Свобода совести. Истоки, становление, правовая охрана

В основе христианской религии лежала тенденция прозелитизма, вредная для государственного культа римлян. Лишенная главной опоры терпимости – национальной основы, христианская религия в то же время претендовала силою истины и убеждения завоевать и преобразовать весь мир, распространиться на все народы; она, таким образом, по самому существу своему выступала против национальной религии государства, которое, разумеется, не могло относиться равнодушно к посягательству на последнюю, ибо она лежала в основе его собственного строя (204, с. 26–27). Государство оказывало национальной религии охрану лишь постольку, поскольку посягательство на нее было сопряжено с опасностью для целости государства, так что охранялась собственно не религия, как известное правовое благо, а сохранялась целость и безопасность государства (27, с. 9–10).

Христианство, посягая на национальную римскую религию, подкапывалось под жизненный принцип самого государства и с другой стороны. Краеугольным камнем его устройства служило начало подчинения личности государству; первое всецело поглощалось последним; для нее высшим, абсолютным императивом был государственный закон, перед которым должен был умолкать голос совести каждого отдельного человека. Христианство же объявило, что есть начало высшее, чем закон, чем требование государственной воли: это заповедь Божья, запечатленная во внушениях совести; при коллизии этих двух императивов должен взять верх последний, требование государства должно уступить абсолютной обязанности совести (399, с. 28).

Таким образом, начало нового мира – принцип индивидуальной свободы личности столкнулся с коренным началом древнего мира – порабощением личности, и борьба, разумеется, сделалась неизбежной. Пропасть, лежавшая между этими двумя началами, раскрылась глубже со времени императора Августа. В Римском государстве рядом с древнеязыческой национальной религией возник императорский культ (203, с. 22). С этого момента строй государственной жизни принял теократическую окраску, и границы, отделявшие религию от права, должны были мало-помалу сгладиться. Религиозные нарушения приобрели характер преступлений против государства: тот, кто не исполнял обрядов или церемоний государственного культа, становился преступным не только в оскорблении религии, но и в оскорблении Императора как бога (203, с. 31).

Начиная с императора Траяна, древняя языческая государственная система, достигшая в это время кульминационного пункта своего развития, испытала самые отчаянные средства победить новый принцип свободы совести, но напрасно: победа последнего была обеспечена его внутренним превосходством и верным служением ему первых последователей христианства (203, с. 40). Нужна была только личность, которая бы своим авторитетом осветила это превосходство. Такой личностью был Константин. В 313 г. в Милане вышел знаменитый эдикт императоров Константина и Лициния, объявивший свободу вероисповедания естественным человеческим правом и предоставивший каждому право почитать того Бога, к которому влечет его чувство. Свобода совести, коренной принцип христианского учения, в этом эдикте признается вполне, в самом чистом виде: нет различия между язычниками и христианами; тем и другим предоставлено равное право свободно исповедовать совесть (21, с. 8).

Недолго, однако, признавалось это право. Среди епископов, стоявших во главе христианской церкви, во времена Константина не было, говорил Маасен, кажется, ни одного, который мог бы предостеречь императора от нарушений им же провозглашенного принципа свободы совести (203, с. 46).

Провозглашенный в 313 году принцип свободы совести при таких условиях был вскоре позабыт; почин нарушений его был сделан самим Константином, в отношении сначала иудеев, а потом и язычников. Императоры, на которых христианские писатели возлагают миссию распространения новой религии, предпринимают сначала разрушение языческих храмов, истребление идолов, а затем переходят к преследованиям самих язычников (320, с. 7). Вскоре они выработали цельную политическую программу, девизом которой были следующие слова, принадлежащие Константину: один Бог, одна церковь, одна империя (203, с. 54).

Единство веры представлялось христианским императорам как условие политического могущества государства; к религиозным несогласиям и распрям, возмущавшим спокойствие церкви, они относились враждебно и считали себя вправе предпринимать против еретиков известные меры.

Пример преследований подал еще Константин, повелевший сослать глав донатистов в заточение, а церкви их отобрать. После того, как Никейский собор отверг учения Ария, Константин приказал сжечь все его сочинения, а самого Ария вместе с некоторыми его последователями сослать (307, с. 15–16).

