Диковинные загадки отеля «Зимний дом»

– Я знаю, – ответила она почти шёпотом.

– Мы собираемся как-нибудь тебе помочь, – сказала Элизабет, беря Лану за руку. – Не знаю как, но мы обязательно придумаем. – Она повернулась к дедушке. – Правда, Норбридж?

Лана склонила голову и посмотрела на него.

– Что вы можете сделать? Я знаю, что никто… – Она умолкла, поднесла ладони к лицу и уставилась на них так, словно они были ей чужие, а потом уронила их обратно на одеяло. – Я знаю, что никто не сможет ничего сделать.

– Я бы не был так уверен, – ответил Норбридж. – Вы обе лучше других понимаете, что в семье Фоллс и в этом старом отеле таится достаточно магии. – Он поднял согнутую руку, изображая бодибилдера. – И даже в этих старых костях.

Он перевёл взгляд с Ланы на Элизабет – они обе молчали. И тут, с совершенным и непредсказуемым проворством, он подкинул конфеты к потолку, щёлкнул пальцами и каким-то образом – в какой-то миг, когда Элизабет моргнула или, может, была ослеплена вспышкой света – пакетик исчез, уступив место двум шарикам – серебристому и фиолетовому. Они взлетели к потолку, как будто какой-то ребёнок выпустил их летать по комнате. А потом, будто этого было недостаточно, шарики медленно опустились и подплыли прямо к девочкам, но когда Элизабет потянулась к фиолетовому, а Лана – к серебристому, шарики одновременно лопнули с громким треском.

Элизабет удивлённо рассмеялась.

– Ого! – воскликнула она.

Лана вяло улыбнулась, но выглядела она искренне довольной.

– Это было очень круто, – сказала она. А Элизабет снова засмеялась, одновременно и из-за весёлого фокуса Норбриджа, и от осознания, что настоящая Лана – та, которой было двенадцать – всё ещё пряталась внутри этой сидящей на кровати старухи; до этого момента казалось, что она исчезла навсегда. Может, Норбридж и впрямь сумеет придумать что-нибудь и вернуть Лану в прежнее состояние.

– Ты читала ещё что-нибудь хорошее в последнее время? – спросила Лана у Элизабет, и обе принялись болтать, как будто это была ничем не примечательная встреча в совершенно обычный день. Десять минут спустя, несмотря на очевидную усталость Ланы, Элизабет чувствовала, что она по крайней мере ненадолго забыла о своём печальном положении.

– Принесёшь мне каких-нибудь хороших книжек из библиотеки? – спустя некоторое время попросила Лана.

– Принесу свои самые любимые, – ответила Элизабет. Внутри неё затрепетало ощущение.

– Так, послушайте, вы двое, – сказал Норбридж, – мне нужно позаботиться кое о чём перед концертом. Элизабет, если хочешь ещё немного здесь посидеть – пожалуйста, но…

Его прервал стук в дверь; не успел он подняться или попросить стоящего в коридоре войти, как ручка повернулась и дверь открылась. За ней, к полному изумлению Элизабет, стояла Лена Фоллс – престарелая дочь самой пожилой жительницы «Зимнего дома», девяностодевятилетней двоюродной сестры Норбриджа, Кионы Фоллс. Серые волосы Лены были причёсаны, челюсти крепко стиснуты, одета она была в халат тёмно-синего цвета и выглядела так, будто эта комната принадлежала ей, и вид трёх собравшихся внутри людей вызвал у неё оторопь.

Норбридж встал. Он был явно обескуражен и недоумённо нахмурился.

– Лена? – произнёс он, хотя было совершенно всё равно, что он скажет: Лена не могла ни слышать, ни говорить – в таком состоянии она пребывала уже больше шестидесяти лет. Насколько было известно Элизабет, два последних десятилетия Лена покидала свою комнату только на Сочельник, чтобы поужинать со всеми, да и то в прошлый раз она этого делать не стала. Она проводила дни в практически бесконечной дрёме, и никто – даже её мать, Киона, – не знал, что происходило в её голове или почему она так отстранилась от остального мира. Она могла есть, могла вставать и ходить; она просто ни с кем не общалась. Однако одно было известно наверняка: Лена долгие годы не выходила из комнаты без сопровождения.

Норбридж махнул рукой, приглашая Лену войти, и она кивнула ему, как будто они то и дело сталкивались друг с другом. Она опустила подбородок, приветствуя Элизабет. А потом направилась прямиком к кровати, села на неё, взяла руку Ланы в свои ладони и уставилась ей в глаза, как будто единственной причиной, по которой она явилась в комнату номер 423, было изучение цвета Ланиных зрачков.

В комнате воцарилась тишина, Лена сидела и смотрела.

– Вы что-то хотите мне сказать? – наконец спросила Лана.

– Она не может говорить, – сказал Норбридж. – И слышать тоже ничего не может. – А потом, понизив голос, добавил: – Я поражён, что она вышла и гуляет по отелю.

Элизабет недоумённо посмотрела на него. Лена закрыла глаза и наклонила голову вперёд. Несколько секунд она безмолвно шевелила губами, а потом отпустила Ланины руки, встала, повернулась и вышла из комнаты. Миг – и они снова остались втроём, а атмосфера замешательства, опустившаяся на комнату, когда Лена вошла, словно стала ещё плотнее.

