он, вконец издерганный, не заснул.

Вообще, ночью все видится по-другому – не то что днем. Ночью все воспринимается обостренно. Человек остается в темноте один на один со своими представлениями. Ночью он более чувствителен и эмоционален, а жажда справедливости заставляет думать о возмездии. Другими словами, человеческий образ «Я» вытесняет «Оно» (то есть сознание продолжает существовать в бессознательном). Поток подсознания усиливает действие человеческого «Я»-идеала на «Я»-реальное. Те мысли, которые приходят в голову ночью и кажутся вполне реалистичными, утром выглядят абсурдными и нереализуемыми. Днем уже не хочется делать того, что задумывалось ночью. Ночью человек опьянен какой-то страстью. Постель, уют, нега вызывают эти ощущения и ассоциации. Это часы грез и мечтаний – но не планы на завтрашний день, а, скорее, заветные желания. Терзаясь подобными мыслями, Эмиль всегда засыпал с трудом. Особенно его одолевали сексуальные идеи и сексуальный мазохизм. Ему не давало покоя, что одну чувиху он не трахнул, другую как следует не облапал. Зато сколько он их поимел в своем воображении! Он еще не знал, что чем больше секса в воображении, тем меньше он нужен в реальности.