Господство

Глава 10

Ему снились горы, невысокие горы. Белые срезы скальных пород обозначались пунктиром в сплошной зелени лугов. По всем признакам был конец лета. Вокруг не было ни домов, ни строений, ни дорог – только узкая, слегка покрытая грязью тропинка, затоптанная копытами каких-то животных. Справа тропинка огибала ближайшую гору, взбираясь к ее вершине, налево – вилась по направлению к лесу, к деревьям на дне плоской и немного заболоченной долины.

Он приближался к тропинке. Камешки, спрятавшиеся в траве, впивались в его босые ноги, но это было только приятно. Воздух был горячий, сухой, как в пустыне, а небо над головой – светлое, обесцвеченное солнцем.

Ему было хорошо, необыкновенно хорошо. Все его чувства были странным образом обострены: он с предельной ясностью видел вперед на целую милю, слышал слабое жужжание насекомых в траве, различал тяжелый, теплый, приятный запах грязи и даже легкий аромат трав и других растений.

Он сознавал, что высокого роста.

Он достиг тропинки и свернул по ней по направлению к долине и деревьям. Ноги мягко обволакивала теплая грязь, и вдруг он заторопился, пошел быстрее, ему почему-то захотелось поскорее добраться к месту назначения. На языке ощущался неясный привкус винограда, и почему-то это заставило его ускорить шаг.

Впереди на тропинке он заметил движение, откуда-то появился зловонный запах. Он достиг этого места и остановился. На тропинке перед ним стояла коза с выменем, полным молока. Он вдруг понял, что его мучает жажда, и поднял животное, поднеся к губам многочисленные соски. Взял три соска в рот и начал сосать. Теплое сладкое молоко легко проскальзывало в его пересохшее горло.

Он кончил пить, поставил козу на место и только тогда заметил, что рядом с ним, прямо у тропинки, лежит тело ее детеныша. Или то, что от него осталось. Маленький козленок был убит, выпотрошен, разорван на части, и из сочащихся кровью ран в торсе торчали острые деревянные дротики. Его ноги и голова были оторваны и разбросаны по траве. На низких стеблях растений висели небольшие кусочки кожи и клоки шерсти с кровью.

Он знал, что это означает. Дом уже близко, совсем близко. И от этого ему стало еще лучше.

За деревьями он услышал крики, вопли, выражающие одновременно и радость, и боль. Улыбнувшись, он начал пробираться к ним.

* * *

Субботу Дион провел с мамой; они разобрали оставшиеся вещи и сделали все необходимое, чтобы окончательно обустроить гостиную. Работа была довольно скучной, но Дион, занимаясь ею, наслаждался. Особенно потому, что мама вроде бы была в хорошем настроении. Вместо того чтобы стенать и жаловаться, то есть устраивать большое шоу по поводу того, как ей ненавистна домашняя работа, – как она обычно поступала в подобных случаях, – мама поставила записи «Битлз» и «Бич бойз», музыку, в отношении которой их вкусы совпадали, и начала подпевать, вытирая пыль и разбирая вещи. В четверг и пятницу она вела себя как образцовая домашняя хозяйка: с работы приходила вовремя, готовила ужин, мыла посуду, смотрела телевизор – словом, делала явные попытки снова завоевать его доверие и старалась вести себя с ним мягко, тактично. Вот и в субботу она с большим желанием взялась за работу, все время делая попытки с ним поговорить, ясно пытаясь показать, что все действительно изменилось. Ему очень хотелось вынести ей оправдательный приговор, как говорится, за недостаточностью улик. Все было очень хорошо, но верилось с трудом, хотя ему очень хотелось верить. Совершенно очевидно, она предпринимает усилия, чтобы доказать, что на самом деле стремится к тому, чтобы все изменилось.

Все будет хорошо.

Воскресенье они провели, исследуя окрестности долины Напы. С момента приезда жизнь их здесь проходила, как в лихорадке, – школа, работа, разбор вещей, так что как следует осмотреться вокруг возможности пока не было. Сейчас они решили, что пришло время узнать поближе, что собой представляет их новый дом.

Они посетили все туристские места, следуя прямо по карте долины, которую дали маме в автоклубе. Они побывали на озере Берриесса и у горы Святой Елены, посетили мельницу и заплатили за то, чтобы посмотреть Старого Праведника и Окаменевший Лес. Эти экспонаты приходились друг другу чем-то вроде троюродных сестер или братьев одноименных знаменитых чудес света. Ничего особенного во всем этом не было, но окрестности Напы были спокойные и живописные, можно даже сказать, мягкие. Ухоженные виноградники на склонах холмов, симпатичные дорожки, вьющиеся между ними, невысокие лесистые горы.

Они доехали даже до Сономы, чтобы посмотреть дом Джека Лондона. Но винные заводы проезжали мимо, не останавливаясь. Они чувствовали себя неловко и напряженно, когда что-то касалось вина. Казалось, ничего не должно было, да и не могло случиться, но винный завод пусть косвенно, но ассоциировался с прошлым, а будить ненужные воспоминания им не хотелось. Вопрос о посещении подобных предприятий между ними даже не поднимался.

