Змея

Стражник кивает. Его лоб в поту.

– Молодец. – Я отпускаю его. – А теперь вытаскивай отсюда этих свиней.

Тот, у которого повреждена грудь, уже ползет к двери, так что молодой выволакивает двух остальных. Он так спешит убраться от меня подальше, что чуть не забывает запереть за собой камеру.

Только когда они уходят и кровообращение восстанавливается, о себе заявляет боль. Во время драки я каким-то образом умудрилась вывихнуть плечо, которое мне поранил убийца.

Черт!

Придется его вправлять. Уперевшись ладонью в стену, я делаю глубокий вдох и всем весом налегаю на руку, вставляя кость на место, после чего теряю сознание. Прихожу в себя уже на полу, дрожащая и изнемогающая от боли, зато у меня получилось. Я не предпринимаю попыток подняться. У меня нет сил. Но мучения того стоили: среди царящего хаоса я слямзила ключ с пояса тюремщика так, что молодой стражник этого не заметил, и сейчас мне даже не нужно ползти, чтобы припрятать его в одной из трещин в стене.

Хотя я не думаю, что стражи попытаются повторить попытку, едва ли произошедшее ускорит появление еды и воды. За свое унижение они наверняка отплатят мне наказанием, так что моя голодовка продлится до тех пор, пока король не предпримет ответный ход.

А когда предпримет, я буду к нему готова.

3

Через две недели после нашей свадьбы в центральном мраморном зале дворца, где обычно проводятся летние балы, собирается суд.

Королю потребовалось гораздо больше времени, чем я ожидала, на то, чтобы организовать эту имитацию правосудия, и я теряюсь в догадках относительно того, что именно его настолько задержало. Возможно, у короля оказалось меньше поддержки, чем он предполагал, и ему пришлось прибегнуть к шантажу и другим угрозам, чтобы заручиться необходимыми показаниями. Как бы то ни было, я поняла, что дела у него идут неважно, когда в камеру стали приносить воду. Я нужна ему слабая, но не мертвая. Во всяком случае, не таким манером. Уж если смерть, то публичная. Официальная.

После нашей последней встречи с Шарпом я больше не получала от него никаких весточек и могла лишь предполагать, что он не в состоянии отойти от Торина, а потому выжидала, желая, чтобы все выглядело так, будто я сдалась. Выжидала, радуясь тому, что украденного мною ключа до сих пор не хватились. Как только мне станут известны планы короля, можно будет сбежать.

По его распоряжению меня волокут в зал рано утром. Отовсюду слышатся брезгливые восклицания. На мне та же окровавленная сорочка, в которой я была в ночь попытки убийства Торина. Я грязная и вонючая. Могу только представить, как я выгляжу, но наверняка не импозантной, не грозной и вообще не такой, какой должна выглядеть Гадюка.

Кажется, в зале сгрудилась половина Первого острова. Некогда ликующие свадебные гости превратились в глумливую толпу.

Меня заставляют ждать, посадив на стул, одиноко стоящий так, чтобы все могли поглазеть на подсудимую, чем все и занимаются, пока не появляется король. И начинается представление. Скоро становится ясно, что оно будет весьма зрелищным.

– Дамы и господа, мои дорогие островитяне, – берет слово король. – Благодарю вас за то, что пришли сегодня, хотя я глубоко сожалею о том, что ваше присутствие вообще понадобилось. Мой сын… – Он сбивается, в его голосе звучат фальшивые нотки. – Простите меня, – продолжает он, держась за грудь. Глаза его полны крокодиловых слез. – Принц Торин тяжело болен, борется за жизнь, и я хочу лишь одного – быть рядом с моим любимым чадом.

Ой, оставьте! Сомневаюсь, что король навестил Торина хотя бы раз. Как бы то ни было, меня охватывает страх. А что, если он говорит правду? Что, если состояние моего мужа настолько серьезно? Или король, как обычно, только разыгрывает роль? Может быть, мне просто встать, удрать из этого зала и пробиться в покои больного, оставляя за собой шлейф из разбросанных трупов?

Только осознание, что подобное действие поставит под удар все, за что мы сражались, – стабильность на Востоке, – мешает мне воплотить желание в жизнь. Вместо этого я сижу и заставляю себя слушать околесицу, которую несут королевские уста.

– У меня разрывается сердце от того, – говорит он, – что эта женщина, – и делает паузу, указывая на меня, – которую я принял как родную дочь, предала нас всех, и как предала! От того, что она замешана в возможной гибели моего мальчика.

Наши взгляды встречаются, и я не вижу ни толики грусти. Лишь непреклонную решимость уничтожить меня. Теперь уже неважно, собирался ли он той ночью меня убить. Он убивает меня сейчас.

Король отводит глаза и продолжает нападки на мою персону.

– Я бы не поверил в то, что она замешана в покушении на жизнь Торина, если бы не видел этого собственными глазами. Стоит мне вспомнить, как она наклонилась над его телом, а из его груди торчит ее нож… – Он снова замолкает, чтобы собраться с силами. – Что ж, теперь вы все видите его кровь на ее одеждах.

