В каше

На одном из информационно-развлекательных порталов писали о пойманном у берегов Норвегии дельфине с привязанной к нему ремнями камерой, предположительно российского происхождения.

Миша не поленился, создал аккаунт с рандомным ником и написал комментарий, мол, это был не русский дельфин, потому что настоящий русский дельфин в случае облавы съел бы всю технику и запрыгнул в рот киту, но никогда бы не дался в руки врагу!

Затем Миша вернулся в Википедию и через четыре ссылки попал на статью про Большое тихоокеанское мусорное пятно. Он знал о его существовании и раньше, но только сейчас увидел в нём идеальную площадку для реализации инновационного бизнеса.

Это был шанс использовать данный ему ресурс на полезное дело и получить право на длительную командировку, где, убежав от суеты, можно было всё хорошенько обдумать.

Миша так загорелся этой идеей, что хотел тут же позвонить Профессору, не сомневаясь, что прямо сейчас уговорит старика, и тот совершенно точно похвалит Крымского за гениальную идею.

Было уже за полночь, и Миша решил обойтись смс-сообщением. Профессор не ответил. Но уверенность Крымского в том, что дело выгорит, только росла.

Всю ночь Миша читал про мусорные пятна в океане и представлял, как будет инвестировать в существующие проекты, предлагающие решения проблемы, или создаст собственный, соберёт экспедицию и уплывёт изучать явление, дорабатывать методы очистки океана. Заснул Миша только под утро.

Когда на следующий день он позвонил Профессору, чтобы рассказать о своём плане, тот успокоил возбуждённого собеседника и, не давая коснуться темы, согласился его выслушать, но не по телефону, а вживую.

Вместо личной аудиенции, спустя два дня, Миша получил посылку от Профессора. Помимо авиабилета до Нью-Йорка и записки с указанием точного места встречи, в ней находился комплект одежды: широкий тёмно-серый френч с пуговицами под самое горло и не менее широкие брюки.

Вся суть в целом приемлемого наряда заключалась в одном атрибуте: над левым верхним карманом френча крепился лакированный металлический значок размером со спичечный коробок. На фоне красного развевающегося флага, огранённого золотистой каёмкой, приветливо улыбались два светлых лица – бессмертные вожди Корейской Народно-Демократической Республики: Ким Ир Сен и его сын Ким Чен Ир.

Уважаемые товарищи взглянули на Мишу с заботой и любовью, и он невольно проникся к ним симпатией. Правда, в его сознании Кимы предстали отнюдь не в привычных образах диктаторов или строителей социализма, а скорее как герои западных комиксов, с тривиальной харизмой и множеством суперспособностей. Виной тому могла послужить современная музыка, что играла в комнате во время осмотра содержимого посылки.

Ясно было одно: наличие костюма в посылке – это даже не намек, а прямой приказ надеть его на ближайшую встречу. Впоследствии Миша так и сделал, что обернулось для него определенным неудобством. Выдавать себя за строителя враждебного социализма в процессе приобщения к американской культуре было вполне «по-профессорски». И хоть Миша привык к подобным шуткам, он не прекращал удивляться нетипичному чувству юмора старика.

3.

В знаменитом парке аттракционов, расположенном в городе Джексоне, что в часе езды от Нью-Йорка, было непривычно тихо. Показавшись из-за деревьев, утреннее солнце бросило скользящие лучи на неподвижные зелёные верхушки. Тотчас на фоне вспыхнувшего неба зелень слегка потемнела, и среди змеящейся дымки проявился тёплый розоватый оттенок.

Нередко при виде такой красоты ценители городских пейзажей впадают в визуальную нирвану. Их настигает непоколебимая уверенность, что жизнь прекрасна, и на этот мир зря наговаривают. А тут ещё и птицы запели слаженней и громче обычного, подстрекая к сравнению с раем.