Обращение к содействию светской власти для преследования ереси должно было привести к подчинению церкви государству и превращению религии, принятой соборами, в государственную, что, разумеется, равносильно было упразднению свободы религии. И действительно, эдикт Феодосия (380 г.), объявивший веру, установленную первым Вселенским собором, государственною, повелел, чтобы все те, кто не следует этой вере, клеймились позорным именем еретиков и чтобы они подлежали тому наказанию, которое определит император (307, с. 15–16). При императоре Феодосии I (346–395 гг.) учреждается репрессивный институт для выявления инакомыслящих и борьбы с еретиками и язычниками. Все другие религии объявляются неугодными и еретическими.

Наличие в древних обществах, доминирующих в общегосударственном масштабе, установок на обязательное соблюдение религиозных традиций, обрядов, с одной стороны, и скептическое отношение к ним, даже прямое отрицание их значения – с другой, свидетельствует о том, что уже на ранних этапах общественного развития сформировались различные подходы к решению проблемы отношения к религии, которые впоследствии были зафиксированы в понятии свободы совести.

1.2. Средневековье. От религиозной нетерпимости в системе церковного абсолютизма до идеи веротерпимости в эпоху Возрождения

Система насилия в V в. была возведена в положительную теорию блаженным Августином. Истинная церковь, по учению Августина, есть одна, всеобщая, единство коей должно быть поддержано всякими средствами; каждый отдельный человек должен верить в ее авторитет, так как без нее нет спасения; весь вопрос только в том, чтобы он к ней был приобщен, а каким образом – это дело второстепенное (21, с. 12).

Еще определеннее формулировал теорию насилия друг Августина Амвросий, который утверждал, что о терпимости к язычникам, евреям, еретикам и врагам церкви не может быть и речи и что если люди, власть имеющие, не преследуют последних, то они соучастники в их преступлении, которое совершается против высшего существа (245, с. 404). Эта софистическая теория, санкционированная искаженной цитатой из Евангелия (245, с. 405), послужила высшим авторитетным оправданием всех тех кровавых преследований, которые предпринимались против еретиков.

В 529 г. по приказу императора Юстиниана (482/83–565 гг.) были закрыты все философские школы в Афинах; последний оплот язычества, связанный с культом богини Исиды, на острове Филе (Египет), был ликвидирован в административном порядке в 535 г. (293, с. 167).

Мало-помалу императоры приобрели преобладающее влияние и на самое определение истин религии (203, с. 63).

Христианская церковь, вступив в союз с государством, приобретает от него привилегию и средство выступать принудительно против непокорных членов, тем самым она приносит в жертву не только свободу совести каждого отдельного лица, но и свою собственную. Государство, услужливо предоставив церкви искомые ею атрибуты, вознаградило себя подчинением церкви своему господству. Но это подчинение церкви на Западе продолжалось лишь до тех пор, пока политическое влияние ее было слишком слабо сравнительно с императорской властью. Но по мере того, как оно силою исторических обстоятельств возрастало, церковь сбрасывала с себя бремя государственной независимости и сама приобретала природу государства (21, с. 16).

Превращение христианской церкви в государственную религию Римской империи позволило церкви использовать всю систему государственной власти для борьбы с инакомыслящими и различными, оппозиционными ей, мировоззренческими течениями.

Однако история знает примеры, когда с помощью светской власти на практике обеспечивалась свобода вероисповедания. Так, при правлении Михаила II Травля (820–829 гг.) прекращаются гонения на инакомыслящих и с помощью государственных вердиктов вводятся запреты на раздувание религиозных споров.

С падением Римской империи западная церковь вышла из круга, в котором императорская воля была законом, она приобрела внегосударственное положение, как единый духовный организм, не замыкающийся границами отдельного государства (203, с. 68). Эта перемена, разумеется, разрушила подчиненное положение, в котором находилась до того церковь в отношении к римской государственной власти, но стоила потери тех привилегий, которыми последняя наделяла римскую церковь. Сохранить эти привилегии можно было только путем приобретения известного политического могущества, способного встать в один ряд с властью светских суверенов и даже выше ее. Римские папы как нельзя лучше поняли свою задачу и успешно ее выполнили (21, с. 17). Но значительно позднее, когда пошла к упадку Франкская империя, созданная Карлом Великим.

