The Kills

Пока я делал звонок Кейт распустила волосы и разделась, оставшись только в моей футболке (совсем не заметил, как она стала носить мои вещи) и трусах, с задором плюхнулась на идеально заправленную кровать, разлегшись звездой.

Я положил трубку, так и остался стоять в гостиной, откуда виднелась часть спальни.

Что у этой девчонки на уме?

Она так разволновалась утром. Наделала глупостей, побоявшись остаться одной.

Как бы я поступил, если бы она забеременела? Хм, хороший вопрос.

Уже второй раз мы оказываемся вдали от Линдена с его убийствами и уже второй раз при взгляде на Уилсон я думаю о том, как хочу бросить к чертям это расследование, поиск гребаного ублюдка, испортившего мою жизнь. Хочу купить огромный дом, завести семью, кота (Кейт, кажется, хотела собаку) и забыть обо всем происходящем, как о дурном сне. Мне тридцать пять лет, пять из которых я занимаюсь вообще не своей работой. Но я дал обещание, стоя на ее могиле. А свое слово надо держать.

Я устал. Устал от этой бесконечной беготни за местью и справедливостью. Понял это только сейчас, когда, просыпаясь каждое утро рядом с Кейт и засыпая каждый вечер рядом с ней, чувствовал себя спокойно. Человеком, а не ебаной гончей, рыщущей по следу. Почему-то именно Уилсон я не боялся довериться и открыться, как и она мне. Ей я точно мог рассказать все о себе. Абсолютно все.

– Кейт, – я вошел в спальню, остановившись на пороге.

– М-м-м? – мечтательно промурлыкала она, глядя в потолок.

– Я рассказал о себе не все.

– В смысле? – она подскочила на кровати с глазами-блюдцами и растопыренными руками. – Ай! – схватилась за шею.

– Сейчас.

Я вышел обратно в гостиную, вернувшись к своей сумке. В маленьком кармане сбоку лежало то, что мне нужно – армейские жетоны на цепочке.

Уилсон сидела на кровати, растирая шею и крутя головой, в попытках убрать зажим.

– Возьми, – я протянул жетоны, сел рядом и начал разминать ей мышцы.

Она довольно вздохнула, рассматривая внимательнее принесенную вещь.

– Это же… это… ты служил? – Кейт развернулась и ошарашенно уставилась на меня, позабыв про больную шею.

– Я не горжусь этим периодом своей жизни, – скинув обувь, я улегся на кровать и заложил руки за голову. – Но тебе хочу о нем рассказать.

***

Государство, приказывающее умирать детворе

Всегда назовет себя родиной.

Дельфин – 744

Мне казалось, я изучил каждую складку на куполе палатки песочного цвета. Раскаленный воздух пропах по?том и едой из полевой кухни. Мне никогда не забыть этот запах. Духота стоит невыносимая, вечерняя прохлада только начала опускаться на наш лагерь, врываясь в скромную обитель легкими потоками воздуха. Камуфляжные штаны и майка – незамысловатая одежда, но даже ее много в этой жаре. Хочется содрать с себя кожу, спасаясь от зноя.

Вокруг царит обычная вечерняя суета. Парни готовятся к завтрашнему дню с таким спокойствием, словно мы офисные клерки, а не на военной базе. Голову даю на отсечение, половина так точно нервничает, но не покажет своего состояния. И к лучшему. Не к чему расклеиваться, мы не дома у мамки под юбкой.

Единственный, кто не скрывает своего беспокойства – это Ковальски. Он сидит на соседней с моей кровати и в очередной раз дырявит взглядом фотографию в руке.

– Люц, ты волнуешься? —выводит меня из своеобразной медитации его голос.

Парнишка девятнадцати лет, с ежиком на голове и тщедушным телом, на котором только армейская жизнь смогла начать задавать хоть какой-то рельеф. Что он вообще тут делает?

– Нет.

– Мне остался всего месяц до конца контракта, – он гладит фотографию. – Скорее бы вернуться домой.

– Вернешься, – утвердительно успокаиваю парня.

Точно знаю – волнуется, как и перед каждой спецоперацией. Его отправил сюда отец, решил, что так его сын из забитого мальчишки превратится в сурового мужика. Вот ведь наивный.

Я здесь тоже по воле отца, но у меня хотя бы был выбор.

Справа от нас слышен гогочущий смех, опять Майерс красуется перед сослуживцами. Ковальски поднимает взгляд на них, в очередной раз получая порцию презрения. Стушевавшись, коротко смотрит на меня, пока я все также гипнотизирую потолок. Слышны тяжелые шаги подходящего к нам Майерса.

– Ковальски, волнуешься, не ебет ли кто твою телочку? – парень сопровождает свои слова соответствующими телодвижениями.

Мой сосед отворачивается, пряча фото в тумбочке, и молчит.

– Майерс, ты уже приготовился к завтрашнему дню? А то смотри, – говорю я и сажусь на кровати, свесив босые ноги на пол и уперев локти в колени, – боеКейт выебут тебя.

Сослуживец кривится, едва не плюя мне под ноги, но не отвечает, знает – со мной шутки плохи. Он кидает последний, презрительный взгляд на нас обоих и уходит обратно.

– Он тебе завидует, – шепчет Ковальски.

– С чего взял?

– Тебе доверили быть старшим завтра, хотя ты младше его по возрасту. Его это бесит, – все так же шепотом продолжает он, осторожно поглядывая в сторону Майерса.

– Если бы возраст имел хоть какое-то значение здесь, – ухмыляюсь я.

Парень едва заметно улыбается на мое замечание. Он смотрит на тумбу, куда убрал фото девушки, но снова его не достает.

– Она меня ждет, я верю, – говорит, убеждая скорее самого себя.

– Ждет, Ковальски. Осталось совсем немного и вы увидитесь, – подбадриваю парня, зная, как он трусит перед завтрашним днем.

– А ты? – завязывает он беседу. – Тебя ждет девушка?

Несмотря на то, что мы соседи, о личном говорим мало. Некогда.

– Родители.

– И все? А как же… – начинает сослуживец.

– Мы расстались перед моим отъездом сюда, – спокойно отвечаю я.

Ковальски становится очень удивленным.