Ящик Пандоры

Я должен сказать правду.

Он не может отойти от трупа скинхеда.

Полицейские мне не поверят. Они решат, что я намеренно зарезал клошара. Ничто не доказывает, что это была самооборона.

А пораненная рука? Нет, это просто царапина, меня поднимут на смех.

Он озирается и не видит ни души. Повинуясь интуиции, он подтаскивает убитого к самой воде. Вытащив из груди нож, он бросает его далеко в реку, потом ногой сталкивает тело с берега.

Что со мной происходит? Я убил человека, а теперь избавляюсь от тела, топя его в реке.

С виднеющейся вдали баржи «Ящик Пандоры» доносятся регулярные взрывы аплодисментов. У Рене опять начинает дергаться правый глаз.

Надо же было угодить в такую передрягу!

Он находит свой автомобиль, оставленный неподалеку, и уезжает в ночь.

Разочарованные крысы лижут лужицу крови – единственный след драки, им приходится по вкусу сохранившийся привкус пива.

4.

Вернувшись домой, Рене захлопывает входную дверь и долго стоит, прижавшись к ней спиной, как будто боится, что за ним крался недруг. Потом он запирает дверь на все замки. Его ждет привычная обстановка квартирки в XV округе, у станции метро «Шарль-Мишель».

В гостиной над ним дружно потешается его коллекция масок со всего мира, как потешалась публика в «Ящике Пандоры». Наиболее свирепы японская маска из театра кабуки, африканская из племени бауле и карнавальная венецианская.

Он никак не восстановит дыхание.

Я убил человека!

Рене идет в ванную, моет руки, брызгает себе в лицо ледяной водой. Дезинфицирует ранку на руке, не потрудившись ее перевязать. Засовывает окровавленную одежду в стиральную машину и смотрит на себя в зеркало над раковиной. Резким жестом, как Ипполит, он отбрасывает со лба прядь волос. Снова этот чертов тик на правом глазу.

– Кто я? – спрашивает он вслух у своего отражения.

Я себя не узнаю. Кто этот тип в зеркале? Неужели я? Почему у меня это тело, это лицо? Соответствует ли эта видимость тому, кто я есть на самом деле? Кто он, мнящий себя героем, а на самом деле форменное чудовище? Во всем этом повинна моя глубинная память, тайный погреб, который я ни в коем случае не должен был открывать.

К горлу подкатывает тошнота.

– Кем я был? – спрашивает он.

Он не смеет озвучить свои мысли.

Я был убийцей, это забылось, а теперь вспомнилось, и вот я снова прежний.

В его голове всплывают все немцы, которых он хладнокровно зарезал в подземном тоннеле.

Это было на войне. Тогда это дозволялось. Это и был героизм.

Предательски дергается правый глаз. Он жмурится, давит пальцами на веки.

Сколько он себя помнит, с самого раннего детства, Рене мечтал о спокойной жизни. Он хорошо учился, все ему было любопытно. Мать тоже была учительницей, преподавала точные науки. И учила сына нравственности: «Поступишь плохо – скажи. Признался – уже наполовину прощен. Нельзя врать и увиливать. Заруби себе на носу, Рене: повинную голову меч не сечет».

Его отец преподавал историю. Это он научил сына обходить придуманные обществом рамки. По мнению отца, лучшим способом понять перспективу собственного существования было разобраться в том, что он называл «прошлым своего стада».

Когда Рене был ребенком, отец, Эмиль, потчевал его рассказами из истории и прививал ему вкус и любопытство к жизни предков. Отец указал ему жизненный путь, и Рене естественным образом зашагал по нему.

Благодаря отцу он загорелся страстью к древнегреческой мифологии, к великим латинским текстам, к средневековым сказаниям. Отец рассказывал ему о великих сражениях, а потом, помолчав, брал за руку и торжественно провозглашал:

– Знай, сынок, война, настоящая война, – это ужас. Это несчастные люди, вслепую убивающие друг друга. Это продолжается в госпиталях, где угасают изувеченные, в тюрьмах, где заживо гниют в клетках невиновные. Поверь, в сражениях нет ничего возвышенного, никакой красоты. Тем не менее в истории остаются по большей части как раз они. Жаль. Я бы предпочел историю, где сохранились мгновения удовольствия и радости. Но это никого не интересовало.

Как-то раз, вернувшись из школы, Рене (ему было тогда лет 11) сказал отцу:

– Папа, нам задали запомнить «1515, Мариньяно», но почти ничего не говорят о той битве. Почему? Где это Мариньяно? Зачем оно было?

– Хороший вопрос, сынок. Мариньяно находится на севере Италии. Наш молодой король Франциск I хотел укрепить свой статус, он ведь происходил из незаконной ветви. Вот и ждал возможности о себе заявить. Воспользовавшись слухами о бесчинствах знати на севере Италии, не признававшем папу, он проявил рвение и предложил понтифику усмирить два города, слывших Содомом и Гоморрой. Он перешел через Альпы и вступил в Северную Италию. Миланцы и туринцы выставили против него армию швейцарских наемников. Хоть Мариньяно и находился в Италии, в битве сошлись французы и швейцарцы. Победителя в битве не было. Две армии безуспешно искали друг друга в тумане, среди снегов. В конце концов из-за совсем слабой видимости обе они буквально покончили с собой, ошибочно приняв свои войска за неприятельские. Поутру швейцары как чуть более смышленые настигли французов и были уже близки к победе, но тут французы получили подкрепление – венецианцев. Напав на швейцарцев, они в последний момент все же их одолели. После этого французы ушли из Италии.

