Пигмалион

Хиггинс (Пикерингу). Родом из Хаунслоу. Мать, наверное, валлийка. (Дулитл в изумлении открывает рот. Хиггинс продолжает.) Так что вам нужно, Дулитл?

Дулитл (угрожающе). Моя дочь – вот что мне нужно. Ясно вам?

Хиггинс. А как же. Вы ее отец, верно? Надеюсь, вы не подумали, будто она нужна кому-то еще? Рад, что в вас до сих пор теплятся родственные чувства. Она наверху. Забирайте.

Дулитл (поднимаясь в испуге, ошеломленно). Что?

Хиггинс. Берите ее. Думаете, я ее за вас кормить буду?

Дулитл (сразу идя на попятный). Ну, ну, погодите, хозяин. По-вашему, это разумно? Разве честно так поступать с человеком? Это моя дочка. Она у вас. А я, выходит, сбоку остался? (Снова садится.)

Хиггинс. Ваша дочь имела наглость явиться ко мне в дом и выразить желание брать у меня уроки. Она хочет научиться правильно говорить, чтобы ее взяли на работу в цветочный магазин. Этот джентльмен и моя экономка были здесь с начала и до конца. (Пугая его.) Вы что, шантажируете меня? Да как вы смеете? Может, вы специально ее сюда подослали?

Дулитл (протестующе). Нет-нет, хозяин.

Хиггинс. Так я и поверил. Откуда же вы узнали, что она здесь?

Дулитл. Стыдно выкручивать человеку руки, хозяин.

Хиггинс. Выкручивать вам руки будет полиция. Это заговор… чтобы угрозами выколотить из меня деньги. Сейчас же звоню в участок. (Решительно направляется к телефону и раскрывает справочник.)

Дулитл. Просил я у вас хоть грошик? Вот джентльмен пусть скажет: разве я хоть словечком обмолвился о деньгах?

Хиггинс (бросая книгу на место, идет к Дулитлу). Что же вам тогда нужно?

Дулитл (сладким голосом). Что может быть нужно человеку? Подумайте сами, хозяин.

Хиггинс (спокойнее). Скажите честно, Альфред: вы ее подговорили?

Дулитл. Упаси боже, хозяин. Готов поклясться на Библии, что не видел Лизу вот уже добрых два месяца.

Хиггинс. Так откуда же вы узнали, что она здесь?

Дулитл (проникновенно). Я б сказал вам, кабы вы дали рот раскрыть. И вставить хоть словечко. Хоть полсловечка. Хоть четверть словечка.

Хиггинс. Пикеринг! У этого малого природная склонность к риторике. Обратите внимание на эти фразы. «Хоть словечко. Хоть полсловечка. Хоть четверть словечка». Наивное красноречие! Вот что значит валлийская кровь. Она же в ответе за его лживость и непорядочность.

Пикеринг. Да ну вас, Хиггинс. Я сам родом с запада. (Дулитлу.) Но откуда вы узнали, что ваша дочь здесь, если не посылали ее сюда?

Дулитл. Сейчас объясню, хозяин. Она на такси парнишку прокатила. Сынка ее домовладелицы. Он тут болтался, думал, может, она и обратно его прокатит. А она, когда вы ее приютить обещались, послала его за вещичками. Мы с ним встретились на углу Лонг-Эйкр и Энделл-стрит.

Хиггинс. В пивной. Правильно?

Дулитл. Это клуб для бедняков, хозяин. Почему бы мне туда не ходить?

Пикеринг. Дайте ему закончить, Хиггинс.

Дулитл. Ну вот, стало быть, он мне все рассказал. И что я, по-вашему, должен был почувствовать и сделать как отец? Я говорю парню: давай, говорю, неси мне ее вещички…

Пикеринг. А почему сами за ними не пошли?

Дулитл. Домовладелица не шибко мне доверяет, хозяин. Такая уж она женщина, знаете ли. Пришлось и ее мальцу дать пенни, а то бы и он, поросенок этакий, мне их не отдал. А я принес их сюда, просто чтоб угодить вам и показать, что я зла ни на кого не держу. Вот и все.

Хиггинс. Что за вещички?

Дулитл. Инструмент музыкальный. Картинки там, бусы всякие да птичья клетка. Сказала, одежды не надо. Что мне прикажете думать? Вот вы, хозяин, как родитель, – что вы подумали бы?

Хиггинс. И вы явились спасти ее от худшей участи, чем смерть. Так, что ли?

Дулитл (с облегчением, довольный, что его так хорошо поняли). Вот-вот. В самую точку, хозяин.

