Орион

С грацией, поразительной для человека его возраста, Елю Чуцай сделал несколько шагов вперед. Агла уважительно приветствовала его и, как и подобает добропорядочной монгольской женщине, опустилась на колени, чтобы раздуть едва тлевшие угли маленького очага. Кажется, я уже упомянул, что вечер был на редкость холодным. Наш гость выглядел настоящим патриархом. Длинные усы и жидкая бороденка были совершенно белы. Тонкая косичка такого же цвета опускалась на его плечи. Он стоял, чуть сгорбившись, посреди нашей небольшой комнаты, спрятав руки в широкие рукава шелкового халата.

– Пожалуйста, садитесь, мой господин, – предложил я, указывая в сторону единственного стула в комнате.

Он молча, с достоинством принял мое предложение. Растроганная Агла пыталась сделать его пребывание у нас чуть более комфортабельным, предложив ему две имевшиеся в нашем распоряжении подушки, но он легким жестом отклонил ее предложение, после чего мы сами уселись на них у ног нашего высокого гостя.

– Для начала мне следует подробно объяснить вам, зачем я пришел, – начал он так тихо, что я едва смог расслышать его голос за треском разгоревшихся поленьев. – Но прежде разрешите мне поблагодарить вас за внимание. В моем возрасте приятно чувствовать тепло очага за спиной.

– Вам нет нужды ничего объяснять, – остановила его Агла. – Всем известно, что вы правая рука Великого хана.

Он слегка наклонил голову в знак признательности.

– Я служу монголам еще с того времени, как их первый Великий хан носил имя Темучин. Я был еще зеленым юношей, когда войска Потрясателя Вселенной перевалили через Великую Китайскую стену и захватили город Янкин, где я родился. Я был оставлен в живых благодаря моему умению читать и писать, хотя и стал рабом. Монголы, конечно, дикари, но их вождь уже тогда умел смотреть на много лет вперед.

– Вы говорите о Чингисхане? – осторожно осведомился я.

– Естественно, но сейчас среди монголов не принято упоминать ни одного из его двух имен. Его называют Великим ханом, Потрясателем Вселенной, Величайшим из Величайших и еще несколькими другими именами, хотя все это не имеет прямого отношения к предмету нашего разговора. Он был отцом Угэдэя, нынешнего Великого хана, человеком, завоевавшим для монголов Китай, Сибирь и твердыни Хорезма. Воистину он был величайшим человеком в истории человечества.

Естественно, я и не собирался оспаривать его высказывания. Седой мандарин явно не был льстецом, не имел оснований произносить передо мной хвалебные речи в адрес кого угодно. Он искренне верил в то, что говорил, и многие его утверждения на самом деле соответствовали истине.

– Сегодня империя монголов простирается от Китайского моря до Персии. Хулагу готовится покорить Багдад. Субудай уже отправился в поход против русских и поляков. Кубилай замыслил захватить Японию.

– Ему лучше отказаться от этого плана, – неосторожно пробормотал я, вспомнив из курса истории, что флот Кубилая был уничтожен штормом, который японцы с тех пор величают «Священным черным ветром» или «Камикадзе».

Елю Чуцай подозрительно уставился на меня.

– Что вы хотите этим сказать? – требовательно спросил он. – Вы обладаете даром пророчества?

Агла бросила на меня предостерегающий взгляд.

– Ничего похожего, – возразил я, вспомнив ее слова о том, что монголы не жалуют предсказателей, и делая все возможное, чтобы мой голос звучал по возможности более искренне. – Просто, на мой взгляд, монголы прекрасные воины, но никак не моряки. Их стихия степь, а не море.

Китаец несколько минут изучал мое лицо.

– Вы правы, – произнес он наконец. – Монголы лучшие воины в мире, но они не моряки. Впрочем, они также не администраторы, не писцы и не мастеровые. Но для выполнения всех этих обязанностей у них есть пленники. Они найдут сколько угодно хороших моряков среди китайцев.

В знак согласия я вежливо склонил голову.

– Пределы империи должны постоянно расширяться, – продолжал он, – это завет самого Чингисхана. Он со всей очевидностью понимал, что его варварские полчища должны постоянно находиться в движении, покорять новые народы и страны, или империя рухнет. Монголы – дети войны, они созданы для нее. Если у них не останется внешних врагов, они начнут резать друг друга. Темучин нашел единственно верный путь, направив энергию древних кочевников Гоби в нужном для него русле, и создал таким образом сильнейшую армию в мире.

