Блокада в моей судьбе

Но уже с первых дней стойкость и боевой дух стали подвергаться серьезным испытаниям.

Немецкая авиация господствовала в воздухе. Особенно досаждали пикирующие бомбардировщики Ю-87. Это была довольно тихоходная машина, способная действовать лишь при наличии господства в воздухе, в противном случае она становилась легкой добычей истребителей. Но отпор давать им было некому, поскольку в небе наших самолетов видно не было. К тому же в войсках не оказалось достаточно эффективных средств ПВО. Поэтому для действий этих стервятников в летнем русском небе тогда был полный простор. Подходя к месту бомбежки, бомбардировщик включал сирену и под ее дьявольский вой сваливался вниз, в пике. Прицеливание осуществлялось самим корпусом самолета, что обеспечивало высокую точность попадания в цель.

Отец неоднократно попадал под бомбежки, рассказывал и о днях обороны на Луге. Это было время дикого напряжения сил, ощущения постоянной опасности, временами отчаяния. Атаки сменялись отступлениями, каждый день – большие потери людей, кругом раны и кровь.

Мучили изнурительные марши по дорогам, в пыли и на жаре, под постоянной угрозой воздушного нападения противника. Бывало и так, что танкисты весь день совершают марш. Наконец прибывают в назначенный район.

И тут же поступает приказ – совершать марш в обратном направлении. Ввиду крайнего изнеможения механиков-водителей офицерам приходилось подменять их и самим садиться за рычаги управления боевых машин. Нередко приходилось сутками быть без пищи и сна.

В силу боевой необходимости постепенно дивизия распалась как единое целое. Та же участь постигла штаб и политотдел дивизии. Вести боевые действия приходилось смешанными группами танкистов, пехотинцев, ополченцев. Главная опасность состояла в том, что люди могли ослабнуть духом, сломаться психологически. К сожалению, такие случаи были. Но основная масса воинов на Лужском рубеже держалась стойко. Политработникам приходилось много работать с людьми, показывать личный пример – красная звезда с серпом и молотом на рукаве ко многому обязывала.

В этой невероятно сложной обстановке замечательно показали себя многие командиры, политработники, бойцы. Исключительно добрых слов заслуживали, по мнению отца, командир дивизии полковник М. И. Чесноков и его заместитель полковник А. Б. Родин. Именно они были одними из организаторов обороны на Лужском рубеже, они же организовали выход боевых групп дивизии из окружения.

Прорваться из окружения им долго не удавалось, была даже мысль перейти к партизанской борьбе. Лишь ценой героических усилий, неся большие потери, боевые группы дивизии все же осуществили переход линии фронта. Самое главное, что они сохранили и принесли с собой боевое Красное знамя дивизии, что служило подтверждением доблести и героизма воинов.

Мужество и стойкость десятков тысяч строителей и защитников Лужского рубежа, стоявших насмерть перед неизмеримо лучше обученным и вооруженным врагом, заслуживают слов великой благодарности и высочайшей оценки потомков и нашего государства.

Ленинград готовится к борьбе

В эти дни самым привлекательным местом для меня стала территория военного училища. Раньше помещение, где обитала наша семья, принадлежало этому училищу, и одна сторона здания оказалась как бы на территории училища.

Поэтому попасть туда было очень просто – достаточно открыть окно в коридоре и перебраться через низкий подоконник. Поэтому в каждую свободную минуту я отправлялся к военным.

Там было очень интересно. Стояли две противотанковые пушки. Около них постоянно шли тренировки расчетов. Отрабатывались действия по отражению атаки танков. Громко подавались команды. Тут же шел разбор проведенных занятий. Немного дальше находилась полоса по отработке приемов штыкового боя, на которой тренировались солдаты с макетами ружей для имитации ударов штыком или прикладом. Подразделение выстраивалось цепочкой и устремлялось в атаку на макеты вражеских солдат. Командир громко комментировал действия каждого бойца. На расположенной поодаль полосе препятствий отрабатывались навыки физической подготовки.

Временами на этом плацу собиралось очень много военных. Проводились митинги, строевые смотры. Звучали оркестры. Поскольку с младенчества я рос в военных гарнизонах, мне здесь было все родным. Правду сказать, меня с братьями пару раз там задерживали. Обычно это происходило по инициативе какого-либо начальника. Нас приводили к дежурному по части, начинали разбираться. Но когда узнавали, где мы живем и что отец наш на фронте, отпускали. Вскоре к нам привыкли и до наступления холодов мы проводили там очень много времени.

Однажды я, как обычно, находился на территории училища. Там в это время одна из воинских частей готовилась к отправке на фронт. Я уже разбирался в этих вещах. Провели строевой смотр, потом митинг. Бойцы были с оружием, с шинельными скатками. В углу плаца развернуты полевые кухни.

Подошло время обеда. Рота за ротой, с котелками в руках, солдаты шли получать свою, как тогда говорилось, пайку. Я слонялся неподалеку. Чего скрывать, есть хотелось очень, а попросить стеснялся. Но все же меня заметил пожилой старшина и громко позвал:

– Эй, пацан, иди к нам!

Видя мою нерешительность, позвал более настойчиво:

– Подходи!

Когда я несмело подошел, он обнял меня и сказал:

– Небось, хочешь кушать?

– Да, – потупился я, – очень хочу.

– Ну тогда пойдем со мной, у нас как раз есть лишняя порция, – улыбнулся старшина.

Мы с ним подошли к повару, и он сказал, показывая на меня:

– Этот с нами.

Старшина дал мне котелок и кусок хлеба. В котелок повар налил щей, а в крышку от котелка положил пшенной каши. Я вместе с солдатами мгновенно все съел… Затем мне дали еще кружку чаю. Тут объявили построение.