После падения римского владычества в западных областях христианская церковь переходит под защиту и покровительство франкской монархии. Смешение интересов церковных и государственных наступило довольно быстро, в конечном итоге образовалась система церковно-политических отношений, весьма сходная с византийской.

Здесь, как и в Римской империи, христианская церковь получает характер привилегированного принудительного учреждения; принадлежность к ней не есть уже дело внутреннего свободного убеждения, а является обязанностью подданного государства; исполнение его предписаний не вытекает из нравственно-религиозного настроения верующего, а предписывается принудительно государством (203, с. 77–78).

Высшая церковная и светская власть сосредотачиваются в руках императора Карла Великого, который находил себе поддержку в благословении папского престола. Но если эта система церковно-политических отношений оказала услугу возвышению церковного авторитета и в результате привела к полному господству церкви в светских делах (т. н. иерократической системе церковного государства), то отнюдь нельзя сказать, что она способствовала укреплению начал религиозной свободы. Понятие «защиты и покровительства церкви» нельзя было соединить с правом верить и молиться по своему собственному разумению (403, с. 58). Единственным главой всего христианства в Западной Европе снова становится римский епископ.

Абсолютная власть папы представляла значительное сходство со всемогуществом римского императора в языческую эпоху. Подобно тому, как этот последний олицетворял в себе все величие государства, так папа являлся олицетворением Божества на земле; он – источник всякого права и всех законов; он может объявить правом, что ему угодно, и может всякого лишить его прав, если найдет нужным. Отсюда лишение папами королей их престолов, разрешение от присяги подданных, объявление законов не имеющими силы, если они противоречат церковным интересам. Дальнейшим важным последствием «libertatis ecclesiae» (свободы церкви) представляется право духовной власти указывать границы между церковной и государственной областями. Следует сказать, что границы церковного ведомства на практике намечались весьма широко: то, что на Востоке охранялось императорскими законами, на Западе поддерживалось церковными канонами, вследствие чего каноническое законодательство западных соборов в противоположность законодательству восточных соборов, касавшемуся главным образом вопросов церковной дисциплины, выходит далеко за пределы этой специальной области (403, с. 75).

Правоспособностью пользовался только тот, кто был верен догматам и установлениям церкви; напротив, иноверцы и сектанты испытали на себе все невыгодные последствия своего несогласия с учениями господствующей церкви; они признавались врагами церкви, с которыми церковь боролась то путем ограничительных законов, то путем суровых наказаний, то, наконец, призывом военной силы. Следует, впрочем, оговориться, что в положении иноверцев (иудеев и магометан) и сектантов наблюдалось существенное различие: первых закон хотя и ставил в крайне стеснительные условия, но все-таки, до известной степени терпел и даже ограждал от грубых посягательств со стороны христиан; существование евреев представлялось необходимым, как доказательство истинности христианской веры и божественности Христа; они должны были являть собою живое свидетельство того проклятия, которое приняли на себя их предки, отдавая на распятие Христа. В противоположность им еретики-сектанты были совершенно нетерпимы, как изменники и мятежники, разорвавшие созданные рождением узы с истинною церковью; в католических странах им не должно быть места, так как они исповедовали учения, противоречащие католической догме; за попустительство еретикам подлежали ответственности сами представители светской власти (403, с. 79–80).

Практически все основатели еретических учений были подвергнуты гонениям, многие из них казнены. Во второй половине XII – начале XIII в. постановлениями соборов еретические учения и движения были объявлены вне закона, а ересь – врагом государства. Против еретиков церковь организовывала крестовые походы, которые одновременно использовались для укрепления ее экономического и политического могущества (407, с. 343). Преследование и истребление еретиков, как общая мера, были предписаны законами трех церковных соборов, бывших один – в Латеране в 1179 г., другой – в Вероне в 1184 г., третий – также в Латеране в 1215 г., а первый императорский эдикт, повелевший истреблять еретиков, если с них в течение года с днем не снято будет церковное отлучение, вышел в Риме 22 ноября 1220 г. из рук молодого Гогенштауфена Фридриха II (1194–1250 гг.), получившего за то от папы императорскую корону (245, с. 420, с. 422). Так, император Фридрих II в документе «Привилегии князьям церкви» подчеркивал, что светский меч создан в помощь мечу духовному. Отлучение от церкви влечет за собой утрату всех прав и должностей. Кровавый погром Вальденцов или Альбигойцев (начало XIII в.), восставших против господства религиозного материализма и отстаивавших аскетические идеалы христианской жизни, был практическим следствием этих жестоких законов (21, с. 25).