– Может быть, вы и правы, – согласился я, пожимая плечами.

– Империя должна постоянно расширять свои пределы, или она рухнет, – повторил он. – Иного пути нет. Во всяком случае пока.

– Но это означает гибель для десятков и сотен тысяч людей. Сотни сожженных и разрушенных городов.

Он равнодушно кивнул.

– И вы помогаете им в этом? Но почему? Вы же цивилизованный человек. Почему вы помогаете монголам, захватившим и превратившим в руины вашу собственную страну?

На секунду Елю Чуцай закрыл глаза. В мерцающем свете пламени очага его морщинистое лицо мгновенно превратилось в высохшую мертвую маску.

– В мире существует только одна цивилизация, – медленно произнес он, открывая снова глаза. – Это цивилизация Катая, или Китая, как вы зовете ее на свой западный манер. И я служу Великому хану, чтобы принести эту цивилизацию на копытах монгольских коней до самых пределов Обитаемого мира.

Теперь я уже окончательно перестал что-либо понимать.

– Но монголы покорили Китай. Кубилай правит в Янкине.

Старик снисходительно улыбнулся.

– Да, Кубилай родился в войлочной юрте, недалеко от того места, где мы сейчас находимся. Но он уже скорее китаец, нежели монгол. Он носит шелковый китайский халат, рисует изысканные пейзажи и управляет своей империей не менее разумно, нежели представители свергнутой династии.

Наконец-то до меня дошел смысл его слов.

– Вы хотите сказать, что монголы только исполнители ваших замыслов, а настоящие победители – вы, китайцы.

– Совершенно верно, – согласился Елю Чуцай. – Монголы всего лишь вооруженные руки империи, а древняя цивилизация Китая – ее мозг.

– Выходит, монголы всего лишь служат вам, – подала голос Агла.

– О нет, клянусь священной памятью моих предков, – поспешно возразил китаец, искренне расстроенный тем обстоятельством, что у кого-то в голове могла зародиться столь опасная идея. – Мы все служим Великому хану Угэдэю. Я не более чем раб, хотя мое влияние на его политику на самом деле велико.

– Но только потому, что Великий хан расчистил путь вам, китайцам, – настаивала Агла.

Елю Чуцай нахмурился и замолчал. Нетрудно было понять, что он пытался привести в порядок свои мысли, чтобы по возможности доходчиво изложить нам свои аргументы.

– Темучин, – произнес он еле слышно, словно опасаясь, что кто-то может услышать, как он произнес вслух имя Великого хана, – пришел к мысли о необходимости завоевания мира, чтобы помешать различным племенам Гоби уничтожить друг друга. Это было озарение гения. Таким образом, империя должна постоянно расширять свои пределы.

– Да, вы уже говорили об этом, – согласилась Агла.

– Какой цели, по-вашему, должно служить это бесконечное кровопролитие? – в свою очередь спросил китаец. – Неужели только для того, чтобы не дать диким кочевникам перерезать друг друга?

Ни Агла, ни я не смогли ответить на этот вопрос.

– С другой стороны, существует цивилизация Китая, – продолжал Елю Чуцай, – величайшая цивилизация, которая когда-либо существовала в мире. Культура Китая построена на мирных началах, поэтому у нас нет другого пути принести ее достижения другим народам.

– Вы хотите сказать, что монголы захватили Китай, – вставил я, – но рано или поздно это обстоятельство неизбежно приобщит к цивилизации диких кочевников?

– Решение такой задачи потребует усилий одного или двух поколений, – подтвердил Елю Чуцай, – может быть, даже больше.

– Следовательно, вы должны помогать монголам расширять границы их империи, чтобы не дать ей развалиться, ровно столько времени, сколько необходимо китайской цивилизации для распространения по всему миру.

Он кивнул.

– Возникнет одно колоссальное государство, распростершееся от океана до океана. Подумайте, к чему это может привести. Конец всем войнам, процветание еще недавно диких народов. Наступит вечный мир, на Земле будет править закон, а не насилие. Вот цель всей моей жизни.

Единая огромная империя, созданная монгольскими саблями, управляемая китайскими мандаринами и живущая по общим законам. В ней Елю Чуцай видел наивысшую цивилизацию, которая способна принести мир всем народам, а я – тиранию, при которой и речи не могло идти о свободе личности.

– Я поделился с вами своими мыслями, – продолжал советник Великого хана, – потому что хотел, чтобы вы поняли, какую проблему создали для меня.