Птицы пели не вследствие эстетического удовольствия, на которое они в принципе были не способны, а по причине охватившей их тревоги. Как правило, в это время суток по парку вовсю разгуливали первые посетители – птичьи кормильцы. С их массивных, с точки зрения птиц, фигур щедро осыпались попкорн, крошки от бургеров, сладкая вата и прочие лакомства. И поскольку птичий пир продолжался изо дня в день, сами пернатые даже не подозревали, что их собратья на других континентах иной раз чувствуют нужду. Сегодняшний день обещал стать для них хорошим уроком, наглядным примером, почему следует ценить каждую ниспосланную крошку.

На старте 130-метровых американских горок стоял подготовленный к запуску состав вагонеток. На одном из двух первых мест томился Миша, он казался единственным посетителем парка. Такого рода одиночество нельзя было назвать гордым: напротив, молодой предприниматель выглядел смущённым, поскольку считал себя причиной перебоя в графике работы парка.

Помимо птиц, утреннюю тишину нарушали доносящиеся до ушей Миши возгласы обыкновенного человеческого негодования. За оградой, метрах в ста от горок, толпился народ, как показалось Мише, требующий объяснений: почему парк всё ещё закрыт?

«А ведь здесь могут рушиться чьи-то «воздушные замки». Наверняка многие из них приехали в Нью-Йорк только ради аттракционов», – думал Миша, досадуя, что ему пришлось стать преградой на пути простых людей к их желаниям.

Вдруг обоняние Миши задел стойкий запах слабоалкогольных энергетических напитков, довольно неприятный, когда сам их не употребляешь. Он огляделся по сторонам и заметил, что со спины к нему приближаются три молодые азиатки, облачённые в традиционные корейские чосоноты. Просторные рубахи с вышитыми на плечах золотистыми цветами были заправлены в широченные багровые юбки, натянутые под самую грудь. Они подходили всё ближе, словно исполняя народные танцы, хаотично кружась между собой и совершая плавные, размашистые движения руками, периодически приближаясь друг к другу, но чаще обращаясь к солнцу.

– Может, я встану? – обратился к танцовщицам Миша. – Профессор опаздывает, и вообще неизвестно, когда он будет. Давайте откроем парк, а мы с ним в следующий раз покатаемся. Да мне, по правде говоря, не очень-то и хотелось.

– Извините, не положено. Лев Алексеевич настоятельно просил его дождаться. И пожалуйста, оставайтесь на своем месте, так нужно, – тонким голосом ответила одна из девушек, отрицательно покачав пальчиком, продолжая при этом танцевать.

Услышав чистую русскую речь, Миша немного удивился.

– Кому нужно? У меня уже ноги затекли. Сколько можно ждать? Смотрите, вон люди на меня пальцами тычут. Каждый из них убить меня готов! – аргументировал свою просьбу Крымский, но, несмотря на повышенный тон, его доводы не подействовали на танцовщиц, и теперь они все вместе отрицательно покачали головами из стороны в сторону.

Миша смирился со своей участью и, чтобы хоть как-то отвлечься от принятых им неудобств, решил завести отстраненный разговор.

– Как там у вас, в Корее? – спросил он ближайшую к нему девушку.

– Не знаю, я из Монголии, – ответила она, продолжая танцевать.

– А ты? – спросил он вторую.

– А я кореянка, но только по папе. Он почти что наш был, мама говорила, на рынке торговал, – танцовщица запнулась и громко икнула.

– Ясно. Ну, а в тебе хоть что-то корейское есть? – обратился он к последней танцовщице, самой юной и, по его мнению, самой симпатичной.

– А я тебе ни хрена не скажу, капиталистическая свинья, – на ломаном русском ответила она, артикулируя под стать диктору северокорейского телевидения.

Разговор не сложился. Неловкую паузу сгладил Профессор, подошедший как раз после этих слов. Старик находился в приподнятом настроении и также был одет в широкий френч с большим красным значком.

– Товарищ Крымский, я вас приветствую! Как ваши гениальные дела? – обратился он к Мише, разворачивая свёрнутый в трубку флаг КНДР.

– Добрый день, Профессор. Я, конечно, ценю вашу оригинальность, но зачем было ставить меня в столь неловкое положение? Вон те люди меня скоро съедят, – пожаловался Миша, указывая на собравшуюся под забором толпу.

