Ход королевой

– Ты не могла бы доставить мне большей радости: я стану дедушкой, причем сразу дважды!

– Послушай, папа, мне всего восемнадцать лет, я студентка, еще не начала сама зарабатывать на жизнь и не представляю себя матерью, тем более матерью двух детей.

– Не волнуйся, переедешь сюда, я найму нянек, детьми займутся они. Я уже придумал для них имена – и для мальчиков, и для девочек.

– Тебе неважно, кто отец?

Руперт берет свою излюбленную сигару, откусывает от нее кончик, выплевывает и с наслаждением закуривает.

– Ну и кто он?

– Тоже студент.

– Прекрасно!

– Он по происхождению абориген.

– Тем лучше. Родятся два красавчика-метиса. Похоже, чем люди разнообразнее, тем крепче здоровье их детей.

Николь поражена невозмутимостью своего отца.

– А ничего, что у нас обоих еще нет работы?

– Когда вы захотите поработать на ранчо, я вас найму.

Беззаботность отца уже начинает ее раздражать.

– Ты, возможно, видишь себя дедушкой, а вот я, увы, не вижу себя матерью.

– Кстати, раз у нас зашла речь об отце, то не считаешь ли ты, что следовало бы узнать и его мнение?

Назавтра Тжампитжинпу приглашают на фамильное ранчо.

– Та это вы – жених моей дочери? – как ни в чем не бывало обращается к нему Руперт О’Коннор.

– Мы познакомились в университете. Я, как и она, изучаю социологию.

Руперт протягивает ему пиво и чокается с ним.

– Социология – это наверняка захватывающе! А скажите, каковы ваши намерения в отношении моей дочери?

– Я люблю ее.

– Вы готовы на ней жениться?

– Это было бы для меня честью! – восклицает, не задумываясь, молодой человек.

Николь не разделяет их воодушевления.

Кухарка приносит огромную индейку, Руперт режет ее на части и кладет на тарелки молодых людей крупные куски. Потом поворачивается к Тжампитжинпе:

– Вы в курсе счастливого известия?

– Нет, я провел несколько дней в дороге, навещал своих дядек, они живут на севере.

– Значит, это мне выпало вас осчастливить: она беременна от вас, причем двойней!

Тжампитжинпа давится и долго не может откашляться.

– Вот-вот, у меня была такая же реакция, – шутит Руперт.

– Вы… вы уверены?

Абориген не решается встретиться взглядом с Николь.

– Она на одиннадцатой неделе, уже сделала УЗИ, на нем видны два зародыша. Думаю, скоро получится разобрать их пол: может, это два мальчика, может, две девочки, а может, мальчик и девочка – то, что французы называют «королевским выбором».

Тжампитжинпа смотрит на Николь. Руперт разражается своим фирменным оглушительным хохотом, молодой человек ему вторит, но без восторга.

– Ну, как, довольны?

– Да, да… – выдавливает Тжампитжинпа немного испуганно.

Они чокаются второй раз. Николь не тянет к ним присоединиться.

Нахохотавшись и утолив жажду, Руперт поворачивается к дочери.

– Все в порядке?

– А вот и нет! Как я погляжу, вы решаете вдвоем, что произойдет с моим телом, не заботясь о моем собственном мнении.

– А какое оно, твое мнение?

– Я хочу сделать аборт. Я еще слишком юная для материнства. Сперва надо позаботиться о карьере. Я образую пару и стану матерью, когда найду работу. Пока что я хочу стать преподавателем социологии, а для этого надо учиться еще не менее пяти лет.

Потом она обращается к Тжампитжинпе:

– Прости, но наши отношения не смогут продолжаться. С нами все. Я снова буду считать, что у меня никого нет, ты тоже.

И она выходит, оставив обоих мужчин с недоуменно разинутыми ртами. Сигара, прилипшая к нижней губе Руперта, падает на пол.

Через несколько дней Николь возвращается в Сидней, чтобы сделать в подпольной клинике аборт. Несколько дней она лежит в своей комнате в общежитии, пропуская занятия. Тжампитжинпа рвется с ней увидеться, но она отказывается. Чем больше он настаивает, тем она непреклоннее.

В университете он не спускает с нее глаз и при каждом удобном случае умоляет ее о встрече. Но она даже не желает с ним разговаривать. От огорчения он худеет, чахнет, перестает посещать занятия.

Она считает, что он, наконец, все понял, а потом узнает из газет, что он покончил с собой – повесился у себя в общежитии.

Николь топит свое горе в спиртном.