Князь Курбский

«Откуда дерзость в слабой жене?» – подумал Иоанн и вспомнил, что Анна в сиротстве ее была призрена Курбскими. «Это остатки плевел адашевских! – воскликнул он.? – Пускай же обитель будет вечным ей заточением!»

Часть четвертая

Глава I. Царица в обители Тихвинской

Зимнее утро белело инеем на высоких главах Тихвинского женского монастыря; звон колоколов далеко разносился в окружности; толпы народа теснились на пути к святой обители, ожидая прибытия царицы Анны. Еще задолго разнеслась весть, что государыня едет из Москвы в монастырь на богомолье, и все жители окрестных мест желали видеть ее и поклониться доброй царице.

Снег падал частыми хлопьями, но метель не разгоняла народа, всегда любопытного, всегда усердного к государям. Скоро показались вдалеке широкие сани, обитые пушистыми собольими мехами; в них сидела царица с боярынями; народ раздвинулся и с благоговением приветствовал ее радостным криком и желанием благоденствия. Царица кланялась приветливо; сопровождавшие ее бояре наделяли бедных страдальцев щедрою милостынею, и вокруг шумел говор народа: «Вот наша матушка, наша царица благочестивая!»

Приятность вида кроткой Анны возбуждала общее удивление, но что-то горестное таилось в самой улыбке ее; игуменья и за нею сестры, шествуя по две в ряд, встретили ее пред самой оградой; здесь лик Богоматери, поднесенный инокинями, казалось, призывал царицу под кров свой. Смиренно преклонилась Анна пред чудотворной иконой, и весь народ с умилением последовал примеру царицы – все пали на колена: старцы и дети, бояре и служители их.

Игуменья приветствовала государыню с благополучным прибытием, и Анна вступила за нею в соборную церковь, где мольбы ее соединились с молитвами отшельниц и о благе царя и России.

Тихое священное пение раздавалось под сводами храма и проникало душу царицы утешением и спокойствием. Отсюда спешила она посетить кельи сестер: с каждою из них беседовала и, шествуя по переходу, спросила игуменью о числе живущих в обители.

– Тридцать сестер, государыня,? – отвечала игуменья,? – и только одна из них, страждущая болезнию, сестра Глафира, не удостоилась представиться твоему царскому величеству.

– Я хочу сама ее навестить,? – сказала Анна и спешила войти в келью больной.

Она увидела ее на одре; страждущая, сложив руки, преклонила голову пред крестом, следы слез видны были на ресницах ее; тихая молитва вылетала из уст.

Но какое было изумление царицы, когда, подойдя к сестре Глафире, она узнала в ней свою благодетельницу, княгиню Гликерию Курбскую.

Прежде, нежели княгиня могла припомнить черты ее, Анна бросилась к ней, схватила ее руку и, прижав к сердцу, вскричала:

– Воспитательница моя, где нахожу я тебя?

Княгиня с изумлением слушала ее и не понимала этой благодарности, но, узнав, что пред нею сама царица, хотела упасть к ногам ее. Анна не допустила этого и заключила ее в объятия.

– Неисповедимы судьбы Господни! – воскликнула княгиня, всплеснув руками.? – Царица приходит ко мне, и я в ней вижу свою питомицу! Бог возвеличил твое смирение и утешил меня твоим присутствием.

– Велика ко мне милость Его! – воскликнула Анна.? – Когда я еще увижу тебя. Здесь отрадно душе моей; здесь в благоговейных молитвах прославляется имя Господне!

Наступил час трапезы, и царица, отпустив игуменью и сестер, пожелала остаться в келье Глафиры.

– Я хочу,? – сказала она,? – разделить трапезу с той, которая некогда питала меня; желала бы, благочестивые сестры, поселиться у вас в сей мирной обители; надеюсь, что Бог совершит чистое желание сердца!

Царица осталась наедине с Глафирою и, предавшись чувствам своим, с любовию взяла ее руку.

– Мы здесь одни,? – сказала она ей,? – забудь, что ты видишь царицу; твоя Анна пришла к тебе; благодарю за твои попечения, за твою любовь ко мне; дозволь мне называть тебя по-прежнему матерью. Матушка, я здесь счастливее, нежели в царских чертогах.

Глафира слушала ее с удивлением; давно уже лицо княгини Курбской не оживлялось столь сильными чувствами; слезы умиления катились по щекам ее. Хотя ей известно было о необыкновенной судьбе ее питомицы, перешедшей из боярского дома на трон, но она не ожидала встретиться с нею в Тихвинской обители и с такими чувствами смирения видеть супругу Иоаннову. Она страшилась за нее и не удивлялась желанию Анны, предпочитавшей тишину монастырского уединения великолепию Кремля.

– Какая перемена,? – сказала она государыне.? – Я жена изгнанника, ты супруга царя! Но верь мне, я не ропщу на виновника моих бедствий и молюсь за него.

– Ты молишься! – сказала Анна.? – О душа ангельская! Да услышит Бог твои моления. Но нет, мольбы твои обличат его пред Богом. Увы, как изменилась ты! Такой ли я тебя видела?

– Чувствую, что близок предел страданий моих,? – продолжала княгиня.? – Не жалей о сем, добрая государыня; я жена осиротелая, мать злосчастная; сын мой погиб, супруг мой погубил себя; но я с терпением несу крест; Спаситель нес его; есть лучшая жизнь, есть лучший мир, там найду я моего Юрия; туда собираюсь я и, пока живу, молюсь за моего бедного супруга и за царя его.