– Значит, эта битва была бессмысленной, папа!

– В тот день много бедняг умерло в снегах ни за что. Все это было голой пропагандой. Ну да, Франциск I сделал себе рекламу, провозгласив себя великим победителем в сражении при Мариньяно, и прослыл великим полководцем-харизматиком. О решающем вмешательстве венецианцев все забыли, и Франциск I объявил подданным, что он не просто законный, а великий король-завоеватель. Урок, который можно из всего этого извлечь, сын мой, таков: важно не то, что достигнуто на самом деле, а то, что об этом напишут историки.

– Выходит, историки всех сильней? Ты поэтому историк, папа?

Вместо ответа отец продолжил:

– Потом Франциск I убедил себя, что действительно одержал победу в битве и что обладает способностями блестящего стратега. Поэтому он пошел войной на главного своего соперника, императора Карла Пятого. В 1525 году грянула битва при Павии, в ней король был разбит в пух и прах и пленен. За его освобождение был выплачен огромный выкуп, разоривший страну. После этого он бросил воевать и посвятил себя живописи, музыке и легкодоступным женщинам. Отсюда его репутация короля-мецената и соблазнителя. Ну а если вернуться к Мариньяно, то ученики и учителя знают об этой битве в основном потому, что цифру 1515 легко запомнить!

Для Рене этот разговор стал откровением.

– Жюль Мишле не помог делу, – сказал еще отец. – В 1849 году он написал большую историю Франции, ставшую безукоризненным справочником, содержащим все то, что следует знать и говорить о нашей истории. Это он отобрал решающие сражения, королей, которых считал важными и неважными, он истолковал факты. Только он все исказил в угоду собственным политическим взглядам, и никто потом не посмел ему перечить.

Рене усвоил, что все известное нам о прошлом – это пропагандистская карикатура, распространяемая историками ради удовольствия могущественного заказчика. После поучительной беседы о Мариньяно он завел папку под названием «Мнемозина», в которой стал собирать истинные, но малоизвестные версии исторических событий, которые жаль было бы забыть. Последующие важные разговоры с Эмилем на другие столь же удивительные темы не прошли зря: заветная папка сохранила их следы.

Однажды Рене спросил отца:

– Папа, почему ты не говоришь на уроках того, что рассказываешь мне?

Эмиль серьезно посмотрел на сына:

– Запомни хорошенько: нельзя просто так взять и обрушить людям на голову то, что произошло на самом деле. Привыкшему ко лжи правда всегда кажется подозрительной.

Тогда Рене дал себе обещание: «Вырасту – тоже стану учителем истории, только я не побоюсь говорить всем правду. Если люди не будут мне верить, то тем хуже для них».

Пенелопа, его мать, видя любознательность сына и зная о его договоре с отцом, не пожелала оставаться в стороне. Она тоже принялась снабжать его сведениями из своей научной сферы: она рассказывала ему, как работает мозг и откуда взялась жизнь. Она была женщиной нервной, много курила. Спустя годы она умерла от рака легких. После ее смерти Эмиль впал в депрессию. Тогда у него впервые возникли провалы в памяти. Входя в комнату, он не помнил, что его туда привело. Он забывал начало фраз: «Так о чем мы? Что был за вопрос?» Он забывал шифр кодового замка на двери. Однажды потерялся и не смог вспомнить собственный адрес. Ему было всего 55 лет. Он обратился к неврологу и услышал диагноз-приговор, страшное немецкое слово. Определенно, с этой страной у их семьи были связаны одни несчастья. «Альцгеймер»! Отец немедленно, не дожидаясь пенсионного возраста, ушел с работы.

Рене, 23-летнему студенту, пришлось подписывать бумаги о помещении отца в специализированую клинику Papillons[4 - Бабочки (фр.).]. Девизом этого учреждения была фраза «Память – это всё», эмблемой – треснутый череп с вылетающими оттуда бабочками, символизировавшими, без сомнения, воспоминания.

С тех пор Рене раз в неделю, а то и чаще, навещал отца. Беседуя с ним, он наблюдал, как мир отца скукоживается, подобно шагреневой коже. Эмиль судорожно подыскивал слова. Начиналось с имен: «Погоди, как зовут президента Республики?», «Как звали твою мать?», «Тебя-то как зовут?..». Следом за именами стали теряться обычные слова: «Как называется эта штука, ее крутят для открывания бутылок?», «У тебя есть стеклянный шарик, он дает свет, как же он называется, такой, с электрическим огоньком внутри?».

У Рене возник новый повод тревожиться: у него было впечатление, что, наблюдая отцовскую деградацию, он видит, как завершатся его собственные дни. Ведь эта болезнь считалась наследственной. Поэтому его волновали недавно начавшиеся провалы памяти у него самого. Собственный мозг казался ему дырявым рюкзаком, из которого вываливаются мелкие предметы и который рвется все сильнее; скоро начнут выпадать крупные предметы, а потом вообще все, все воспоминания, все лица, фамилии, имена, штопоры, лампочки, все до одного слова.