Топчут наши хлебы,
забирают скарбы,
Наших жен увозят,
пользуют сестер!
Чужеземец мерзок,
грязен и матер!
Можем ли мы робко
созерцать разбои?!
Поднимайтесь, люди!
В битву, эй, герои!
Иль хотите, чтобы
униженья за
Плюнули нам дети
в будущем в глаза?!».
И восстали люди,
и собрали камни,
И ряды сплотили
на призыв Муканны;
И в исламской вере
уж пробита брешь:
Уж свободны Суббах,
Бухара и Кеш;
В Согде и Несефе —
«белые одежды»;
Да и в Нишапуре
уж не так, как прежде;
Хорасан бушует;
уж халиф не рад —
«Белые одежды»
целятся в Багдад!
И халиф «взорвался»
на сынов ислама:
Топчет он ногами:
«До такого срама
Довели,
ослы,
Великий Халифат!».
Он чалму срывает,
рвет с себя халат,
Первому, кто рядом
трепетал, как заяц,
Голову срубает…
«Где Муслим-мерзавец?!
Где сей трус паршивый,
смелый на словах?!
О, позор, позор мне!
Не простит Аллах!».
А меж тем Муканна,
непокорный первый,
Обращает братьев
в собственную веру:
«Мы свободно жили
на своей земле,
Мы свободны были,
как простор полей.
Никого не звали,
никого не гнали,
И в своих заботах
мирно почивали.
Орошали нивы,
коз, овец пасли,
Заратустре службу
праведно несли.
Но пришли арабы
с чуждой нам культурой,
Навязали веру
рабскую
и суры.
Запретили живность
нам живописать —
Дескать, лучше суры
вслух читать,
читать…
Разрешили мыслить
только по Корану,
Но прочтешь две суры —
голова в тумане.
Нам кричат имамы,
что лишь Мухаммед
Прислан нас очистить
и спасти от бед;
Посвятить Аллаху,
мол, должны мы чувства,
Все свои надежды,
все свое искусство;
Якобы в неволе
смысл небесный есть:
Там
свободным будет,
кто покорен
здесь.
Не нужна нам доля
бессловесных тварей!
Эй, вооружайся,
молодой и старый!
Ни к чему нам гурий
девственная стать,
Если наши жены
будут здесь страдать!
Пусть сулят имамы