Побег стрелка Шарпа. Ярость стрелка Шарпа

Французы уже вышли к восточной окраине деревушки и, перебегая небольшими группами от дома к дому, нещадно палили по возникающим в дыму теням. Путь им преградила баррикада из тележек, вспыхнувшая вдруг клубами порохового дыма. Трое упали, но остальные добежали до препятствия, стреляя на ходу. Разорвавшийся в воздухе снаряд уложил еще двоих, обрушив заодно крышу ближайшего дома. Одну подводу оттащили, и вольтижеры устремились в брешь. Из окон и дверей по ним ударили винтовки и мушкеты. Солдаты разбежались, перескакивая через ограды и навозные кучи. Снаряды британские, португальские и французские рвались между домами, снося стены, забивая узкие улочки дымом и разлетающимися со свистом осколками металла и черепицы. И все же численное преимущество было за вольтижерами, а винтовки в близком бою уступали мушкетам. Голубые мундиры давили, жали, теснили, а зеленые и коричневые отходили или погибали. Баррикаду разобрали. Колонна уже приближалась к деревне, и вольтижеры зачищали последние дома. Какой-то касадор, оказавшись в тупике, бросился на французов с мушкетом и, орудуя им как дубинкой, успел свалить двоих, прежде чем третий проткнул его штыком. Жители ушли из села, и французы спешили забрать то немногое, что хозяева позабыли в спешке. Двое схватились из-за деревянного ведерка, не стоившего и су, и погибли от пуль расстрелявших их через окно каcадоров.

Над хребтом уже повисли облака тошнотворного пушечного дыма, когда колонна вступила в село. Снаряды еще рвали передние шеренги, но строй смыкался, и французы маршировали дальше под барабанный бой, прерываемый лишь раскатистым «Vive l’Empereur!». Крик этот долетал и до маршала Массена, оставшегося в долине с артиллеристами, забрасывавшими снарядами вершину хребта.

Менее чем в полумиле от деревни, на уступе, находилась ветряная мельница. Вытеснив остатки стрелков из Сулы, вольтижеры заставили их отступать по открытой местности. Одна колонна обошла село стороной, преодолев две каменные стены и разбросав несколько загородок, но другая промаршировала через деревню. Здесь уже горело с десяток крыш, деревянные перекрытия которых занялись от упавших на них снарядов. Еще один снаряд разорвался на главной улице, разметав по сторонам дюжину солдат и забрызгав белые стены домов кровью.

– Сомкнуться! – кричали сержанты. – Сомкнуться!

Эхо барабанов отскакивало от замызганных стен, а до британцев на хребте уже отчетливо доносилось восторженное «Vive l’Empereur!». Вольтижеры приближались, и было их так много, что мушкетный огонь не уступал по плотности залповому. Британские и португальские стрелки рассеялись, ушли к северу, растворились в леске, венчавшем крутой подъем, и перед французами не осталось никого и ничего, кроме выступа с мельницей и горстки всадников. Пули плющились уже о стены башни. Наплывающий от расположенной поблизости артиллерийской батареи дым затягивал всадников, среди которых был и маленький, черноволосый, смуглолицый человек с насупленными бровями. Седло, в котором он сидел, казалось слишком большим для щуплой фигуры. На французов мужчина взирал с негодованием, словно одно только присутствие их здесь считал оскорбительным для себя. Пули проносились возле него, а он как будто не замечал их. Адъютант, встревоженный плотностью неприятельского огня, хотел было предложить ему отступить на несколько шагов, но благоразумно воздержался от совета, который Боб Кроуфорд счел бы намеком на слабость.

Колонны ступили на открытую местность под выступом, а на вольтижеров обрушился град картечи, буквально вбивший в землю сухую траву. Один за другим снаряды вгрызались в землю, каждый выкашивал с десяток французов, и офицеры приказали своим людям прижаться к колоннам. Они свое дело сделали, отогнали британских и португальских стрелков, и победа была уже близка, она ждала на вершине хребта, и путь к ней преграждали две батареи и кучка всадников.

Так думали французы. Но за выступом, где параллельно хребту проходила тропинка, лежало невидимое снизу мертвое пространство, где затаились два полка, 43-й и 52-й. Это были полки легкой пехоты, 43-й – из Монмаунтшира и 52-й – из Оксфордшира, и они считали себя лучшими из лучших. Иметь такое мнение у них было полное право, заслуженное жестокой муштрой под руководством маленького черноволосого человека, с недовольным видом взирающего на идущих к мельнице французов. Пушкарь, получивший по ребрам французским ядром, отлетел от девятифунтовика, харкая кровью, и подоспевший сержант оттащил его от колеса и сам загнал снаряд в жерло:

– Огонь!