С этих пор нетерпимость сделалась лозунгом Западной церкви и распространила свое господство на несколько столетий. Свободный голос науки и совести был совершенно подавлен, сама государственная власть была низведена в положение палача, исполнявшего приказания церкви.

Государство в Средние века считало себя обязанным выступать в защиту истинной веры от разных лжеучений, по средневековым воззрениям спасение человека зависело от исповедания им истинной веры; государство, которое оставалось бы равнодушным к господству правой веры и не старалось бы содействовать ему, не выполнило бы важнейшей своей обязанности относительно граждан и было бы до известной степени виновно в гибели многих душ. Как ни враждовало временами государство с церковью, в деле борьбы с ересями оно всегда ревностно служило интересам церкви. Своими суровыми карательными постановлениями средневековое государство старалось охранять, во-первых, само Божество, т. е. Бога и ниже его стоящих высших существ, которым воздается религиозное поклонение; во-вторых, христианское вероучение и церковь, чистоту и распространенность правой веры; в-третьих, отправление богослужения и разные относящиеся к культу внешние предметы (256, с. 43).

В эпоху Средневековья господствовало религиозное мировоззрение, исповедание определенной религии являлось гражданской обязанностью. В тот период свобода совести не выступала как право свободно определять свое отношение к религии, религиозная нетерпимость достигала своего апогея. Все выступления против насилия над убеждениями людей жестоко подавлялись церковью, а инакомыслящие подвергались преследованию. Особое внимание церковь уделяла борьбе с идеями свободы совести, сводимыми к требованию свободы вероисповедания, что отождествлялось клерикалами с богохульством и безбожием. В этом плане выделялась инквизиция католической церкви, которая была учреждена в Европе папством в XIII в. для подавления антикатолического и антирелигиозного движений. По отдельным источникам общее количество жертв инквизиции составило 9–12 млн человек (57, с. 65–100).

Сохраняя за собой положение господствующей религии, католическая церковь в католических странах подчинилась власти абсолютной монархии, обратившей религию и церковь на служение своей цели. Ввиду этого станет ясным, почему борьба с Римом не мешала ревностным католическим королям вести еще более деятельную борьбу с еретиками. Каких пределов достигало озлобление, когда к политическим интересам примешивался еще элемент религиозных разногласий, показывает эпоха короля Генриха VIII и Кровавой Марии. Первый выступал против папистов, а другая – против сторонников Англиканской Церкви. В период Средних веков нигде на континенте церковь не была в такой зависимости от государственной власти, как в Англии. Ни один французский король не был таким злым деспотом в отношении к церкви и духовенству, как Людовик XIV, но это не мешало ему в то же время отменить Нантский эдикт и обращать еретиков в католическую веру с помощью ссылок и казней. В Испании суд над еретиками был учреждением государственным, а не церковным. Наконец, немецкие князья, оставаясь верными католицизму, обратили против протестантов принцип «cuis regio, ejus religio» (чья страна, того и вера); казни еретиков, конфискация имущества, разрушение церквей и, как милость, высылка за пределы государства были обычными средствами в период контрреформации, возврата к католичеству, но, конечно, не к прежней церковно-политической системе (403, с. 116–117).

Воззрение Августина с течением времени стало господствующим в Средние века и легло в основу тех кровавых гонений, которые достигли своего апогея в ужасах испанской инквизиции. Подавленная этим учением, а также учением последующих отцов церкви, Фомы Аквинского (по его учению еретики должны подвергаться всяким принудительным мерам и, в крайнем случае, должны быть сожжены) и других средневековых авторитетов идея религиозной свободы, бывшая в сознании христиан первых веков, затерялась и заглохла в Средние века. Позже она появилась снова, но уже в узкой и слабой форме протеста против права церкви прибегать к мерам внешнего принуждения (256, с. 40).

