Азенкур

Хук вновь опустился на колени:

– Ударил священника, государь.

Король молчал, и Хук, ожидая расправы, не смел поднять глаз. К его удивлению, Генрих вдруг усмехнулся:

– Уж если святой Криспиниан простил тебе эту немыслимую вину, то кто я такой, чтобы тебя казнить? А в здешней державе, – голос короля сделался жестче, – любой будет тем, кем я скажу. Стало быть, ты лучник, и мы найдем тебе господина.

Генрих, не проронив больше ни слова, зашагал к своим латникам, и Хук облегченно вздохнул.

Винтенар Венабелз, поднимаясь с колен, поморщился от боли.

– Решил с тобой поболтать, да?

– Да.

– Это он любит. Не то что отец. Тот, поди, и не улыбался никогда. А наш Хэл не важничает, всегда перекинется словечком с такими, как ты да я, – добродушно поведал Венабелз. – Что, найдет тебе нового господина?

– Сказал, что так.

– Ну, будем надеяться, не сэра Джона.

– А что за сэр Джон?

– Бешеный. Бешеный и дурной. Прибьет и не заметит, – усмехнулся винтенар и кивнул на пристройку у куртины. – Гляди, тебя ищет отец Ральф.

Священник, стоя на пороге, делал знаки подойти, и Хук отправился досказывать свою повесть.

– Господи ты боже мой, хромой ты придурок! Отводи! Отводи удар! Что ты шлепаешь мечом, как мятым дрыном, ставь жестко! И сразу нападай! – кричал на Хука сэр Джон Корнуолл.

Следующим движением меч командующего уже целил лучнику в бок, но на этот раз Хук успел отбить удар, ринуться вперед – и нарваться на кулак сэра Джона в латной перчатке.

– Ближе, ближе, – подстегивал его сэр Джон, – наступай, тесни, опрокинь, убей!

Однако Хуку оставалось лишь отступить и подставить меч под клинок сэра Джона, уже готовый обрушиться сверху.

– Да что с тобой, черт подери! – бушевал командующий. – Вся сила ушла на французскую шлюху? На этот тощий набор вшивых французских хрящей? Годдингтон! – рявкнул он своему сентенару. – А ну, раздвинь ее костлявые ноги, там хоть есть чем попользоваться?

Ярость захлестнула Хука до алого тумана в глазах, и он, не помня себя, кинулся с мечом на сэра Джона. Тот неуловимо скользнул в сторону, и в следующий миг его клинок, плашмя шлепнув Хука по темени, плавно взлетел, отбивая следующий удар. Даже в полном доспехе сэр Джон двигался легко и непринужденно, как танцор. Он сделал выпад, и на этот раз Хук, как было велено, отвел клинком меч и навалился на противника всем телом, стараясь сбить его с ног, бросить наземь и растереть в кровавое месиво, но вместо этого в затылок ему ударилось что-то твердое, зрение померкло, мир вокруг поплыл, и второй удар тяжелого навершия на рукояти меча сэра Джона бросил его лицом на клочья травы, торчащие в тронутой морозом земле.

Дальнейших слов сэра Джона он почти не слышал: голова раскалывалась, перед глазами все плыло.

– Злость нужна перед боем! – постепенно донеслось до него. – А не в бою! В бою надо шевелить мозгами, сколько их есть! А будешь злиться – убьют! – Сэр Джон повернулся к Хуку. – Вставай. Почему кольчуга не чищена? И клинок заржавел? До заката не отчистишь – велю выпороть!

– Не выпорет, – успокоил его вечером Годдингтон, сентенар сэра Джона. – Кулаком хватить, мечом полоснуть, даже кости поломать – это он запросто, только не иначе как в честном бою.

– Кости я ему и сам переломаю, – мстительно пообещал Хук.

Сотник хохотнул:

– За десять лет только один человек – слышишь, Хук, один-единственный! – свел с ним бой вничью. Сэр Джон побеждал на всех турнирах в Европе! Не то что побить – подступиться к нему не надейся. Боец он славный!

– Мерзавец он славный, это точно.

Хук, на затылке которого густо запеклась кровь, сидел и сдирал камнем ржавчину с меча, Мелисанда поодаль чистила кольчугу. И кольчугу, и меч ему выдал сэр Джон Корнуолл.