Махина подпрыгнула, отскочила, ковырнув лафетом землю, и выплюнула с облаком дыма снаряд, набитый мушкетными пулями, обрушившимися на головы французов.

– Сомкнуть ряды! – прокричали французские сержанты, и раненые, оставляя на прибитой траве кровавый след, поползли к деревне, чтобы спрятаться от осколков за каменными стенами.

Но никакой картечи не хватило бы, чтобы остановить колонны: уж слишком они были велики. Оставляя раненых и убитых, они упрямо двигались к цели, и затаившиеся красномундирники слышали уже и барабанный бой, и крики воодушевленной пехоты, и визг проносящихся над головами пуль. Они ждали, понимая по нарастающему шуму, что Черный Боб подпускает врага поближе. Они ждали не боя на расстоянии мушкетного выстрела, а бойни, внезапной и ошеломляющей, и этот миг настал, когда пушкари одной из британских батарей, получив порцию свинца от передней шеренги левой колонны, побросали орудия и пустились наутек. Наступила тишина. Странная тишина. Ненастоящая, конечно, потому что барабаны продолжали бить и голубые мундиры изрыгали свои победные крики, но все же тишина, потому что пушки вдруг умолкли, одни – потому, что их бросили, другие – потому, что их не успели зарядить.

И тогда французы, которых терзали, валили, крушили проклятые ядра и рвала на части ненавистная картечь, поняли – батарея брошена. С радостными воплями полезли они через камни, чтобы дотронуться до горячих пушек, а офицеры орали, требуя идти дальше. Пушками можно будет заняться потом, а сейчас самое важное достичь вершины и завоевать Португалию. Далеко внизу маршал Массена думал о том, найдет ли Генриетта в монастыре приличную кровать, и каким титулом одарит его император, и отыщется ли что-нибудь съедобное в захваченных британских пайках. А о чем еще думать, когда армия в шаге от победы?

И тогда Черный Боб набрал в грудь воздуху…

– Вперед! – крикнул Шарп. Собрав стрелков, как британских, так и португальских, он отвел их на отрог, откуда они могли вести прицельный огонь по притаившимся за камнями вольтижерам. – Веселей! – Опустившись на колено, капитан выстрелил, но результат скрыл от него клуб дыма. – Вперед! Вперед!

Если атака и удастся, то только за счет быстроты, вот почему Шарп подгонял стрелков, за которыми цепью в две шеренги шла красномундирная пехота. Помогали и пушкари. Одно орудие било картечью, другое запускало снаряды так, что они взрывались над головами французов, загоняя их под камни. Там, наверное, ад, подумал Шарп. И тем не менее осыпаемые картечью, ядрами и пулями вольтижеры упрямо держались за свой холм.

Он забросил винтовку за спину – времени перезаряжать все равно не будет, потому что все решится быстро, – и вытащил саблю. И почему только эти черти никак не бегут?

– Вперед!

Пуля прошла рядом со щекой, приласкав коротким дуновением теплого воздуха. Над камнями заклубился дым – французы ударили из мушкетов, но расстояние было слишком велико. Им ответили винтовки, жестче, быстрее, суше.

– Вперед!

Только теперь Шарп заметил бегущую за стрелками роту Виченте. Стрелки бежали, останавливались, падали на колено, целились, стреляли и снова бежали. Слева пуля подсекла куст. Француз стрелял низко, сразу видно – опытная рука, а до холма оставалось шагов сто, и от страха пересохло во рту. Противник в укрытии, его люди как на ладони. Еще одна пуля просвистела рядом, и касадор упал, схватившись за бедро. Мушкет отлетел в кусты. Двое бросились ему на помощь.

– Отставить! – крикнул Шарп. – Стрелять! Стрелять! Вперед!

К северу вовсю громыхал бой. Две поддерживающие его пушки бухнули разом, и картечь застучала по камням. Какой-то француз медленно приподнялся и рухнул, обливаясь кровью.

– Целься вернее! – кричал Шарп.

В горячке боя всегда есть соблазн палить наугад, не жалея патронов. Он уже видел лица французов. Хэгмен выстрелил, принял заряженную винтовку от юного Перкинса и выстрелил еще раз. Но и из-за камней били и били. Ну какие же упертые! Десять шагов… на колено… прицелиться… огонь! Еще один касадор свалился в кусты, получив пулю в плечо. Другая ударила в кивер, и он свалился с головы, повиснув на шнурке. Харпер разрядил штуцер и сбросил с плеча семистволку. Повернув голову, Шарп увидел бегущего рядом Виченте.

– Дай мне! – крикнул португалец.