Таким образом, идея религиозной свободы в Средние века исторически возникла из той реакции против абсолютизма духовной власти, которая поднялась в это время и вызвала защиту прав светской власти. В зависимости от конкретно-исторической ситуации она проявлялась в форме радикальных оппозиционных социально-политических движений, выступавших с идеями антиклерикализма и секуляризма. В IX в. один из крупнейших мыслителей Средневековья ирландец Иоанн Скот Эриугена (810–877 гг.), опираясь на авторитет Библии, отстаивал идею независимости мировоззренческих представлений от установок церковных властей. В IX в. знаменитый французский богослов П. Абеляр обосновал право личности на свободное толкование священных текстов, призывал к взвешенному отношению к авторитету церкви в делах веры. Один из самых видных мыслителей Италии Иоахим Флорский (1132–1202 гг.) в XII в. предполагал, что в 1260 г. почитание Бога станет совершенно свободным, не предписанным никакими властями и никакими документами. Ярким представителем независимых мировоззренческих представлений являлся Эйке фон Репков (1180 – после 1233 гг.), который в выдающемся памятнике юридической мысли Германии XIII в. «Саксонское зерцало» осуждает любое проявление несвободы по отношению к человеку, провозглашает принцип светской власти и отмечает, что «отлучение от церкви не должно быть поводом лишения жизни или ущемления существующих норм права» (296, с. 430). Известно, что на «Саксонское зерцало» опирались революционные движения масс в Германии, например, во время Крестьянской войны 1525 г.

В XIV в. большое влияние на развитие идей свободы совести оказал известный английский философ своего времени У. Оккам (1285–1349 гг.). В своей работе «Диалог» он обосновал концепцию естественного права учением о естественной сущности человека, его природной свободе. В соответствии с этим он провозглашал приоритет светской власти над церковной, а появление государства объяснял с помощью идеи общественного договора как проявление народной воли. У. Оккам также осудил насилие, направленное на утверждение христианских идей и авторитета церкви (407, с. 342).

Соратник У. Оккама Марсилий Падуанский (ок. 1275/80 – 1342) в трактате «Защитник мира» проповедовал веротерпимость. Выводы Марсилия сводились к следующему: церковь и духовенство должны быть подчинены светскому суду; суд над еретиками не должен выходить за рамки нравственных оценок, а их виновность устанавливает светский суд только в том случае, если они нарушают светские законы; церковь должна лишиться особого положения в делах веры, а ее недвижимость должна быть секуляризирована; не церковь, а человек обладает естественным правом на свободу религиозной совести (21, с. 212–213).

Несколько шире поставил идею свободы совести Томас Мор (1478–1535 гг.). Он признает почти полную веротерпимость и исключает применение всяких наказаний к еретикам, ограничивая представителей крайних религиозных убеждений только запрещением права публичного распространения последних и лишением некоторых политических прав. В этом отношении английский канцлер времен Генриха VIII не только оставил позади своих предшественников, но и опередил знаменитых вождей протестантизма – Лютера и Меланхтона (21, с. 215).

Эпоха Возрождения принесла некоторое ослабление духовного гнета. Преклонение перед античной культурой заставляло забывать об язычестве Древнего мира, но этой сравнительной свободой в области духовных запросов могла безопасно пользоваться только незначительная часть верхов общества и только в силу фактически допущенной уступки духу времени, а отнюдь не в силу признанного за ними законного права (403, с. 191).

Одним из важных сущностных моментов идеологии эпохи Возрождения являлась идея веротерпимости. Этот период ознаменовался появлением новых прогрессивных идей, первыми победами светского мировоззрения над средневековой схоластикой. Такие известные представители этого времени, как Джованни Бокаччо, Франсуа Рабле, Николай Кузанский, Джордано Бруно, внесли существенный вклад в процесс замены средневековой системы ценностей иными – новыми; они отстаивали также идею независимости мировоззренческих позиций личности от религиозных регламентаций (19, с. 35). В области права Н. Макиавелли обосновывает идею о том, что не церковь нуждается в государстве, а, наоборот, государство нуждается в новой религии. Гуманисты эпохи Возрождения способствовали созданию теоретической основы антиклерикализма, секуляризации церкви, обоснованию требований свободы вероисповедания. Исходя из ценности человеческой личности, они противопоставили идею толерантности идее религиозной нетерпимости. Практическое воплощение в жизнь этих идей началось в эпоху Реформации.

