Шепот под землей

Он промчался мимо совершено бесшумно и незаметно, обдав нас жаром и вонью дизельного топлива. Макки смело с рельсов, и он свалился бесформенной кучей прямо под буквой Д в слове «ДРУГУ». Издал странный булькающий звук, дернул пару раз ногой и затих. А затем растаял, и вместе с ним исчезла надпись на стене.

– Теперь-то можно гасить? – спросила Лесли. Шарик не становился ярче: Макки по-прежнему поглощал из него магическую энергию.

– Подержи еще чуть-чуть.

Послышался негромкий шорох. Обернувшись ко входу в тоннель, я увидел прозрачный силуэт: он начинал выводить на стене букву Б с помощью все того же баллончика аэрозольной краски.

Проявляется циклично, пометил я в блокноте, возм., невосприимчив. Потом кивнул Лесли, та погасила светлячок, и Макки сразу же исчез. Эбигейл, опасливо прижавшись к стене тоннеля, глядела, как мы бегло осматриваем полоску земли вдоль рельсов.

На полпути к выходу я наклонился и выудил из перемешанного с мусором песка очки Макки – вернее, то, что от них осталось. Сжал в ладони и закрыл глаза. Когда речь идет о вестигиях, и металл, и стекло могут вести себя одинаково непредсказуемо, но сейчас я, хоть и с трудом, уловил пару баррэ на электрогитаре.

Отметил в блокноте, что очки – вещественное доказательство существования этого призрака. И задумался: а стоит ли брать их с собой? Что станется с призраком, если оттуда, где он появляется, забрать его вещь, его неотъемлемую часть? И если он от этого пострадает или вовсе исчезнет, будет ли это преступлением против личности? И считается ли личностью бесплотный дух?

Из тех книг о призраках, что стояли на полках общей библиотеки Безумия, я не прочитал и десятой части. А по правде говоря, вообще только те, что велел Найтингейл. Ну, и еще несколько, вроде Вольфе и Полидори[6 - Джон Уильям Полидори (1795–1821), английский писатель и врач. Друг Байрона и Шелли, автор романа «Вампир» (1819) – первого художественного произведения о вампирах.], которые нужны были в ходе расследования. Из прочитанного я уяснил одно: отношение официальных магов к призракам сильно менялось с течением времени.

Сэр Исаак Ньютон, основатель современной магии, похоже, считал призраков досадным изъяном, портящим прекрасный облик его чистой, уютной вселенной. В семнадцатом веке все оголтело принялись классифицировать духов, словно животных или растения, а в эпоху Просвещения велись горячие дискуссии на тему свободной воли. Современники же королевы Виктории четко разделились в этом смысле на две партии: одна полагала, что призраки – это души, которые следует спасать, другая же считала их своего рода бестелесными паразитами и призывала искоренять. А в тридцатые годы, когда релятивизм и квантовая теория, ворвавшись в Безумство, нарушили там старые порядки и сорвали вековые покровы, рассуждения о призраках достигли накала. И несчастные духи попали под раздачу, став удобным материалом для всевозможных магических опытов. Ибо все пришли к единому выводу: призрак – это неодушевленный оттиск ушедшей жизни, нечто вроде граммофонной записи. А значит, этический статус у него такой же, как у плодовой мушки в биолаборатории.

Я пытался выяснить подробности у Найтингейла – как-никак, он застал этот период. Но он сказал только, что в те времена нечасто появлялся в Безумстве: постоянно колесил туда-сюда по всей Империи и даже ее окрестностям. Я спросил, с какой целью, и он ответил:

– Помню только, что составлял великое множество отчетов. Правда, никогда толком не понимал зачем.

