Нобели в России. Как семья шведских изобретателей создала целую промышленную империю

По словам историка технологий, станок Иммануила для производства резины представляет собой «простое и весьма гениальное решение». На изображении показан процесс производства резиновых лент

Определенным препятствием к получению патента на производство эластичных тканей был восьмилетний патент владельцев первой каучуковой фабрики. В своем патентном заявлении Иммануил указывает, что их продукты издают «в высшей степени неприятный запах». Иммануилу удалось если не совсем убрать зловоние, то хотя бы уменьшить его новым методом сырьевой обработки.

Другим препятствием для принятия патента являлся факт банкротства изобретателя. Но конкурсный управляющий в своем отзыве заверил, что в судебном вердикте Иммануил «не был признан ни обманчивым, ни небрежным должником», в связи с чем препятствие было устранено, и патентное свидетельство было выдано.

Дело о рассмотрении патентных заявок Иммануила содержит несколько странных моментов. В Отношении Коммерц-коллегии о состоянии фабрик и мануфактур на 1835 год читаем, что Роберт Яльмар Нобель получил патент на десять лет «за изобретение по производству эластичных тканей, лент и полос, а также за изобретение по производству, посредством растянутого каучука, воздухонепроницаемых тканей и сосудов». Роберт Яльмар, а не его отец, Иммануил, который все это придумал… Хранящаяся в Национальном архиве Швеции патентная заявка действительно подписана Робертом Яльмаром Нобелем, которому на тот момент было шесть лет от роду.

Возникает сразу несколько вопросов. На первый из них – зачем? – довольно просто ответить. Сделав своего сына обладателем патентного свидетельства, Иммануил хотел обезопасить себя от притязаний кредиторов и обеспечить семье надежный доход в случае, если каучуковая затея окажется успешной. На второй вопрос – как это получилось? – ответить несколько сложнее. И Коммерц-коллегия, и директор Технологического института прекрасно знали, что автором изобретений является Иммануил, но, несмотря на это, в их отчетах указано, что изобретения сделаны Робертом, шестилетним мальчиком! Наиболее правдоподобное объяснение тому – желание помочь Иммануилу, чей талант они, судя по всему, весьма ценили, выйти из тяжелого экономического положения.

Спустя несколько дней после вынесения решения о предоставлении патента Коммерц-коллегия обратила внимание Иммануила, что на имя несовершеннолетнего лица документ выдан быть не может. Факт подачи заявления от имени сына Иммануил объяснил «неразумением, поскольку Королевская Коммерц-коллегия в известность меня о том не поставила». Поэтому он смиренно просил о переносе патентного заявления на свое имя. Это, разумеется, был фарс. Для того чтобы понять недопустимость патентной заявки от имени шестилетнего ребенка и подделки его подписи, специальных инструкций не требовалось.

Письмо в Коммерц-Коллегию было подписано И. Я. Нобель и свидетельство об исключительном патентном праве (привилегии), опубликованное в центральном Государственном почтовом вестнике, от 2 мая этого же года, также выставлено на имя Иммануила Яльмара Нобеля. Однако такого лица не существовало – имя является комбинацией двух имен – Иммануила и второго имени его сына, Роберта (у самого Иммануила второго имени не было). Как возникло это странное имя, видно из архивных документов Коммерц-Коллегии. В рукописном варианте патентного свидетельства автором указан Роберт Яльмар, но первое имя, Роберт, зачеркнуто и заменено на Иммануил.

Таким образом Королевская Коммерц-Коллегия предоставила «Иммануилу Яльмару Нобелю» патентное свидетельство с привилегией на десять лет «за изобретение по производству эластических тканей и полотен, <…> а также за <…> изобретение по производству воздухонепроницаемых тканей и сосудов».