– Что это такое было? – спросила Лана. А после того как Норбридж объяснил, в каком состоянии пребывает Лена, и как она двадцать три года назад слегла в постель и всем казалось, что она позабыла о существовании мира за пределами её головы, Лана уставилась на своё одеяло и погрузилась в глубокие раздумья.

– Она как будто хотела мне что-то сказать, – тихо протянула Лана.

На Элизабет снова нахлынуло ощущение, и, чтобы предупредить Норбриджа, что странности этого вечера ещё не закончились, она указала подбородком на дверь – ровно за миг до того, как в неё снова постучали.

– Войдите, – сказал Норбридж. Дверь открылась – за ней показался Сэмпсон, стоящий позади кресла-каталки с сидящей в нём Кионой Фоллс, по самую шею укутанной в тяжёлое одеяло, с вязаным колпаком на голове и недоумением на лице.

– Моя дочь только что была здесь? – спросила Киона. Сэмпсон за её спиной скорчил гримасу, как будто понятия не имел, что тут происходит, и просто выполнял просьбу пожилой женщины.

– Вообще-то, – сказал Норбридж, – была. Она ушла около десяти минут назад. Впервые вижу, чтобы она покинула свою комнату одна за, ох, более чем два десятилетия. – Он подошёл к Кионе, присел на корточки и поцеловал её в обе щеки. – В чём, как сейчас говорят, прикол? Прошу, просветите нас, моя дорогая леди.

Киона подняла руку и скованно повернулась, чтобы взглянуть на Сэмпсона.

– Благодарю вас, сэр, что сопроводили меня в эту комнату. Креслом на колёсах вы управляете отменно.

Сэмпсон расплылся в улыбке и взглянул на Норбриджа.

– Мисс Фоллс попросила, чтобы я подвёз её сюда.

Киона махнула рукой Лане.

– Добрейшего тебе вечера, дорогая Лана. Очень рада, что ты пребываешь в добром здравии. – Она положила руку на сердце. – Это греет меня. До глубины души. – Не отнимая руки от груди, она улыбнулась Элизабет. – И моя дорогая четвероюродная внучка Элизабет, как всегда, видеть тебя – сплошное удовольствие. – Она изумлённо покачала головой. – Никогда не перестану удивляться, что ты с каждым днём всё сильнее напоминаешь свою мать.

Киона опустила руку и покачала головой, глядя на Норбриджа.

– Я не могу найти этому объяснения, но в течение трёх последних дней моя дочь стала более… активной. Более живой, более бодрой, более энергичной! Она никогда особо не использовала язык жестов, но вчера начала что-то показывать. Сначала я подумала, что она показывает своё имя, но потом поняла: не своё, а Ланино. А потом мне стало ясно, что она хочет увидеть дорогую девочку. – Она скривилась. – Или правильнее говорить «дорогую женщину»? – Она с сомнением посмотрела на Лану. – Прости. Я не…

– Ничего, – ответила Лана и уставилась на свои ладони.

Киона дотронулась до своего лба, словно показывая, что совершила ошибку, не подумав, а затем продолжила:

– Лена всё показывала и показывала её имя и волновалась всё сильнее. Утром это продолжилось, а потом я не так давно проснулась – а она пропала! Вообразите моё удивление. С шестнадцатого августа двадцать три года назад спала в кровати подле меня и тут вдруг, – Киона разрубила ладонью воздух, – пропала!

– Это необычно, – сказал Норбридж. – Очень необычно. – Он прикусил губу.

– Я решила, что она отправилась сюда, – добавила Киона. – Хоть я и не имею ни малейшего представления, почему. Она будто одержима какой-то навязчивой идеей. Это очень странно.

– Она не пыталась показать какие-то ещё слова? – спросил Норбридж.

Киона некоторое время глядела на ковёр, прежде чем перевести взгляд на Норбриджа.

– Дважды она показала слово «знание». Я понятия не имею, что она имела в виду.

На комнату опустилась зловещая тишина. Элизабет вдруг стало холодно. «Не могла же Лена намекать на Дредфорское Знание, правда?» – подумала она.

Киона посмотрела на Лану. Та потёрла ухо и спросила:

– Как это произошло?

– Как Лена потеряла слух и речь? – уточнила Киона. – Хотелось бы мне знать. Пошла однажды кататься на лыжах и не вернулась. Ей тогда было двадцать. Когда её нашли, уже поздно вечером, всё изменилось. Она была словно в каком-то оцепенении, от которого так никогда и не оправилась. Может, из-за холода или… не знаю. Лена никогда не рассказывала. Прошло много лет, и она медленно погрузилась в свой внутренний мир. – Она покачала головой. – Очень печально. Очень печально для всех нас.

– У вас же скоро день рождения? – спросила Лана. Норбридж резко вдохнул, но Киона сделала ему жест рукой и подалась вперёд.

– Верно, – сказала она. – Я не против говорить об этом. Да, дорогая, двенадцатого июня. Мой сотый день рождения. Значимая веха, особенно в этом месте.