1.3. Эпоха Реформации и Просвещения. Развитие идеи религиозной свободы в учениях мыслителей и проблемы проведения ее в жизнь

XVI век ознаменовался в Европе началом Реформации. Достигнув своего пика, папское могущество стало клониться к упадку. Вера в законность политического господства папства исчезла безвозвратно, и основы церковной мировой империи были поколеблены. Одна нация за другой стремится отстоять свою самостоятельность от неумеренных притязаний папства на светскую власть. Дело шло о восстановлении прав государства в сфере присущих ему задач и о возвращении церкви в круг ее прямых и непосредственных обязанностей. Этот хронический, затяжной процесс перестройки церковно-политических отношений, несомненно, достиг бы своего естественного завершения. Однако он стал скоротечным, благодаря участию в нем яркого и энергичного выразителя этих идей Лютера.

Как считает ряд исследователей, главным документом Реформации стали появившиеся в 1517 г. знаменитые 95 Виттенбергских тезисов Мартина Лютера (1483–1546 гг.). В них уже содержится по существу принцип свободы совести как свободы вероисповедания, беспрепятственного распространения Священного писания, вольной проповеди, свободы религиозных союзов (87, с. 231). Но Лютер не остался верен этим высоким идеям религиозной свободы; позже, под давлением временных интересов, он отступил от своих прежних убеждений и допустил принуждение светской власти в делах веры в следующих случаях: 1) когда кто-либо позволяет себе публично поносить Евангелие и догматы, виновный как богохульник не может быть терпим, 2) в случае раздоров на счет догматов, вносящих разлад в церковь. В этих случаях светская власть может, по мнению Лютера, запретить виновным поучения или явные выражения своих мнений и затем изгнать из страны «явных лжеучителей» (203, с. 183–185), Учение Лютера о всеобщем священстве по необходимости вело к признанию, что христианская община является источником церковной власти и должна быть основой церковного устройства (203, с. 206).

Меланхтон еще шире истолковал право светской власти в религиозных делах; по его мнению, правительство должно запрещать ереси, т. е. безбожные учения, а зачинщиков последних наказывать. Оба реформатора – Лютер и Меланхтон, перенесшие в интересах утверждения протестантизма право принуждения в делах веры с духовной власти на светскую, предвидели ту опасность, которая должна была возникнуть из подобного отступления от свободы совести. Провозглашая новые антифеодальные по своему смыслу нравственные и политические идеи, они сводили лозунг свободы вероисповедания к праву католиков отречься от своей религии и принять новую – протестантскую (203, с. 168).

Но самое резкое ограничение свободы совести, на почве которой возник протестантизм, мы встречаем в учении Жана Кальвина (1509–1564 гг.). Отвергая в изданных им Церковных ордонансах право церкви прибегать к светским средствам принуждения, он в то же время эту обязанность по поручению церкви перенес на государство, которое не должно, по его мнению, терпеть лжеучений, заражающих христианское общество; в силу этого католики подвергались изгнанию, а остальные еретики, не принимавшие вероисповедания, провозглашенного для Женевской республики, подвергались телесным наказаниям, пытке и даже смертной казни (399, с. 360).

Реформация немного сделала в пользу практического развития принципа свободы совести. В начале она выдвинула этот принцип довольно высоко и потрясла господство прежнего духа нетерпимости, но затем, достигнув торжества, изменила прежде провозглашенному положению и признала старую практику. Единство веры теперь, как и прежде, стало признаваться как высшее благо, к достижению которого должно стремиться государство. Так как духовное правительство было перенесено на главу последнего – князя, то к нему перешло и право определять культ подданных: кому принадлежит территория, тому принадлежит и религия (21, с. 218).

Правительства не только считали себя вправе предписывать подданным, каких верований они должны держаться, но и допускали в своих государствах одну, две или, вообще, немногие религии, остальные же преследовали как ереси. В то же время выбор между допущенными религиями не всегда предоставлялся всем подданным, иногда он дозволялся лишь лицам высших сословий или даже вовсе не дозволялся.