Я не считал, что призраки являются «душами», но решил на всякий случай соблюдать нормы этики, пока не узнаю, чем же они являются. Раскидал носком ботинка мусор там, где показала Эбигейл, и зарыл очки в получившейся неглубокой ямке. Потом записал в блокнот точное время и место обнаружения призрака, чтобы, добравшись до Безумства, внести эти данные в базу. Лесли, в свою очередь, отметила расположение дыры в заборе, но, поскольку официально все еще числилась на больничном, вызывать транспортную полицию все равно пришлось мне.

Мы купили Эбигейл твикс и банку колы, заставив дать честное слово, что она и близко не подойдет к этой железной дороге, пусть там едут хоть десять Хогвартс-экспрессов. Я надеялся, что, став свидетельницей трагической, хоть и призрачной, кончины Макки, девчонка сама не захочет больше сюда соваться. Мы завезли ее домой и поехали к себе на Рассел-сквер.

– Куртка ей маловата, заметил? – спросила Лесли. – И ты видел, чтоб нормальная девчонка так интересовалась паровозами?

– Думаешь, у нее с родичами проблемы?

Лесли засунула палец под маску, чтобы почесать лицо.

– Ни хрена эта штука не гипоаллергенная.

– Так сними, – посоветовал я, – мы почти приехали.

– Думаю, тебе стоит сообщить о своих опасениях в Службу социальной защиты, – сказала Лесли.

– А ты отмечала время?

– Если ее родители – твои знакомые, – не дала себя увести от темы Лесли, – это не повод закрывать глаза на такие вещи. Ты окажешь ей очень плохую услугу, если ничего не сделаешь.

– Хорошо, – сказал я, – поговорю с мамой. Так ты засекала время? Сколько было минут?

– Пять.

– Разве? А по-моему, около десяти.

Лесли можно колдовать всего по пять минут в день. Это одно из условий, на которых доктор Валид разрешил ей поступить в ученицы к Найтингейлу. Кроме того, он обязал ее вести «магический дневник», каждый раз подробно расписывая используемые заклинания. А еще раз в неделю ей надо таскаться в Королевский госпиталь и засовывать голову в магнитно-резонансный томограф: доктор Валид проверяет, не появилось ли у нее в мозгу патологических изменений, первых признаков гипермагической деградации. Если злоупотреблять магией, в лучшем случае можно заработать обширный инсульт. А в худшем – аневризму сосудов головного мозга, которая несет верную смерть. До изобретения МРТ смерть адепта была первым и единственным признаком передозировки магии – неудивительно, что мало кому хотелось колдовать ради удовольствия.

– Нет, пять, – уперлась Лесли.

В итоге сошлись на шести.

Старший инспектор отдела расследования убийств Томас Найтингейл – мой шеф, наставник и мастер (ну в смысле взаимодействия «мастер – ученик»), и по воскресеньям мы с ним обычно вкушаем ранний ужин в так называемой малой столовой.

Найтингейл чуть ниже меня ростом, худощавый, волосы у него темные, а глаза серые. На вид ему лет сорок, взаправду же гораздо больше. К ужину он обычно не переодевается, но я сильно подозреваю, что это чисто из солидарности со мной.

Сегодня нас ждала свинина в сливовом соусе, вот только Молли почему-то считает, что идеальный гарнир к этому блюду – йоркширский пудинг с тушеной капустой. Лесли, как обычно, ушла есть к себе в комнату. Нисколько ее не осуждаю: трудно есть йоркширский пудинг, сохраняя достоинство.

– Мне надо, чтобы вы завтра совершили небольшую вылазку за город, – сообщил Найтингейл.

– В самом деле? Куда же на этот раз?

– В Хенли-он-Темз.

– А что там такое?

– Возможно, очередной Крокодильчик. Профессор Постмартин провел кое-какую работу и нашел еще нескольких членов клуба.

– Все метят в сыщики, – усмехнулся я.

