Лютая охота

«Отличный вопрос», – подумал Сервас.

– Обрати внимание, я тоже люблю рэп и компьютерные игры, – продолжала она, роясь в вещах. – Существует рэп со смыслом, его исполняют талантливые мальчики и девочки… И я не настолько глупа, чтобы думать, что игра в такие игры сделает из тебя психопата.

Она просмотрела ящик и показала Сервасу три ключа USB и внешний жесткий диск и опустила их в пакет для электронных вещдоков, который достала из кармана.

– Неважно. Все эти лжегангстеры, которые строят из себя важных персон, чтобы продать свою музыку, эти шуты, которые выворачивают детские мозги наизнанку, – вот кого надо сажать в тюрьму…

Голос ее дрожал от гнева.

– Внимание, соберись, – посоветовал ей Мартен.

– Ага… А игровую консоль тоже забираем?

Он запнулся, посмотрев на «PlayStation 4», лежавшую на столе.

– Да. В ней могут быть данные из интернета, каталоги или внешние контакты.

Самира сунула консоль в большой прямоугольный пакет и включила ноутбук, но он был запаролен. Она его выключила, закрыла и опустила в другой металлизированный серый пакет.

– Посмотри-ка, – сказала она.

Рукой в перчатке она подняла вверх книгу карманного издания. Коран. Открыла, перелистала. Книга пестрела пометками. На титульном листе было написано авторучкой: Шариф Сарр.

* * *

Сервас посмотрел на часы. 9:30. Потом быстро выглянул в окно. Пора было уходить.

– Я буду держать вас в курсе всех продвижений расследования, разумеется, в той мере, в какой это не помешает следственным действиям, – сказал он матери. – Вы можете прийти в комиссариат, когда захотите. Спросите меня, и я к вам сразу спущусь.

Он протянул ей свою визитку. Она еле слышно поблагодарила. Из угла за ними пристально наблюдал Шариф Сарр.

Снаружи небо над домами затянуло темно-серыми облаками, и все вокруг словно покрылось пеплом, отняв у людей радость, которую солнечный свет приносит с собой даже в самые унылые места.

Они дошли до «Клио», припаркованного чуть поодаль. Рядом с машиной возле дерева, сдвинув маску на подбородок, курила Эстер Копельман. Она наблюдала, как они подходят, прищурившись за облачком сигаретного дыма.

– Нет ли для меня какой информации, майор?

Самира, не обращая внимания на журналистку, спокойно открыла машину.

– На данном этапе нет, – ответил он. – Ну, разве что вы мне сообщите, кто вас информировал о происшествии.

– Сожалею, майор, у меня своя этика.

– Вот это новость…

– Вам бы не надо здесь задерживаться, – резко бросила журналистка, прислонившись спиной к платану и с опаской поглядывая в узкий проход между домами. – Там возникло какое-то движение… Думаю, вас уже засекли.

– А вы, Эстер, не боитесь болтаться в этом районе в одиночку?

– Я никому не показываю мое удостоверение журналиста… А так… кому нужна старая накрашенная тетка, которая курит одну сигарету за другой?

Сервас рассмеялся.

– Давайте, Мартен, киньте мне хоть маленькую косточку… А я сварганю правдивую статью, вот вам мое слово.

Он вздохнул и обошел машину.

– Нам очень поможет, если прекратятся сплетни и злословие.

– Помогать надо не вам, а людям, которые здесь живут, – возразила Эстер Копельман. – Их все бросили.

Он покачал головой и открыл дверцу автомобиля.

– До свидания, Эстер.

– Вы действительно не хотите узнать, с кем не так давно встречался мальчик?

Сервас застыл на месте.

– Это как понимать?

– Услуга за услугу, майор.

Она подняла глаза к балконам ближних домов.

– Осторожно! – резко бросила она.

Сервас проследил за ее взглядом и отскочил в сторону. Ветровое стекло «Клио» разлетелось вдребезги: в него влетел шар от петанка[13 - Петанк – игра, в которой требуется кидать большие металлические шары так, чтобы они оказывались как можно ближе к маленькому шару-ориентиру (прим. пер.).], брошенный из окна. Металлический шар, летящий с такой скоростью, вполне способен раздробить череп.

– Паскуды! – взревела в ярости Самира.

И сразу же второй шар с грохотом ударил по крыше, оставив в ней воронку. Из проходов между домами раздались крики. Из дальних домов высыпали мальчишки. Масок на них не наблюдалось, а потому были хорошо видны разинутые в крике рты. Ватага неслась к ним.

– Надо валить отсюда! – крикнула Самира.

– На парне, – быстро сказал Сервас в сторону журналистки, – была оленья голова…

– Чья голова?..

– Оленья! Маска с молнией на затылке! А у вас что за информация?

Эстер Копельман вытаращила глаза. На миг она была действительно напрочь выбита из колеи. В следующий миг на шоссе метрах в четырех от «Клио» с грохотом упала стиральная машина. А за ней дождем полетела всякая всячина: гайки, бутылки, камни. Сервасу пришлось пригнуться, чтобы что-нибудь не влетело ему в лицо.

– Надо уходить! – снова крикнула Самира.

А Сервас вдруг вспомнил происшествие в Эрбле, одном из районов Парижа, несколько недель назад. Тогда двоих его коллег силком вытащили из машины, жестоко избили и покалечили, пробили им головы, перерезали бедренные артерии, а потом расстреляли из их же табельных пистолетов, целясь в низ живота и в колени. 18 июля в Лионе молодого жандарма убили после того, как протащили машиной больше восьмисот метров по асфальту. Ни один полицейский в этой стране не может не вспомнить об этом, когда ситуация накаляется. Информация проскочила в новостях буквально в течение трех минут, а потом о жертвах быстро позабыли. В отличие от других. Сервасу было больно думать, что такая несказанная дикость и жестокость возбуждает гораздо меньше интереса в прессе и вызывает гораздо меньше негодования в соцсетях, у некоторых политиков и артистов, чем статьи о полицейских-расистах, которых ему доводилось лично отправлять в тюрьму, настолько стыдно было за их деяния. Его больно задевало, что у возмущения, как и у ненависти, существовала своя субординация. Но он знал, что это в порядке вещей. И в фильмах, и в литературе полицейский всегда представал классовым врагом, вооруженной рукой государства, символом репрессий. Так было в течение веков, так и осталось во многих случаях.

Эстер Копельман осторожно отошла от дерева. Самира завела машину, и она быстро отпрыгнула назад и наклонилась к Сервасу. Мальчишки были уже метрах в тридцати от них.