По Аугсбургскому миру (1555 г.) в Германии допускалось юридическое существование двух религий – лютеранской и католической, остальные же рассматривались как ереси. Притом, лишь за князьями, городами и духовными прелатами признавалось право принимать аугсбургские исповедания. Князья, приняв ту или иную из двух дозволенных религий, имели право поддерживать и вводить ее на подвластной им территории. Подданные не имели свободы выбора религии. Если они не желали принять вводимую князем религию, им предстояло переселение вместе с семьями из владения князя, что на практике превращалось просто в изгнание (256, с. 53).

В Англии в 1539 г. парламентом был принят так называемый «Билль о шести статьях», который постановлял: 1) о действительном присутствии Иисуса Христа в преосуществлении; 2) что причащение под двумя видами не требуется Святым Писанием; 3) что закон Божий воспрещает браки духовенства; 4) что Бог повелевает хранить объекты целомудрия; 5) что частные мессы допускаются Писанием и полезны; 6) что устная исповедь полезна и необходима. Для всех, противившихся этим шести статьям, были установлены жестокие наказания.

Реформация привела к установлению независимости от Рима Англиканской Церкви. Как и везде в Европе, здесь царило убеждение, что в государстве может существовать только одна церковь. Возможность равноправности между различными вероисповеданиями или хотя бы простой терпимости для всех исповеданий в пределах одного и того же государства совершенно не входила в понятие того времени. Господство новой религии поддерживалось и утверждалось разными суровыми стеснениями и ограничениями, которые налагались на сторонников враждебных ей религиозных учений, главным образом, на католиков. Жестокие преследования продолжались и в периоды царствования Марии Кровавой, хотевшей восстановить католичество, и Елизаветы, защитницы епископальной церкви.

О том, что в XVI в. и в других европейских странах религиозная нетерпимость проявлялась не менее, а иногда даже более резко, свидетельствуют такие события, как Варфоломеевская ночь во Франции (1572 г.), жестокие казни в Богемии, борьба Цвингли и Кальвина с католиками в Швейцарии, развитие инквизиции при Филиппе II в Испании, кровавое господство герцога Альбы в Нидерландах и т. п. (256, с. 56).

С начала XVII в. отношение к свободе религии постепенно смягчается; это проявлялось в различных формах – в виде дарования известных прав гонимым религиозным партиям, расширения дарованных прав, прекращения преследований за известные преступления. Однако, как и прежде, правительства продолжали принуждать своих подданных молиться по обрядам покровительствуемых ими церквей и принадлежать к последним. В Англии по акту «О единообразии» 1662 г. не допускалось иного публичного богослужения, кроме англиканского, а по так называемому test act (1673 г.) все чиновники и военные обязаны были принести присягу в верности и признании верховенства короля в делах религии, а также принять причастие по обрядам Англиканской Церкви; нарушившие эти требования подвергались большому штрафу и лишались возможности занимать должность. В Германии в рассматриваемую эпоху отношение государства к религии определялось, главным образом Вестфальским миром (1648 г.). К двум допущенным Аугсбургским миром религиям, Вестфальский мир прибавил третью – реформатское исповедание кальвинистов и сохранил за князьями право определять религию своих подданных (256, с. 58).

Вместо одной принудительной церкви в Германии образовалось несколько, причем приверженцы одной церкви, находившиеся в пределах господства другой, подлежали высылке. Принуждение в деле веры, созданное Реформацией, явилось еще более произвольным и недостойным, чем религиозный гнет прежней церковной системы, так как теперь он опирался не на освященный веками авторитет церкви, а на личную волю обладателя территории. Если глава государства протестант, то и подданные должны быть протестантами, если он – католик, в католичестве должно пребывать и население; если глава государства вздумает переменить религию, то за ним в этом шаге должны следовать и подданные. Князь – епископ, говорил Маасен, предписывает, чему должны верить, как должны почитать Бога, как нужно действовать для того, чтобы избежать вместе и вечного, и временного наказания. Христианское начальство, как представитель Бога, распоряжается адом и небом (203, с. 188).

Таким образом, разрушение иерократической системы имело своим последствием религиозную свободу только для князя; освободилось от церковной опеки государство, воплощаемое в его главе, а не отдельная личность; последняя по-прежнему была лишена права свободного религиозного самоопределения (403, с. 114).