Война волка

– Почему?

– В расчете, что он не справится, конечно. У принца под началом три бурга: Сестер, Брунанбург и Мамесестер, и ни в одном из них нет достаточного гарнизона. Ему приходится иметь дело с мятежниками и с тысячами норманнских поселенцев к северу отсюда. Боже правый! Да норманны осели на этом самом полуострове!

– Как? – Я не смог сдержать удивления. – Здесь, в Вирхелуме?

Свитред пожал плечами:

– Тебе известно, что происходит на здешнем побережье? Ирландцы разбили норманнских поселенцев, вытеснили большую их часть с острова, поэтому они перебрались сюда. – Он махнул рукой в сторону севера. – За Брунанбургом сотен пять норманнских колонистов, а к северу от Мэрса их даже больше! А к северу от Риббеля – еще тысячи!

– Тысячи? – переспросил я. Разумеется, до меня доходили слухи о бегстве норманнов из Ирландии, но я полагал, что большинство переселенцев нашло приют на островах близ шотландского побережья или в необжитых долинах Кумбраланда. – Принц дозволяет врагам селиться на мерсийской земле? Язычникам?

– Едва ли у нас есть выбор, – мрачно возразил Свитред. – Король Эдуард завоевал Восточную Англию, теперь стал повелителем Мерсии. Ему требуются все его войска, чтобы подавлять бунты и размещать гарнизоны в бургах, которые он строит. У него не хватит воинов сражаться со всеми врагами разом, а эти норманны слишком многочисленны, чтобы бросать им вызов. Кроме того, у этих людей уже нет боевого духа. Ирландцы их побили, в результате поражения норманны лишились большей части своих богатств и многих воинов и потому жаждут мира. Вот почему они подчиняются нам.

– Это до поры, – буркнул я. – Кто-то из них присоединился к Кинлэфу?

– Никто. Ингильмундр мог пойти против нас или напасть на Брунанбург. Но не сделал ни того ни другого. Вместо этого он удержал своих воинов дома.

– Ингильмундр? – спросил я.

– Норманн, – пренебрежительно ответил Свитред. – Вождь, который правит землей за Брунанбургом.

Мне трудно было поверить, что норманнским захватчикам позволяют селиться в такой близости от Брунанбурга и Сестера. Политика короля Эдуарда, унаследованная им от отца, Альфреда, строилась на том, чтобы вытеснять язычников-чужеземцев с саксонских владений, и тем не менее вот они, на самом пороге Сестера. Видимо, со времени смерти Этельфлэд в Мерсии не стало твердой власти – мятеж Кинлэфа служил тому доказательством, – и норманны воспользовались слабостью саксов.

– Кто бы ни был этот Ингильмундр, – с нажимом сказал я, – он вполне мог бы прийти вам на помощь.

– Принц послал к Ингильмундру с просьбой не делать ничего подобного. Помощь нам не требовалась, и уж тем более со стороны язычника.

– Даже моя?

Священник повернулся ко мне, на лице его проступила ярость.

– Если язычник побеждает в наших битвах, – с жаром проговорил он, – это означает, что у языческих богов есть сила! Сражаться должны мы! Мы должны драться и доказать, что веры в Христа достаточно!

На это мне ответить было нечего. Люди из моего войска поклонялись дюжине богинь и богов, в том числе и Христу. Если человек верит, что на свете существует только один бог, спорить с ним так же бесполезно, как описывать слепцу радугу.

Мы добрались до северной части города, где нас ждал Этельстан во главе отряда из двух десятков вооруженных всадников.

– Солнце светит, мятежники рассеяны, и Бог милостив! – радушно приветствовал меня принц.

– И мятежники не атакуют Брунанбург?

– Насколько нам известно, нет. Мы как раз и отправляемся туда, чтобы выяснить.

Сестер всегда был самым северным из бургов Мерсии, но Этельфлэд построила всего в нескольких милях к северо-западу от него Брунанбург, желая контролировать реку. Брунанбург представлял собой бревенчатый форт и располагался достаточно близко к реке, чтобы охранять подступы к пристани, где стояли военные корабли. Возвели его с целью помешать драккарам викингов входить в Мэрс, но если Свитред прав, то все земли за Брунанбургом между Ди и Мэрсом населены теперь язычниками-норманнами.