Правку внесли при переводе патента на имя Иммануила, дабы избежать незаконной регистрации несовершеннолетнего Роберта. Но почему не было вычеркнуто и имя Яльмар? Возможно, это можно было бы объяснить недоразумением или ошибкой писца, но маловероятно. Для чего тогда было подписывать письмо в Коммерц-коллегию инициалами И. Я.? Какие бы ни были намерения, но сочетание имен «Иммануил Яльмар» больше нигде не встречается.

Слева: заявление шестилетнего ребенка.

Справа: имя «Роберт» заменено на «Иммануил»

Также Иммануил не числился официальным владельцем основанной им же каучуковой фабрики. По данным гражданской переписи, Иммануил с семьей проживал в 1836 году в квартире, принадлежащей Перу Эльде, но арендуемой старшим судебным помощником Отто Вестфельдтом. Называвший себя фабрикантом, Эльде в том же году обвенчался с сестрой Иммануила Бетти, за пять лет до этого овдовевшей. С братом супруги Эльде (1802–1874) роднили разносторонние способности и не менее разнообразные интересы. Он владел механической мастерской, книжной типографией, колесно-шлюпочным пассажирским извозом, а также производил содовую воду и торговал ей. Чтобы закрыть хотя бы часть долгов, Иммануил намеревался продать свои патенты Эльде за две тысячи крон, но сделка не состоялась, поскольку производитель шелковых тканей, с которым Иммануил изготовлял свои ткани, оспорил патентное право изобретателя. Спор затянулся, но в итоге протест был отклонен. В 1837 году Эльде получил разрешение на ведение «химического дела и производства водонепроницаемых и эластичных тканей». Именно у него располагалось каучуковое производство Иммануила.

Но на бумагах официально дела производства вел вовсе не Эльде и не Иммануил, а судебный помощник Вестфельдт, который, в свою очередь, сдавал помещение Иммануилу. В работниках предприятия числились один шнуродел, один фабричный работник, одна катушница, две швеи и одна девка. Эта запутанная система, очевидно, была придумана для того, чтобы держать кредиторов на должном расстоянии. Почему от маскировки всё же отказались – неясно, но, как видно из приведенного здесь объявления, Иммануил рекламировал свои изделия под собственным именем.

Сестра Иммануила Бетти с мужем Пером Эльде и их детьми Пером Якобом Исидором, Кристиной Шарлоттой Вильгельминой, Каролиной Аурелией и Ниллой Лидией Хильдегард. Фото примерно 1850 года

В том же году Иммануил подал прошение о возможности использовать принадлежащее Коммерц-коллегии помещение для производства эластичных тканей. В качестве мотивировки упоминалось, что производство скипидара, необходимое для подготовки резины, пойдет на пользу северным областям Швеции. К прошению прилагались список из девяноста четырех товаров и четыре листа с образцами эластичных тканей. Сюда же прилагались пространные свидетельства знаменитого химика Якоба Берцелиуса, где он пишет, что, опираясь на свой опыт, находит продукты Нобеля «столь же качественными, сколь и заграничные фабрикаты того же рода» и что «его методы использования каучука, частично им лично разработанные, свидетельствуют о хорошей изобретательности и о живом уме». Несмотря на лестный отзыв Берцелиуса, дело попало в долгий ящик. А когда помещение наконец стало доступным, то, как увидим, вопрос уже потерял для Иммануила актуальность.

Реклама в Aftonbladet 19 августа 1837 года

Производство изделий из каучука было еще одним доказательством предприимчивости и прозорливости Иммануила. Его небольшая фабрика предлагала более сотни предметов обихода для самых различных целей. Список продукции настолько обширен, что его невозможно привести полностью, но некоторые предметы стоит упомянуть как свидетельства богатства предлагаемого ассортимента.

Для общих нужд: плащи от дождя, эластичные сиденья для повозок и для лиц, страдающих геморроем, подтяжки, надувные воротники «для путешествующих, желающих отдохнуть сидя», резиновые крышки для банок и других сосудов, «белые хлопчатобумажные непромокаемые подкладки для спящих детей», «приспособление для бюста, облегчающее боли в груди, для кормящих матерей», поливные шланги, охотничьи сапоги, спасательные пояса, водоотталкивающая мазь для обуви и т. д.