По толпе проносится шепот ужаса и отвращения, а я смотрю на присяжных, стараясь понять их реакцию. Для моего судилища король собрал тот еще консилиум – он целиком и полностью состоит из его советников и губернаторов остальных островов. Из людей, которые ему принадлежат. По выражению их физиономий я понимаю, что представление короля нравится им ничуть не меньше, чем ему самому.

– Мне грустно об этом говорить, – продолжает король без малейших признаков грусти в голосе, – но наша Гадюка далеко не та, за кого себя выдает. Она предала нас всех, и сегодня, увы, я вынужден показать вам ее истинную суть.

Заседание продолжает Брэйдон, чего следовало ожидать, поскольку он может засвидетельствовать ровно то, что требуется королю, чтобы ему поверил каждый из собравшихся.

Король ставит его напротив присяжных, то есть я теперь смотрю почти прямо на него, хотя Брэйдон избегает встречаться со мной взглядом.

– Не расскажете ли вы суду, что случилось в ночь нападения? – просит король. Очевидно, что он совершенно уверен в том, что услышит.

– Обвиняемая покинула свадебные покои поздней ночью, желая вернуться в свою прежнюю комнату.

При этих словах по залу проходит ропот удивления: зачем невесте покидать мужа в брачную ночь? Это обстоятельство моментально вызывает подозрения.

– И она ушла одна?

Король выглядит слишком довольным для отца, жизнь сына которого висит на волоске.

– Нет, хотя она того хотела. Я настоял на том, чтобы ее проводить.

– Зачем?

Теперь Брэйдон смотрит на меня.

– Потому что я никогда не доверял ей. Она одна из Змей.

Собрание в унисон кивает, и я еле сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза, поскольку те же самые придворные не так давно дружно подхалимствовали передо мной.

– Это так, – соглашается король. – А что произошло потом?

– Я сопроводил Змею в ее старые покои, где она пожелала остаться, чтобы возвращением не потревожить принца. Я был против, однако задавать вопросы не мое дело, так что я пожелал ей доброй ночи.

– А когда вы увидели ее в следующий раз?

Король приближается к триумфальному финалу.

– Когда ворвался в комнату принца и обнаружил ее склонившейся над ним. Ее нож глубоко вошел ему в грудь, а окно, через которое она проникла внутрь, было широко распахнуто.

От крика возмущения, огласившего зал, губы короля расплываются в улыбке, а мое сердце сжимается. Они все совершенно уверены в моей виновности. На сей раз мне становится страшно за себя.

Когда воцаряется порядок, король снова обращается к присяжным:

– Одних этих показаний вполне достаточно, чтобы вынести ей обвинение, однако я призываю вас выслушать остальных свидетелей и таким образом в полной мере осознать, насколько далеко эта девица готова зайти, чтобы добиться власти.

Когда он говорит «девица», я свирепею. Я – Гадюка. Я сделала то, на что никто другой не отважился, – оказала капитану Адлеру сопротивление и победила. Король нарочно подбирает слова, которые подорвут мою репутацию, приуменьшат мои заслуги, так что даже страх не мешает мне вскипеть.

Брэйдон покидает трибуну, и король одного за другим выводит на его место людей, которые порочат мое имя. Начинает он со стражей, большую часть которых я никогда в жизни не видела, и которые приводят выдуманные примеры моего «превышения власти». Не думаю, что кто-нибудь из слушателей действительно верит в то, что я носилась по комнатам и удовольствия ради выплескивала вино из бокала в лица стражникам, но это не важно. Понятно, что король раззадоривает толпу.

Далее приглашаются горничные, которые одевали меня к свадьбе и которые теперь утверждают, будто я делилась с ними своими сомнениями относительно замужества. Будто я была самой безрадостной из всех невест, каких им только приходилось видеть. Будто я признавалась в том, что выхожу за Торина сугубо ради его трона. Они смотрят в пол и повторяют слова, которые им велено говорить. Мне их жалко. Я не верю, что они пришли сюда по собственному почину, и мне страшно думать, какими угрозами их вынудили это сделать. Причем, хотя я никогда ничего подобного не говорила, в их обвинениях есть доля истины. Я и в самом деле была невестой по принуждению. Вот только вовсе не из тех соображений, которые они могли бы вообразить.

Когда с горничными покончено, наступает черед старших советников. Первым на трибуну поднимается лорд Пьер, королевский попечитель шахт Шестого острова и кузен короля. Хотя я никогда с ним прежде не общалась – и даже не слышала о его существовании до свадьбы, – он умудряется взглянуть на меня с таким омерзением, будто мы заклятые враги.

– Я давно советовал принцу не жениться на этой женщине, – заявляет он, как будто был против свадьбы, на которой несколько дней назад смеялся и пил вместе с остальными. – Но она совершенно околдовала его.

Король глубокомысленно кивает, будто сам всегда придерживался того же мнения: