Война волка

– Может, к ним пополнение пришло? – предположил Финан.

– Или монах ошибся, что меня не удивляет.

Монах принес в Беббанбург весть об осаде Сестера. О восстании в Мерсии мы, понятное дело, слышали и радовались ему. Не секрет, что Эдуард, провозгласивший себя королем англов и саксов, намеревался вторгнуться в Нортумбрию и подтвердить свой громкий титул. Сигтригр, мой зять и король Нортумбрии, готовился к этому нашествию и боялся его. А потом поползли слухи, что Мерсия раскололась, и Эдуард, вместо того чтобы нападать на нас, вынужден сражаться за обладание собственными новыми землями. Наш образ действий напрашивался сам собой: сидеть сложа руки! Пусть державу Эдуарда раздирают на куски, потому что каждый сакс, погибший в Мерсии, означал меч, который не поднимется против Нортумбрии.

Тем не менее в этот поздний зимний вечер, под темнеющий небом, я оказался здесь и шел сражаться за Мерсию. Сигтригр был, мягко говоря, совсем не рад этому обстоятельству, а его жена, моя дочь, не скрывала своей злости.

– Почему? – спросила она.

– Я поклялся, – ответил я им обоим и тем отсек все возражения.

Клятвы священны. Нарушение клятвы навлекает гнев богов, и Сигтригр против воли отпустил меня снимать осаду с Сестера. Не то чтобы он мог мне запретить: я был самым могущественным из его вассалов, тестем и хозяином Беббанбурга; по сути, именно мне он обязан короной. Однако Сигтригр настоял, чтобы я увел с собой меньше сотни воинов.

– Возьмешь больше, – объяснил он, – и эти треклятые скотты тут же перейдут границу.

Я согласился. Вел всего девяносто дружинников и с этими девятью десятками намеревался сохранить для короля Эдуарда новое королевство.

– Ты полагаешь, Эдуард будет благодарен? – поинтересовалась дочь, пытаясь найти что-то хорошее в моем безрассудном решении. Ей казалось, что в качестве благодарности Эдуард откажется от своих планов завоевать Нортумбрию.

– Он сочтет меня дураком.

– Ты и есть дурак! – выпалила Стиорра.

– Кроме того, я слышал, что он болен.

– Вот и хорошо, – мстительно заметила дочь. – Может, это новая женушка заездила его?

Как бы ни обернулось дело, благодарен Эдуард не будет. Копыта наших коней громко цокали по римской дороге. Ехали медленно. Миновали старинный каменный столб, обозначавший, как говорили, расстояние в одну милю от Девы, как римляне именовали Сестер. Мы уже оказались меж лачуг и огней лагеря, и народ провожал нас глазами. Тревоги осаждающие не выказывали, часовых не было, никто нас не окликнул.

– Что с ними творится? – буркнул мне на ухо Финан.

– Они думают, что пришло подкрепление. Отряд появился с востока, а не с севера, поэтому все решили, что мы на их стороне.

– Тогда они придурки, – заметил Финан.

И это правда. Кинлэф, если он еще командует здесь, должен был выставить дозорных на всех подходах к лагерю, но длинные холодные недели бездействия сделали осаждающих ленивыми и беспечными. Несостоявшийся зять Этельфлэд хотел одного – захватить Сестер – и забыл, что нужно опасаться удара в спину.

Финан, все еще зоркий как сокол, разглядывал городские стены.

– Тот попик – мешок дерьма, – презрительно бросил он. – На северной стене я насчитал сорок восемь человек!

Монах, принесший нам новость об осаде, выражал уверенность, что гарнизон опасно мал.

– Насколько мал? – допытывался я.

– Господин, не более сотни воинов.

Я с подозрением посмотрел на него:

– А откуда ты знаешь?

– Мне священник сказал, – нервно ответил он. Монах этот, назвавшийся братом Осриком, пришел, по его словам, из монастыря в Хвите. Я об этом месте никогда не слышал, но святоша божился, будто оно находится в нескольких часах пешего пути к югу от Сестера. По словам брата Осрика, к ним в обитель пришел священник. – Он умирал! От колик в животе.

– И звали его отец Свитред?

– Да, господин.

Я знал старину Свитреда. Ярый и вредный поп, не питавший ко мне симпатии.

– И гарнизон послал его за помощью?

– Да, господин.

– Почему сестерцы не отправили воина?

– Священник может пройти там, куда воину путь заказан, – пояснил брат Осрик. – Отец Свитред говорил, что вышел из города с наступлением ночи и миновал осадный лагерь, никем не окликнутый. А потом направился на юг, в Хвит.

– Где заболел?

– Господин, когда я покидал обитель, он был при смерти. – Брат Осрик осенил себя крестом. – Такова Божья воля.

– Странная воля у твоего бога, – процедил я.

– Отец Свитред умолял аббата послать одного из нас к тебе, – продолжил брат Осрик. – Выбор пал на меня, – робко закончил он.

Он опустился передо мной на колени в позе просителя, и моим глазам предстал алый шрам, пересекающий его тонзуру.

– Отец Свитред меня терпеть не может, – размышлял я. – И ненавидит всех язычников. И тем не менее послал за мной?

От этого вопроса брат Осрик заерзал. Он покраснел и стал запинаться:

– Он… он…

– Проклинал меня, – подсказал я.

– Да, господин, именно так. – Монах с облегчением выдохнул, услышав из моих уст ответ, который боялся произнести сам. – Но еще добавил, что ты откликнешься.

– И при отце Свитреде не было письма? – уточнил я. – С просьбой о помощи?

– Было, господин. Да только он все его заблевал. – Монах наморщил нос. – Просто жуть: все в крови и рвоте.

– Откуда у тебя шрам? – спросил я у него.

– Меня ударила сестра. – Мой вопрос, похоже, удивил его. – Серпом.

– И каковы силы осаждающих?

– Господин, отец Свитред говорил, что их сотни.