Для медицинских и хирургических нужд: наполняемые водой матрацы для предотвращения пролежней, клизмы с эластичными шлангами, укрепляющие повязки для пупочных и паховых грыж, сифоны для послеоперационного удаления мочи из мочевых пузырей, резервуары для мочи для женщин с проблемами недержания, насосы для промывки желудка, механические стулья на колесах, позволяющие больному самостоятельно передвигаться, укрепляющие обмотки для предотвращения кривоногости у детей и т. д. Естественно, не всё, но достаточно многое из этого списка, надо полагать, было придумано самим Иммануилом.

Изделия из каучука вызвали интерес не только у гражданского общества, но и у более специфичных клиентов, а именно у военных. Наследный принц, адмирал и председатель военно-морского комитета Оскар обратился к предпринимателю с просьбой создать прорезиненную непромокаемую ткань для солдатских шинелей. Иммануил представил соответствующие образцы, но заказа так и не последовало. Он также не получил ответа на разработанную им пешеходную мину, действие которой обеспечивалось за счет эластичных свойств прорезиненной ткани.

Вместо этого Иммануил обратился с предложением поставок иного продукта – солдатского ранца, сшитого из прорезиненного материала, сохраняющего сухой солдатскую экипировку. Гениальность придумки заключалась в том, что ранцы могли быть использованы не только как непромокаемые сумки, но также служить плавательными поясами и надувными элементами для плотов и понтонных мостов. Для этого надо было извлечь внутреннюю часть ранца, что увеличит изделие в два раза, а затем накачать его воздухом. Соединив необходимое количество ранцев, можно было получить «управляемый при помощи весел плот с достаточно большой подъемностью». Покрытый досками, плот мог быть использован для «переправы больших или малых грузов на другой берег», а в случае достаточно хорошего прикрытия можно было построить целые наплавные мосты «для армий любого размера».

Однако ранцы шведских военных не заинтересовали. Как заметил один историк, «Швеция получила свою первую резиновую промышленность – проблема состояла в том, что на нее не нашлось клиентов».

Образцы, которые Иммануил приложил к своей заявке на использование помещений для производства резины

Не получив должного отклика от шведского правительства, Иммануил обратился со своей идеей к главе американской дипломатической миссии Кристоферу Хьюзу. Тот проявил заинтересованность и попросил разрешения показать чертежи своим знакомым. Одним из них оказался советник русской миссии в Стокгольме Александр Бодиско, который, в свою очередь, показал наработки главе представительства Питеру Сухтелену. Свои чертежи обратно Иммануил не получил, поэтому решил самостоятельно навестить российскую миссию. К удивлению изобретателя, он застал одного из чиновников за копированием его разработок. Свою жалобу Иммануил направил Хьюзу, который, в свою очередь, высказал всю неуместность такого поведения министру. В результате Иммануилу были принесены «горячие извинения» и уверения, что любые его претензии – неясно какие – будет удовлетворены.

Питер ван Сухтелен (1751–1836) – голландский математик и дипломат, которого в 1783 году пригласила в Россию Екатерина Великая. Он принимал участие в войне против Швеции в 1789 –17 90 годы на стороне России. Во время шведско-русской войны 1808–1809 годов он был начальником штаба и начальником инженерного подразделения русской армии, а в 1810 году был назначен послом России в Швеции. В период с 1834 по 1836 год он построил роскошное каменное здание в Стокгольме, в котором, однако, ему так и не удалось пожить, так как он скончался в том же году. Дом всё еще стоит, как и его летняя резиденция вилла Бейлон на территории дворца Ульриксдаль. Ван Сухтелен похоронен на кладбище Сольна. Картина маслом Вильгельма Вольфарта 1834 года