Тем не менее, пока мама правила, Дион изучал карту, пытаясь найти винный завод Аданем, в надежде увидеть, где находится дом Пенелопы. К сожалению, его на карте не было. Они проехали несколько винных заводов с большими и малыми комплексами построек, любой из них мог быть собственностью семьи Пенелопы, и хотя Дион внимательно вглядывался в каждую вывеску, ни на одной из них фамилии Пенелопы не обнаружил.

Домой они возвратились где-то в пять, усталые и пресыщенные впечатлениями, и, пока мама принимала горячую ванну, Дион проехал к закусочной «Тако-белл»[13 - Тако – что-то вроде большого бутерброда, напоминающий гамбургер, но тесто хрустящее; начинка обычно состоит из рубленого мяса со специями, помидоров, сыра, салата, и все это полито горячим соусом. Закусочные «Тако-белл» или «Тако-тайм» распространены в США так же, как «Макдоналдс».] и купил готовых полуфабрикатов. Они смотрели программу «60 минут» и жадно поглощали ужин, а потом еще посмотрели вместе кино. В первый раз за долгое время мама показалась ему похожей на мать, не на сестру, не на ровню ему, не на противника, а на мать, и Дион заснул счастливый. В эту ночь ему ничего не снилось.

Глава 11

За те полтора года, что он работал ночным сторожем на винном заводе братьев Паулинг, Рону Фаулеру ни разу не представлялся случай испытать хотя бы малейшее беспокойство. Было, конечно, в самом начале несколько инцидентов – не больше двух, кажется, – с ложной тревогой, и то это скорее из-за его собственной нервозности и неопытности, чем из-за чего-то существенного, но все это исчезло, как только он полностью изучил расположение цехов. Разумеется, завод Паулингов по своему уровню был ниже, чем предприятия Берлингера, Мондави, Стерлинга или других, не менее известных предпринимателей. У них, понятное дело, нередко возникают проблемы с хулиганами. Но завод Паулинга был небольшим, не на виду, в стороне от больших дорог, посещения сюда разрешались только по приглашению. Это было довольно тепленькое местечко. Рон читал триллеры, смотрел свой портативный телевизор, решал кроссворды.

Вот почему сейчас он чувствовал себя совершенно не готовым к тому, с чем, по-видимому, ему предстояло встретиться.

Рон медленно двинулся по тихому, пустому зданию по направлению к входу в цех брожения, тревожно поглядывая по сторонам, прислушиваясь к любому звуку, который мог показаться необычным. Огромное помещение было пустым, тишину нарушал только звук его собственных каблуков да толчки крови в голове, нарастающие с дьявольской силой. Он был испуган, испуган много больше, чем прежде, когда проигрывал в своем воображении похожий сценарий. Это было нечто, к чему он подготовлен не был, в чем уверенно чувствовать себя не мог. Он пошел на эту работу вовсе не потому, что был пригоден к этому делу, а потому, что это было очень несложное занятие. Вот почему. Он был рабочим-ремонтником на пенсии, только пенсия эта была кот наплакал, и он стал искать легкого дополнительного приработка. Его все уверяли, что это отличная работа, что пистолет, который у него в кобуре на поясе, не больше чем деталь формы, что на самом деле ни с чем таким ему встретиться не придется.

И почему он не пошел на работу в «Макдоналдс», как другие мужчины его возраста?

Рон медленно двигался вперед. Он знал, что этого ему не следует делать. Знал, но все равно шел. У него были все внешние атрибуты полицейского – пистолет, форма, в конце концов перечень служебных обязанностей, – но несмотря на все это, он мог просто вызвать полицию, а потом сидеть и ждать, когда они прибудут. Но абсолютной уверенности в том, что случилось нечто необычное, у него не было. Он находился на своем рабочем месте, в небольшой будке рядом с отделом сбыта, читал старый роман Росса Макдональда, когда черно-белая картинка на мониторе цеха брожения внезапно потонула в снежных точках шумов. Цех брожения был расположен в пещере известнякового холма, примыкающего к зданию, не то естественной, не то специально вырытой. Он заметил это изменение изображения краем глаза и немедленно переключил внимание на ряд мониторов над столом, быстро просматривая один за другим. Разумеется, исчезновение картинки могло быть вызвано технической неисправностью, но на экране монитора, показывающего вид цеха дистилляции номер один, он увидел, что дверь цеха брожения, которая все время должна быть закрыта и заперта на замок, медленно двигалась, как будто кто-то ее притворял.

Он почувствовал, как в груди подпрыгнуло сердце.

Немедленно вскочил, схватил связку ключей, расстегнул кобуру и через освещенную тусклым светом автостоянку поспешил к цеху дистилляции.