– Он тебя изводил, чтоб заставить биться, злобы в нем нет, – добавил Годдингтон. – Сэр Джон над всеми насмехается, зато, если ты свой – а ты будешь своим, – он тебя всегда защитит. И твою женщину тоже.

На следующий день Ник смотрел, как сэр Джон одного за другим валяет лучников по земле. Когда подошел его черед, Ник успел-таки отвесить десяток ударов, прежде чем его развернуло, опрокинуло и швырнуло наземь. Командующий шагнул прочь с презрительной миной на изрезанном шрамами лице. Его презрение подбросило Хука на ноги, под бешеный град новых оплеух. Кожу ожгло порезом. Сэр Джон небрежно отбросил меч и вновь повалил Хука на землю.

– Прячь злобу! – прорычал сэр Джон. – Поддашься злобе – убьют, а мертвые лучники мне не нужны. Сражайся трезво! Трезво и жестко. Сражайся умно! – (К удивлению Хука, командующий протянул руку и помог ему подняться.) – У тебя быстрая реакция. Это хорошо.

Сэр Джон считался самым грозным бойцом на турнирах в Европе, хотя ему – кряжистому, широкоплечему, много лет проведшему в седле и потому кривоногому – было уже под сорок. Яркие синие глаза, каких Хук ни у кого больше не встречал, соседствовали на лице со сломанным носом и боевыми шрамами – от схваток с мятежниками, французских войн, трактирных драк и турнирных боев. Сейчас, в ожидании войны с Францией, командующий натаскивал оба своих отряда, лучников и латников, хотя разницы между ними он почти не делал.

– Мы войско! – вдалбливал он лучникам. – И латники, и стрелки – все бьются за всех! Если тронут кого-то из наших, обидчик не уйдет безнаказанным!

Повернувшись к Хуку, он ткнул железным пальцем ему в грудь:

– Ты подходишь. Годдингтон, выдай ему налатник!

Питер Годдингтон принес Хуку белую льняную накидку с гербом сэра Джона – червленым оскаленным львом в золотой короне и с золотой звездой на плече.

– Поздравляю! – бросил сэр Джон. – Приступай к новым обязанностям. Какие у тебя обязанности, Хук?

– Служить вам, сэр Джон!

– Врешь! На это мне хватает челяди. Твое дело, Хук, – избавлять мир от всех, кто мне не нравится. Повтори!

– Избавлять мир от всех, кто вам не нравится, сэр Джон!

Таких в мире числилось явно немало. Сэр Джон Корнуолл любил короля, боготворил немолодую жену – королевскую тетку, обожал женщин, которые плодили ему случайных отпрысков, ценил своих бойцов. Остальной же мир для него почти целиком состоял из негодной падали, не заслуживающей того, чтобы жить. Он терпимо относился к землякам-англичанам, валлийцев звал вонючими карликами, шотландцев – облезлыми задницами, французов – сушеным дерьмом.

– Знаешь, что полагается делать с сушеным дерьмом, Хук?

– Убивать, сэр Джон!

– Подступать ближе и убивать! Чтобы слышали перед смертью, как ты дышишь, чтобы видели твою улыбку, когда ты их потрошишь. Мучить, Хук, и убивать. Верно, святой отец?

– Вашими устами вещают сами ангелы, сэр Джон, – с удовольствием подтвердил отец Кристофер, духовник сэра Джона.

В таких же, как у лучников, сапогах, кольчуге и плотно сидящем шлеме, он совершенно не походил на священника. Других в своем войске сэр Джон бы не потерпел: командующему нужны были бойцы.

– Вы не только лучники! – рычал он перед строем стрелков на зимнем поле. – Ваше дело – сыпать стрелами, пока вонючие мерзавцы не подойдут ближе, а потом убивать их мечом! Как латники! Что с вас проку, если вы годитесь лишь стрелять? Врага надо бить так, чтоб видеть его дерьмо, когда он обделается перед смертью! Хук, ты хоть кого-нибудь убивал так, чтобы мог дотянуться облобызать?

– Да, сэр Джон.

Командующий широко ухмыльнулся:

– Расскажи про последнего. Как ты его убил?