Ларс Габриэль фон Гартман

Банкротство в сочетании со слабым спросом на изобретения окончательно разорили Иммануила. Когда один из кредиторов обратился в канцелярию городской управы с ходатайством о возвращении своих денег, было решено, что в случае непогашения задолженности в течение 14 дней Иммануил будет «посажен в долговую тюрьму вплоть до того дня, когда возместит всё сполна». Решение городской управы помечено 30 ноября 1837 года. Особой ответственностью в финансовых вопросах Иммануил никогда не отличался, но при этом преступником он не был. Перспектива заключения побудила его принять решение, ставшее причиной самых драматических последствий. В тот самый день, когда решение о лишении свободы должно было вступить в силу, 15 декабря 1837 года Иммануил расписался в городской управе в получении паспорта на имя «И. Нобель, механик» и отплыл в Або (Турку).

За неделю до этого – 7 декабря – он в большой спешке продал свою каучуковую фабрику Антону Фанейельму (1807–1875), лейтенант-механику, состоящему на службе в механической бригаде Королевского флота. Как и Иммануил, Фанейельм отличался редким изобретательским талантом. В 1836 году он занялся вопросом методов подъема затонувших в результате кораблекрушения судов. Эти размышления побудили его вложить средства в резиновую фабрику Иммануила, на которой он впоследствии произвел первый в Швеции водолазный костюм. (Помимо этого, у Фанейельма были и другие интересы, роднившие его с Иммануилом: в возрасте 26 лет он с успехом представил самовоспламеняющийся минный взрыватель наследному принцу Швеции Оскару.)

Как объяснял Иммануил, целью поездки за границу была попытка «реализовать некоторые из моих планов, снискав одобрение и похвалу за неустанные мои старания, ясно осознав всю невозможность достижения этого у себя на родине».

Антон Фанейельм

Приняв решение попытать счастья на Востоке, Иммануил оставил жену с детьми дома в Стокгольме. Этот выбор сопровождался чувствами, которые, по его словам, он не был в силах описать: «Особо же в момент прощания с высоко почитаемой и любимой мною супругой, тремя малыми сыновьями и горячо любимой и почитаемой тещей моей, которых я вынужден был покинуть на произвол неизведанного будущего».

В паспорте конечной целью поездки значилась Финляндия, а в русской визе было указано, что поездка совершается на условиях aller et revenir, то есть «туда и обратно». На самом деле целью была не Финляндия, а Петербург. С тех пор как в начале XVIII века Россия открыла свои границы Западу, многие предприимчивые иностранцы воспользовались этой возможностью. Для шведов, как по географическим, так и по языковым причинам, путь в Петербург лежал через Финляндию, в начале XIX века ставшей Великим княжеством Финляндским.

Присоединение Финляндии к России означало переход многих высокопоставленных финнов на русскую службу. К числу этих лиц принадлежал Габриэль Эрик Гартман, который за лояльность к новой власти уже в 1810 году получил дворянство. Сын его, Ларс Габриэль (Лаврентий Гаврилович Гартман, 1789 – 1859), в 1811 году был назначен секретарем Комиссии финляндских дел в Петербурге и всю жизнь занимал высокие административные посты. С 1831 по 1842 год он был Або-Бьёрнеборгским губернатором, являясь тем самым одним из наиболее влиятельных лиц Великого княжества. Сфера занятий Гартмана преимущественно была связана с экономическими вопросами. Весной 1837 года он был назначен особым посланником при шведском дворе с задачей вести переговоры о заключении торгового, судоходного и дружественного пакта между Россией и Швецией.

С этой целью фон Гартман провел в Стокгольме пару летних месяцев 1837 года. Сопровождали его в поездке супруга Ева Вильгельмина («Минетта») Маннергейм, ее брат Август и теща. Жена и шурин Гартмана были приближены к русскому двору. Ева Минетта была фрейлиной императрицы, а Август носил чин камер-юнкера и служил в канцелярии статс-секретариата по делам Великого княжества Финляндского в Петербурге.