Хотя это я зря – профессор Постмартин, хранитель университетских архивов и оксфордский старожил, как никто другой годился для поиска студентов, которых подпольно учили магии. Нам уже известно минимум о двух: из них выросли черные маги – и мерзавцы – очень высокого пошиба. Один действовал в Лондоне еще в шестидесятые, а другой и сейчас жив-здоров. Нынешним летом он пытался скинуть меня с крыши. До земли было целых пять этажей, так что я обиделся.

– Думаю, Постмартин всегда числил себя сыщиком-любителем, – сказал Найтингейл, – особенно если говорить о сборе университетских слухов. Теперь он уверен, что обнаружил одного Крокодильчика в Хенли, а другого – в нашей богоспасаемой столице. Аж в Барбикане, представляете? Словом, поезжайте завтра в Хенли и проверьте, действительно ли профессор обнаружил адепта магии. Если что, порядок действий вам знаком. А мы с Лесли тем временем навестим второго.

Я промокнул с тарелки сливовый соус последним кусочком пудинга.

– Боюсь, Хенли лежит за границами моей территории.

– Что ж, это прекрасный повод их расширить, – ответил Найтингейл. – Кроме того, вы сможете заодно навестить Беверли Брук в ее… сельском уединении. Думаю, она по-прежнему живет в верхнем течении Темзы.

Интересно, подумал я, он это в переносном смысле или в прямом?

– Был бы рад.

– Я так и думал, – улыбнулся Найтингейл.

Лондонская полиция почему-то не удосужилась разработать специальную форму для отчетов по призракам. Пришлось самому состряпать ее в экселе. В прежние времена в каждом полицейском участке был сверщик, в чьи обязанности входило поддерживать порядок в архиве и сортировать каталожные карточки сообразно тематике: местные правонарушители, старые дела, всяческие слухи и тому подобное. То есть делать все, чтобы облаченные в синюю форму герои закона и порядка могли пойти и сразу постучать в нужную дверь. Или хотя бы в соседнюю. В Хендоне даже сохранился кабинет сверщика: запыленная каморка, полностью забитая ящиками каталожных карточек. Курсантам показывают это помещение и вполголоса рассказывают о далеких днях прошлого столетия, когда данные вручную писали на клочках бумаги.

В наши дни, имея соответствующий уровень доступа, получить информацию можно в считаные минуты. Просто заходите в терминал AWARE и выбираете нужную базу: в CRIS хранятся заявления о преступлениях, в CRIMINT – оперативная информация, в NCALT – библиотека учебных программ, а в MERLIN – данные по преступлениям против несовершеннолетних.

Но Безумство, официальное хранилище таких материалов, о которых добропорядочные копы предпочитают не говорить, не доверяет электронным базам данных: до них могут добраться все, кому не лень, хоть репортеры из «Дейли мейл». Нет, Безумство пользуется старым добрым средством передачи информации – живым словом. Основная часть этой информации поступает Найтингейлу, а он все записывает – надо признать, исключительно разборчивым почерком – на листах обычной бумаги. Эти листы я потом складываю в нужные папки, после того как перенесу краткое содержание на карточку размером 5 на 3 дюйма и помещу ее в соответствующую секцию каталога общей библиотеки.

В отличие от шефа я набираю отчеты на ноутбуке, на специальном бланке. Потом распечатываю и прячу в соответствующую папку. В общей библиотеке таких папок, наверно, тысячи три или даже больше. И это не считая тетрадей с описанием призраков – с тридцатых годов они нигде не учитывались. Когда-нибудь я и их внесу в базу, но для этого, наверно, придется научить Молли печатать.

Покончив с бумагами, я на полчаса – предел моих возможностей – погрузился в творчество Плиния Старшего, который прославился в веках тем, что его, во-первых, угораздило написать первую в мире энциклопедию, а во-вторых, плыть мимо Везувия, когда тот учинил свое показательное выступление.

Закрыв книгу, я взял Тоби и пошел гулять с ним вокруг Рассел-сквер. Заглянул в «Маркиз», выпил пинту пива и, вернувшись в Безумcтво, завалился спать.