– Ну как, наелся? – спросил меня мой благодетель.

– Спасибо вам большое! Я давно уже так не ел.

– Ну, беги к мамке, а мы – на фронт.

До конца своей жизни я не забуду эти щи и кашу, которыми накормил меня совершенно незнакомый человек. Так и стоит перед моими глазами широкое лицо, добрые серые глаза, ладная сильная фигура простого солдата, который преподал мне науку отношения к людям, основанную прежде всего на доброте, желании и способности прийти на помощь нуждающемуся.

Среди июльских жарких будней в нашей семье едва не случилась беда. Мама в очередной раз отправилась в Смольный узнавать о судьбе отца. Мне она поручила смотреть за младшими братьями и строго наказала гулять только в соседнем скверике, никуда больше не ходить, на улицу не выбегать. С этими напутствиями мы отправились гулять. В сквере было много ребятни. Как всегда, играли в войну. Мы тоже вступили в игру, да так увлеклись, что я не сразу заметил исчезновение самого младшего, двухлетнего брата Гены. Обнаружив, что его нигде рядом нет, вместе со всеми ребятами бросились на поиски. Обыскали все углы, все кусты – брата не было. Начали опрашивать всех, кто находился поблизости – все безрезультатно. Вскоре появилась мама. Когда узнала о пропаже сына, страшно расстроилась, с укоризной посмотрела на меня и с горечью сказала:

– Ведь я тебя просила смотреть за ними, надеялась на тебя, а ты так меня подвел!

Посадив нас на скамейку и наказав никуда не отлучаться, сама отправилась на поиски Гены. Дважды она возвращалась без всякого результата. На лице ее было отчаяние и горе. Чувствуя свою вину, я остро переживал. Гена, наш самый младший брат, был ласковый, тихий, симпатичный ребенок, но очень болезненный. Еще до войны мама постоянно ходила с ним по врачам. У него обнаружились ранние признаки рахита.

День уже клонился к закату, а мы все еще сидели в сквере, и надежды найти брата становилось все меньше и меньше. Наконец мама сказала:

– Пойдемте домой. Я вас покормлю и отправлюсь на дальнейшие поиски.

Мы успели сделать лишь несколько шагов, как вдруг к нам подбежала какая-то женщина и, запыхавшись, сказала:

– Это не ваш ли маленький ребенок стоит и плачет в входа в Таврический сад?

Женщина еще не закончила фразу, а мама молнией метнулась к указанному месту, на ходу крикнув мне:

– Ждите меня здесь, никуда не уходите!

Через несколько минут видим – идет наша мама, счастливая, вся в слезах, и ведет за руку зареванного Гену.

Он действительно стоял у Таврического сада, плакал, и какая-то женщина уже собиралась вести его в милицию.

Мы никак не могли понять, как двухлетний малыш смог перейти на другую сторону оживленной улицы, пройти довольно далеко мимо ограды Таврического сада и оказаться у его входа? Старались у него допытаться: как он там оказался, может, кто-то его увел? Но малыш был так испуган и взволнован, что добиться от него ничего не смогли.

Мы были очень рады тому, что все завершилось благополучно, и искренне благодарили отзывчивую женщину.

Кстати сказать, я не помню случая, чтобы мама хоть раз в жизни меня ударила. Отец, за исключением одного эпизода, когда я попал под горячую руку, тоже не бил меня. Так что мое детство в семье прошло без мер физического воздействия. Считаю это величайшим благом, давшим мне, несмотря на все жизненные испытания, возможность свободного, без страха, развития.

Часто мы с братьями ходили гулять в Таврический сад, поскольку он находился очень близко от нашего дома. Там стояли зенитные орудия, проходили различные занятия, тренировки, рылись окопы и возводились другие оборонительные сооружения. В общем, нам там было очень интересно.

Нас очень интересовали аэростаты, которые в начале войны появились в разных местах города. Предназначение аэростатов состояло в том, чтобы затруднить действия авиации, вызвать страх у вражеских летчиков перед возможным столкновением с аэростатом или тросом, которым он крепился к земле. Это заставляло немцев летать как можно выше, что в свою очередь снижало точность их бомбометания.

Однажды мы почти весь день наблюдали за установкой аэростата в Таврическом саду. Расчет, состоящий из молодых женщин, одетых в военную форму, пытался завести аэростат на выделенное для установки место. Однако стропы, которыми он крепился, запутались в ветвях деревьев. При этом, как всегда, собралось много зевак и советчиков. Командовал женским расчетом довольно молодой сержант.

Он, видимо, был не особенно опытным в этом деле, поскольку при случившейся оказии растерялся и прислушивался ко всем советам, которые во множестве давали собравшиеся вокруг люди. Когда стало ясно, что стропы аэростата основательно застряли среди веток деревьев, сержант полез на дерево и оттуда, сверху, давал своей женской команде указания. Это зрелище было настолько потешным, что все умирали от смеха.

Представьте себе такую картину: огромный аэростат застрял между деревьев. Из-за ветвей раздаются указания, которые женская команда на земле со смехом, прибаутками и довольно неумело пытается выполнять. Дело не движется. В какой-то момент сук, на котором находился сержант, сломался и молодой воин грохнулся в прямом смысле с небес на землю. По счастливой случайности ему удалось ухватиться за другой сук. После определенных усилий под торжествующие крики толпы он сумел закрепиться в новом положении. Наконец кто-то принес одноручную пилу, с помощью которой совместными усилиями удалось отпилить большой сук, мешавший освободить один из тросов. Прошло еще несколько часов.

Наконец, к общему восторгу присутствующих, аэростат освободился от пут и поплыл к своему месту.