Планы эмиграции зародились у Иммануила в период пребывания Гартмана в Стокгольме. Они были представлены друг другу на обеде у главы американской миссии. В своих рукописных воспоминаниях Иммануил пишет, что за столом Гартман спросил его, не пожелает ли он «направиться в Санкт-Петербург, дабы предложить некоторые из моих изобретений российскому правительству». Русский министр в Стокгольме ван Сухтелен умер в 1836 году, и его место занял Лев Потоцкий, у которого, со слов Иммануила, были хорошие отношения с фон Гартманом. С помощью Потоцкого Гартман пообещал оказать всевозможную помощь Иммануилу в России. Он сдержал свое слово, снабдив Иммануила рекомендательными письмами, в том числе военному министру Александру Чернышеву и морскому министру Александру Меншикову, которые, по воспоминаниям изобретателя, «превосходили все мои ожидания».

По словам Иммануила, за этими столь лестными рекомендациями лежали его идеи водонепроницаемых надувных солдатских ранцев. В это легко поверить, принимая во внимание их потенциальное военное значение. Также возможно, что с русской стороны присутствовало желание загладить инцидент, связанный с незаконным копированием его чертежей.

Являлись ли слова Гартмана предложением или приглашением российского правительства? Согласно одному источнику, Иммануил прибыл в Санкт-Петербург по приглашению Гартмана. Один советский исследователь намекал даже на то, что переезд в Петербург был следствием негласной договоренности между шведским и российским правительствами. Этому утверждению доказательств нет. Если такое соглашение и существовало, то его следует рассматривать в свете дружественных отношений между странами, отличающих период правления Карла XIV Юхана, в том числе между самим королем и Николаем I. Примером может служить частный визит императора в Стокгольм в 1838 году, дабы засвидетельствовать свое личное расположение шведскому королю. В связи со столь важным посещением несколько российских подданных были награждены орденом Св. Серафима, в том числе и Александр Меншиков, бывший не только морским министром, но и генерал-губернатором Финляндии, который в 1834 году возглавил чрезвычайную посольскую миссию в Стокгольм.

Портрет Ларса Габриэля фон Гартмана работы Тимолеона фон Неффа

Имел ли запрос Гартмана форму «предложения» или «приглашения», не так важно. Очевидно одно: в ходе бесед с фон Гартманом Иммануилу дали понять, что, если он готов предоставить в распоряжение русского правительства свой изобретательский талант, его встретят с распростертыми объятьями на самом высоком политическом и военном уровне.

Подводная шахта, акварель Иммануила

Иммануил Нобель и сыновья

Незадолго до Рождества 1837 года Иммануил отправился в Финляндию, но не на обычном пароходе, обслуживавшем маршрут Стокгольм – Або, а на почтовом судне. Первая часть пути до Аландских островов прошла спокойно, а на вторую половину пришлось немало драматизма. Ледяные заторы время от времени заставляли пассажиров покидать судно и самим тянуть его на бечеве по временами ломкому льду. Иммануил был счастлив, что остался жив. «Ступив ногою на твердую почву Финляндии, вознес я чувство благодарности тому, кто столь диковинно управляет судьбами нашими, и в этот раз спасшему меня ради близких моих».

Иммануил прибыл в Або 20 декабря. На следующий день он отправился на прием к фон Гартману, который встретил гостя с большой теплотой. Благодаря его заботам для Иммануила сразу же нашлось «подходящее жилье» – две комнаты у зажиточного купца Юхана Шарлина. Его также представили влиятельным людям города, принявшим его «самым дружелюбным образом». Среди этих лиц стоит упомянуть двоих весьма состоятельных горожан: коммерции советника Абрама Кингелина и городского аптекаря Эрика Юлина.

Немалое состояние Юлину принесла не фармацевтика, а предпринимательство, главным образом связанное с судостроением и судоходством. Кроме того, он был партнером в пароходной компании, обслуживавшей маршрут Або – Петербург. Абрам Кингелин тоже был судовладельцем, хозяином верфи в Або и ведущей фигурой в финском деловом мире. Надо предположить, что у Иммануила, уроженца портового города, славившегося своими судоверфями и судоходством, с этими господами имелось немало тем для разговора.