– Так в этом же весь смак. Это только начало. Ладно, поехали, сейчас всё поймёшь, – и Профессор присел в вагонетку на соседнее место рядом с Крымским, закрепив северокорейское знамя на флагштоке между сиденьями. Миша удивился наличию подставки для флага, которой ранее не заметил.

Прежде чем состав тронулся, Профессор сделал едва заметный кивок головы в сторону одного из административных сооружений. Миша обратил на это внимание и вскоре понял предназначение данного жеста. В момент, когда вагонетки сдвинулись с места, на весь парк, изо всех возможных динамиков, с оглушительной громкостью заиграла корейская народная песня.

Подражая мимике Кобзона, Профессор тут же начал подпевать, вступив в схватку с шумом стартовавшего аттракциона.

– Лев Алексеевич, мы же в сердце Америки! Зачем лишний раз раздражать американцев?! Мы и так на пороге очередной Холодной войны! – постарался перекричать Профессора Миша.

– Не страшно, – так же крича, ответил Профессор. – Сомневаюсь, что они знают эту солнечную песню. Это американцы, они не интересуются остальным миром.

– Так я тоже её не знаю. Но зачем? Это чёрный пиар по линии нездорового патриотизма? Как и у нас: будто он есть, когда на самом деле его нет? Чтобы молодёжь смеялась и отвергала его в будущем, как и религию?

– О-о-о, приехали. Ты меня ещё в этом обвини, – Профессор нарочито отвернулся, демонстрируя, что не желает продолжать этот разговор.

– Зачем? – громче прежнего повторил вопрос Миша. Вагонетки набирали скорость, и общаться становилось всё сложнее.

– Тест-драйв «полярности» мирового устройства. Если позволишь, я позднее объясню, сейчас время наслаждаться!

Разговор из области осмысленных криков перешёл в область неконтролируемых, а вскоре и вовсе перестал быть таковым: одинокие любители острых ощущений заехали на мёртвую петлю. Постоянные перевороты на скорости повысили содержание адреналина в Мишиной крови, но, даже поднявшись на высоту более ста метров, он виновато посматривал на толпу, собравшуюся у входа в парк. Он по-прежнему чувствовал неловкость, чего нельзя было сказать о Профессоре, чьи эмоции от аттракциона напоминали впечатления пятнадцатилетней девчонки: «А-А-А-А… Я больше никогда сюда не сяду!!! Я закрыл глаза!!! Что там?!!! Что там?!!! Да ну вас в задницу с вашими горками!!! А-А-А-А!!!…» И дальше в том же духе.

В разгар заезда из парковой зоны вылетели три дымящиеся ракеты. От них в небе остался вертикальный шлейф красно-жёлтого цвета, заметный едва ли не на весь Нью-Джерси. Вдоль рассеивающегося газового шлейфа поочерёдно, на воздушных шарах, в небо поднялись исполинских размеров флаг КНДР, транспарант с изображением иероглифов «Чучхе» и столь же огромное красное полотно с жёлтыми, пересекающими друг друга, серпом, кистью и молотом – эмблемой Трудовой партии Кореи.

Шоу продолжалось. Загремел салют, и вслед за ракетами и растяжками в небо плавно поднялась огромная кукла-аэростат в форме бронзовой скульптуры Ким Ир Сена, а за ней – последний плакат, с изображением вождя на фоне солнца, дополненный подписью «Happy Birthday Kim Il-sung».

Профессор посмотрел вслед улетающей скульптуре и, расплывшись в сентиментальной улыбке, зачитал отрывок незнакомого Мише стиха.

«… До свиданья, наш ласковый Миша,

Возвращайся в свой сказочный лес», – сумел расслышать Крымский и понадеялся, что речь в песне идёт не о нём, а об одноимённом животном.

Проговаривая эти строки с театральным самозабвением, Профессор делал вид, что вытирает слёзы. Миша же от этого эксцесса попросту оторопел: он не ожидал, что шутка Профессора примет такой размах. Ему даже стало страшно – не за себя, а за судьбу всего человечества: «Неужели подавляющее большинство людей живёт лишь для забавы Профессора и ему подобных?» Миша задал этот вопрос молча, про себя, после чего побагровел от злости.