– Расскажи-ка мне про Ингильмундра, – осторожно попросил я Этельстана, когда мы двинулись в путь.

– Он мне нравится! – с восторгом воскликнул принц.

– Язычник?

– Так мне и ты нравишься. – Он рассмеялся. – Иногда. – Принц погнал коня по дороге и выехал на тракт, огибающий римское кладбище. Он посмотрел на оплывшие от времени могилы и перекрестился. – Отец Ингильмундра владел землями в Ирландии. Его людей разбили и сбросили в море. Отец умер, но Ингильмундру удалось спасти половину воинов и их семьи. Рано поутру я послал к нему гонца, чтобы он встречал нас в Брунанбурге: хочу познакомить тебя с ним. Тебе он тоже понравится!

– Вполне возможно, – согласился я. – Он ведь норманн и язычник. Но это делает его твоим врагом, причем врагом, живущим на твоей земле.

– Он платит нам дань. А дань ослабляет того, кто ее платит, и служит признанием зависимости.

– Если смотреть в будущее, то дешевле просто перебить ублюдков, – заметил я.

– Ингильмундр поклялся своими богами, что будет жить с нами мирно. – Этельстан пропустил мои слова мимо ушей.

А вот я за его слова зацепился:

– Так ты веришь в его богов? Допускаешь, что они существуют?

– Я исхожу из того, что они существуют для Ингильмундра, – спокойно ответил принц. – Зачем заставлять его клясться именем бога, в которого он не верит? Это значит заведомо подталкивать его к нарушению клятвы.

Я хмыкнул. Он был прав, ясное дело.

– Но частью договоренности наверняка было условие, что Ингильмундр соглашается принять треклятых проповедников, – с ехидством предположил я.

– Треклятые миссионеры и впрямь являются частью договоренности, – миролюбиво подтвердил принц. – Мы настаиваем на этом в договоре с каждым норманном, селящимся к югу от Риббеля. Вот почему мой отец основал бург в Мамесестере.

– Чтобы защищать проповедников? – удивленно уточнил я.

– Чтобы защищать всех, кто подчиняется власти Мерсии, – с прежней терпеливостью объяснил он. – И карать тех, кто нарушает наши законы. Воины обороняют нашу землю, а монахи и священники учат народ жить с Богом и по Божьим канонам. Я сейчас строю там монастырь.

– Это напугает северян. – Я покачал головой.

– Это поможет принести христианское милосердие в неспокойную страну, – возразил Этельстан.

Его тетя Этельфлэд всегда называла реку Риббель северной границей Мерсии, хотя на деле земли между Мэрсом и Риббелем были дикими и по большей части никакая власть на них не распространялась. Их издавна населяли даны, регулярно совершавшие набеги на богатые фермы близ Сестера. Немало дружин довелось водить мне на север в отместку за эти рейды; однажды я дошел до самого Мамесестера, старинного римского форта на склоне горы близ реки Медлок. Король Эдуард подновил древние стены и поместил в Мамесестерскую крепость гарнизон. Граница Мерсии все время ползла на север: сначала порубежным был Сестер, затем Брунанбург и теперь вот Мамесестер. От нового бурга на холме из песчаника рукой подать до моей родины, Нортумбрии.

– Ты когда-нибудь бывал в Мамесестере? – осведомился Этельстан.

– Не прошло и недели, – уныло отозвался я. – Проклятый монах, сыгравший со мной злую шутку, расстался с нами в Мамесестере.

– Ты ехал этой дорогой?

– Потому что рассчитывал получить от гарнизона вести о тебе. Но эти ублюдки не стали разговаривать со мной, даже в ворота не впустили. Проклятого монаха – пожалуйста, а нас – нет.

– Узнаю Треддиана, – рассмеялся Этельстан.

– Треддиана?

– Командира из западных саксов. Ему не было известно, кто ты такой?

– Еще как известно.