Брат Эрика Юлина, Йон, тоже был успешным предпринимателем, владельцем чугунолитейного завода и механической мастерской «Фискарс» и близким другом фон Гартмана. Когда Иммануил в сопровождении Эрика посетил мастерскую, возможно, чтобы презентовать очередную свою идею, он был готов к тому, что богатый предприниматель не захочет «вступать в более тесные отношения с неимущим шведом». Но Йон Юлин оценил и его самого, и его «скромный талант». Неуверенность Иммануила объясняется не только неудачами последних лет, но и его комплексом неполноценности. Для человека простого происхождения, имеющего в багаже всего пару лет начальной школы и три года мореплаваний, общаться на равных с деловой элитой Финляндии, по всей вероятности, было непросто.

Сведений о пребывании Иммануила в Або немного. В «Списке выданных иностранцам пропусков для дальнейшего путешествия или проживания в пределах Империи» указано, что ему на один год было выдано разрешение на пребывание в городе с правом выезда в Петербург. Почему Иммануил, изначально направляясь в Петербург, задержался в Або на целый год – неясно. Обширная статья «O продуктах из каучука», опубликованная в апреле 1838 года в «Абоской газете», свидетельствует о том, что, несмотря на утрату своей мастерской, он продолжал рекламировать свою продукцию. Заказать и приобрести изделия из каучука можно было либо через него в Або, либо непосредственно по месту изготовления в Стокгольме.

Согласно его высказыванию, будучи в Або, Иммануил занимался «различными размышлениями», в том числе касательно камнерезной машины, способной прямо из скалы вырезать готовые каменные диски с двумя плоскими сторонами. Однако, как он сам утверждал, затея сошла на нет из?за отсутствия подходящей рабочей силы и мастерских. Через фон Гартмана он получил заказ на педальную мельницу для Абоской тюрьмы, но и этот проект сорвался из?за «личных интересов заведующего работами». Прямым свидетельством пребывания Иммануила в Або является большой каменный дом в городском квартале номер 16 (позже Нюгатан, 8), который он спроектировал для Шарлина. Строение располагалось через дорогу от того дома Шарлина, в котором Иммануил квартировал. В 1827 году в Або случился пожар, в результате которого уцелела только треть домов, и город пришлось отстраивать заново. Дом Шарлина, с виднеющейся на заднем плане башней городского собора, увековечен на самой старой в Финляндии фотографии – дагеротипе 1842 года.

Дом Шарлинов в Або, фотография (дагеротип) Хенрика Каяндера, 1842 год. На заднем фоне видна башня собора

Следующим важным лицом, с которым Иммануил познакомился в Або, был барон Юхан Рейнгольд (Иван Иванович) Мунк. Его карьера в русской армии развивалась стремительно. В девятнадцать лет он участвовал в оккупации Парижа, а поворотным моментом в его продвижении по службе стало восстание декабристов в 1825 году. В день вступления на трон императора Николая I ряд реформаторски настроенных офицеров восстал против самодержавия. Мунк и его полк не примкнул к заговорщикам, в связи с чем император приказал ему отвечать за расстрел пяти офицеров, приговоренных к смертной казни. По словам знакомых, этот факт биографии мучил его всю оставшуюся жизнь. В любом случае доверительные отношения между императором и Мунком способствовали взлету карьеры. На момент знакомства с Иммануилом Мунк был полковником и командиром батальона Павловского полка, а уже в 1839 году был назначен генерал-майором и командиром Преображенского полка.

Человек, благодаря которому знакомство состоялось, был барон Юхан Клас Флеминг, камергер шведского наследного принца Оскара. Он знал Иммануила еще по Стокгольму и застал того во время одного из своих посещений Або. По словам Иммануила, Флеминг попросил Мунка «дружелюбно позаботиться обо мне по приезде моем в Петербург», что Мунк и выполнил.