Он был испуган, но все же рад, что не потревожил пока полицию. Сделав ложный вызов, он бы выставил себя перед ними дураком, и скорее всего его тут же бы выгнали с работы.

Рон продолжал двигаться вперед по направлению к запертой двери пещеры. Его рука на рукоятке пистолета вспотела и стала скользкой. Он быстро сдернул руку, вытер ладонь о грубый материал брюк, а затем снова водрузил ее на место.

По другую сторону двери цеха брожения что-то щелкнуло.

Он остановился как вкопанный. Помещение внезапно показалось ему еще более темным, емкости по обе стороны – еще более пугающими. Даже когда он включил полный свет, все равно оставались зловещие тени, эти пятна, заплаты, лоскуты ночи, предвещающие дурное. Они просачивались в здание, несмотря на всю эту технику, электричество и люминесцентные лампы. «Да здесь же миллион таинственных мест, куда можно спрятаться, – вдруг осознал он. – Может быть, сейчас, вот в этом месте, притаилась целая армия хулиганов, промышленных шпионов или террористов. Притаились и ждут моего приближения, чтобы схватить».

Дверь щелкнула снова, но на этот раз звук был каким-то особенным, как будто что-то хлюпнуло.

Монстры.

«Да нет, это просто какие-то хулиганы, – пытался успокоить он себя. – Это какие-то мерзавцы, наемники конкурентов, грабители, поджигатели, убийцы, террористы, психи, бежавшие из лечебницы». Его сознание пробегало список возможных противников, исключительно в человеческом облике, а все остальное он в отчаянии пытался выбросить из головы, близко не подпускать.

Монстры.

Разве не этого мерзостного отродья он боялся больше всего? Боялся, и еще как боялся. И это после стольких лет? Монстры. Подумать только, прошли десятилетия, он рос, вырос наконец и успел даже состариться, но там, глубоко внутри, все еще оставался маленьким мальчиком, которому было страшно одному зайти в гараж, который ночью слышал шелест кустов за окном на улице, который, завидев шевеление теней в холле, стремглав бежал за родителями, чтобы они включили свет. Рациональное мышление, которое пришло с возрастом, и связанное с ним определенное понимание сути вещей и явлений было не более чем маской, тонкой маской, прикрывающей истинную его сущность. А она состояла в том, что он так по-настоящему и не вырос и ничего не забыл.

Перед ним был вход в цех брожения, дверь в пещеру. Всего в нескольких шагах. Он мог отчетливо видеть место, где бетонный фундамент здания соединялся с известняковым холмом. Ему хотелось убежать назад в свою будку, в это уютное местечко, к своей книге, телевизору, сделать вид, что он ничего не видел и не слышал, а утром, когда будет обнаружено, что на завод проникли грабители, разыграть полное неведение, но он превозмог себя, заставил свою руку громко постучать в стальную дверь.

– Эй вы, кто там есть, открывайте! – крикнул он.

Ответа не последовало.

Рон Фаулер потянул ручку на себя, дверь была не заперта. Впрочем, он другого и не ожидал. Он распахнул ее левой рукой, крепко сжимая в правой рукоятку пистолета.

И сразу же отшатнулся назад, оцепенев.

Пол в пещере был покрыт кровью, густой и красной. Это была вязкая и липкая субстанция, которая выглядела, как застывшее «Джелло»,[14 - «Джелло» – фирменное название желе из концентрата.] а смердила, как протухшие испражнения. Кровью были облиты и деревянные бочонки с вином, и запах ее, смешанный с терпким ароматом бродящего вина, был почти непереносимым. Он сильно зажал себе ноздри пальцами, так что едва мог дышать, и приставил ногу к двери, чтобы держать ее открытой. По всей пещере – по полу, по днищам бочек, у известняковых стен – в беспорядке были разбросаны разодранные на части тушки большого количества мелких животных: белок, кошек, крыс, опоссумов. При слабом свете, сочащемся через дверной проем, он мог разглядеть шерсть на содранных шкурах, а на обратной стороне мясо с белыми жилами, потерявшие цвет сморщенные органы с обрывками артерий и кишечника, которые свисали гроздьями.

В пещере было тихо, но откуда-то что-то капало – скорее всего вино, – и эти капли гулко и мерно ударялись о цементный пол. Нос забивало опьяняющее зловоние. С сильно колотящимся сердцем он стал ощупывать пальцами каменную стену рядом, тщетно пытаясь найти выключатель, вглядываясь в темный дальний конец узкой пещеры и проклиная себя за то, что не захватил фонарь.

– Кто здесь? – опять крикнул он.

Ответа не было, но жидкость капать перестала. Теперь появился другой звук.

Кто-то жевал.

– Давай выходи! – скомандовал он, но голос его был не таким твердым, каким должен был быть.

Монстры.

– Ну, давай же!

Ответа не было. Только чавканье. И низкий смех.

Он пристально вгляделся в темноту и кое-что различил, потому что его глаза уже привыкли к мраку. Различил и пришел в ужас.