– Стрелки! – проревел Шарп. – Ложись!

Стрелки распластались. Виченте остановил своих:

– Приготовиться!

– Из-за того что в португальской армии было много офицеров-британцев, приказы отдавались на английском. Шарп шагнул в их шеренгу:

– Огонь!

Касадоры ударили залпом и будто загородились валом дыма. Пушки тоже ухнули разом, и холм стегнуло свинцовым дождем. Металл, камни, кровь – в этом аду смешалось все.

– В атаку! – Шарп побежал.

Слева от него не отставал прапорщик Айлифф с обнаженной саблей. Португальцы закричали. Слов было не понять, но в них звенела ненависть. Бежали все. Все вокруг было ненависть и ярость, страх и злость, дым и ужас. Французы встретили их огнем. Кто-то вскрикнул. Рядом тяжело топал Харпер. До ближайших камней оставалось шагов десять, когда французы вдруг поднялись, человек десять, офицер в центре, и вскинули мушкеты.

Харпер держал семистволку низко, у бедра, но инстинктивно спустил курок, и семь пуль шмякнули разом в голубую шеренгу, вырвав из нее всю середину. Офицер свалился на спину. Остальные, шокированные не столько даже пулями, сколько оглушающим грохотом, внезапно повернулись и побежали. Один или двое успели второпях выстрелить – пули ушли в никуда. Шарп запрыгнул на камень и увидел, что все кончено. Солдаты рассыпались по крутому склону и катились вниз, не обращая внимания на раненого офицера, кричавшего, чтобы они остановились и дрались. Шарп заставил его замолчать ударом по голове. Касадоры, стрелки и красномундирники карабкались на холм. Те из французов, кто промедлил, погибали от штыков. Один сержант, решив, что бежать уже поздно, повернулся и кинулся со штыком на Харпера. Ирландец отбил выпад семистволкой и так врезал французу кулаком, что тот отлетел на пару ярдов, словно сшибленный ядром. Сержант для верности добил его прикладом.

С десяток французов, напуганных крутизной склона, остались на холме, сбившись к восточному краю и дрожа от страха.

– Оружие на землю! – крикнул Шарп, но его никто не понял, и все вдруг повернулись, выставив штыки.

Шарп отбил ближайший штык саблей и тут же воткнул клинок в живот кому-то. Воткнул, повернул, чтобы лезвие не застряло, и выдернул. На камни хлынула кровь. Он поскользнулся на крови, услышал выстрел, ткнул палашом в другого француза, а подоспевший Виченте рубанул капрала. Шарп поднялся и увидел стоящего на самом краю француза. Он ткнул ему в спину палашом, и тот словно нырнул с обрыва. Секундная тишина, потом внизу что-то шмякнуло, словно с крыши сбросили мешок с потрохами.

И снова тишина. Благословенная тишина. Только далеко на севере били барабаны. Французов на холме не осталось. Они неслись вниз, провожаемые пулями и восторженными криками португальцев.

– Сержант Харпер!

– Сэр? – Сержант шарил по карманам убитого.

– Наши потери.

Шарп вытер палаш о голубой мундир и сунул клинок в ножны. Внизу хлопнуло ядро. Он устало опустился на камень, вспомнил про кусок колбасы в кармане, достал и съел. Потом привел в относительный порядок кивер, нахлобучил его на голову. Странно, в последние минуты он совсем не чувствовал боли в ребрах, но теперь она, словно опомнившись, накатила со всей силой. У ног Шарпа лежал француз со старомодной коротенькой саблей, какие носили раньше французские стрелки, но потом отказались, поскольку оружие было пригодно разве что для домашнего хозяйства. Убитый выглядел странно спокойным, даже безмятежным, и никаких видимых ран на нем видно не было. Уж не притворяется ли? Шарп тронул его ногой. Ничего. Муха села на глазное яблоко. Ничего. Нет, наверное, и вправду мертв.

Между камнями пробирался Харпер.

– Мистер Айлифф, сэр.

– Что такое?

– Мертв. У остальных ни царапинки.

– Айлифф? Мертв?

По какой-то неведомой причине эти вещи никогда не укладывались у Шарпа в голове.

– Ничего не почувствовал. – Харпер постучал себя по лбу. – Прямое попадание.

Шарп выругался. Айлифф не нравился ему до самого последнего дня, но сегодня показал храбрость в бою. Ему было страшно. Беднягу даже вырвало от страху, тем не менее, как только засвистели пули, парнишка победил в себе страх, и это было достойно восхищения. Шарп подошел к телу, снял кивер и посмотрел на юношу, лежавшего с выражением легкого удивления на лице.