На другой день инокини собрались в келию страждущей сестры Глафиры; она уже не могла вставать с болезненного одра; благочестивые сестры окружали ее с заботливостию; между ними была и царица.

Не одна одежда отличала ее от прочих сестер; ее можно было узнать по нежному участию, с каким она стояла у одра больной, подавая ей питье, отирая пот с чела ее, поправляя изголовье; казалось, что нежная дочь стояла пред страждущею матерью. Глафира заметила ее слезы и кротко сказала ей:

– Не тоскуй о нашей близкой разлуке; душа моя уже давно стремится к Создателю; в Его обители нет ни слез, ни скорби; там просветлеет счастие наше. Сегодня мне представился в сонном видении вертоград красоты неописанной: над ним, как море, разливалось сияние, радуга полукругом обнимала небо от одного конца до другого; над нею блистали несчетные звезды и солнце; края радуги, касаясь земли, превращались в два светлых источника; от них веяло животворной прохладой; но я лежала среди тернов колючих, томясь жаждой и не имея сил подняться с земли. Мимо меня пролетали ангелы и призывали меня лететь за ними. «Нет крыльев и силы!» – говорила я. Тогда они сказали: «Три крыла возносят к небу: вера, любовь и надежда». Тут увидела я инока; он зачерпнул воды из источника и подал мне; я испила, встала с тернов, три светлых ангела подали мне венок, и я понеслась в море света.

– Сон твой внушил тебе благочестивые мысли; вчера ты говорила со мною о любви к Богу, о надежде и вере; вчера ты указывала нам радугу после дождя из окна твоей келии.

– Но душа моя жаждет испить от источника жизни вечной; хочу свершить священный долг христианский; призовите ко мне инока ближайшего монастыря принять жертву покаяния и утолить жажду души моей Святыми Дарами.

– Да подкрепят они жизнь твою! – сказала царица, отирая слезы.

– Уже я прошла мое поприще,? – продолжала Глафира.? – Не желай возвратиться мне к жизни земной; двенадцать лет уже, как я обрекла себя Богу; все принесла в жертву Ему, и скорбь о супруге, и память о сыне.

– В Боге живет душа твоя, и Его никто у тебя не отнимет,? – сказала царица.? – Поживи для друзей твоих!

– Разве я не буду жива для них,? – спросила княгиня, прижав руки Анны к сердцу,? – когда возвращусь к источнику жизни и света?

Скоро пришел почтенный старец, инок мужского Тихвинского монастыря, в сопровождении юного черноризца, его послушника, несшего священные книги, крест и посох старца.

Исполненная чистейшей веры и твердая в святой надежде, Глафира принесла покаяние со слезами любви к Богу. Все, что колебало ее мысли, все, что смущало ее на пути жизни, представлялось ей преступлением пред Тем, кто должен быть единственною целью человеческой любви и желаний бессмертной души.

– Прискорбно мне,? – говорила она пред всеми, проливая слезы покаяния,? – что предавалась унынию и не всегда с терпением сносила жребий мой; все время земных бедствий не есть ли минута пред вечностью? Жалею, что давно не имела сил разорвать оковы земных склонностей, не допуская душу предаваться Богу, волею которого живем и умираем. Прости мне, святой отец, во имя Господне! Простите, сестры, мои вины пред вами, если чем заслужила от вас нарекание.

Старец, царица и все присутствовавшие при этом признании чистой души проливали слезы умиления.

– Приди ко мне, Спаситель мой! Тебя ожидала я! – воскликнула Глафира, коснувшись устами священной чаши.? – Освяти душу мою и спаси меня, помяни сына моего Юрия,? – прибавила она тихо,? – и спаси отца его!

При этих словах молодой инок, который давно уже не сводил глаз с княгини, вдруг изменился в лице, зарыдал и, упав к подножию одра, схватил руку ее, воскликнув:

– Благослови, благослови меня!

Княгиня взглянула на него; до того времени не обращала она внимания на окружающих ее, предавшись благоговейному чувству, приподнялась, качая головой; сердце ее казалось ей воскресшею надеждою; все черты ее сына представились ей в лице инока, и она простерла к нему дрожащие руки.

– Родная! – сказал инок, преклонясь до земли.

– Ты сын мой! Юрий… Спаситель мне возвращает тебя.

Она с трудом дышала; лицо ее изменилось от сильного волнения, она опустилась на одре и несколько времени лежала безмолвно; но прежнее спокойствие скоро появилось в лице ее; чистая, небесная радость оживила черты.

– Благословляю Провидение! – сказала она, возведя взор к небу и сложив руки с благоговением.? – Бог возвратил мне в тебе отраду жизни моей. Ты закроешь глаза матери!

Все присутствовавшие были поражены этим неожиданным случаем; их судьбой, разлучившей мать и сына и соединившей теперь в стенах Тихвинской обители.

– Прошу, да скроется в стенах этих тайна возвращения сына моего,? – сказала княгиня, обратясь к окружающим.? – Умоляю вас священными тайнами божественных даров; от этого зависит спасение жизни его.

Все единодушно дали обет в молчании. Тогда Глафира пожелала узнать все случившееся с Юрием после разлуки их.

Рассказ его еще более воспламенил в душе Глафиры удивление и благодарность к неисповедимому промыслу Всевышнего.