Пикеринг. Но зачем вы привезли ее вещи, раз хотели ее забрать?

Дулитл. Я разве сказал, что хотел? И сейчас не хочу.

Хиггинс (решительно). Однако же заберете, и сию минуту. (Подходит к камину и звонит в колокольчик.)

Дулитл (поднимаясь). Нет. Не надо так, хозяин. Не стану я мешать моей крошке. Перед ней, можно сказать, новая жизнь открывается, и я…

Миссис Пирс отворяет дверь и ждет распоряжений.

Хиггинс. Миссис Пирс, это отец Элизы. Он ее забирает. Отдайте ее ему. (Возвращается к фортепиано с видом человека, сбросившего с плеч тяжкую ношу.)

Дулитл. Нет-нет. Вы не поняли. Послушайте…

Миссис Пирс. Как же он ее заберет, мистер Хиггинс? Я ведь сожгла ее одежду.

Дулитл. Вот видите. Не повезу же я ее по улице голой, как обезьяну. Сами посудите.

Хиггинс. Вы мне сказали, что вам нужна ваша дочь. Ну и берите свою дочь. Подите купите ей одежду, раз у нее нет.

Дулитл (в отчаянии). А в чем она пришла-то? Я, что ли, это сжег или супруга ваша?

Миссис Пирс. Я экономка, с вашего позволения. Скоро принесут одежду для вашей дочери. Тогда вы сможете ее забрать. А пока подождите на кухне. Сюда, пожалуйста.

Расстроенный Дулитл идет с ней к двери; потом замедляет шаг и наконец доверительно обращается к Хиггинсу.

Дулитл. Слушайте, хозяин. Мы с вами люди понимающие, верно?

Хиггинс. Ах, понимающие! Можете идти, миссис Пирс.

Миссис Пирс. Благодарю вас, сэр. (Уходит, исполненная достоинства.)

Пикеринг. Мы вас слушаем, мистер Дулитл.

Дулитл (Пикерингу). Спасибо, сэр. (Хиггинсу, который устроился на скамеечке перед фортепиано на почтительном отдалении от своего гостя, ибо последний распространяет вокруг себя запах, свойственный людям его профессии.) Скажу честно, хозяин, вы мне вроде как приглянулись, и ежели вам нужна моя дочка, так я не настаиваю на том, чтобы ее увезти, можно договориться. Как женщина она, конечно, очень даже хорошенькая. Только как дочь она мне сплошной убыток, прямо вам скажу. Но отец есть отец – не могу я ее отдать задаром, вы ж понимаете, вы ведь человек с головой. Ну что вам каких-нибудь пять фунтов? А что для меня Элиза? (Он возвращается к своему стулу и садится с рассудительным видом.)

Пикеринг. Полагаю, вам следует знать, Дулитл, что у мистера Хиггинса абсолютно честные намерения.

Дулитл. Ясное дело, хозяин. Кабы я думал по-другому, я б пятьдесят запросил.

Хиггинс (с отвращением). Экий мерзавец! Значит, вы продали бы свою дочь за пятьдесят фунтов?

Дулитл. Не то чтобы продал, но счел бы за честь оказать услугу такому славному джентльмену, как вы.

Пикеринг. Неужели у вас совсем нет принципов?

Дулитл (нимало не смущенный). Не могу себе позволить такую роскошь, хозяин. Уж больно нищета заела. Я никому зла не желаю. Но ежели Лизе перепал кусок пирога, то и мне грех на бобах оставаться.

Хиггинс (озабоченно). Не знаю, что и делать, Пикеринг. С точки зрения морали, дать ему хоть один фартинг было бы преступлением. Но я чувствую, что какая-то примитивная правота в его словах есть.

Дулитл. Вот-вот, хозяин. И я то же говорю. Отцовское сердце болит.

Пикеринг. Да-да. Мне знакомо это чувство. Но все выглядит несколько…

Дулитл. Постойте, хозяин. Ведь не об том речь. Ну кто я такой, скажите на милость? Недостойный бедняк, вот кто. Подумайте, каково человеку на моем месте. Человек на моем месте – для буржуазной морали что кость в горле. Только где что затеется и я захочу урвать себе кусочек, как вечно слышу одно и то же: ты, мол, недостойный, так что гуляй отсюда. Но потребностей у меня не меньше, чем у самой достойной вдовы, которая умеет вытянуть у пяти благотворительных обществ деньги на похороны одного-единственного мужа. Мне надо столько же, сколько любому достойному, а то и с добавкой. Аппетит у меня не хуже, а пью я гораздо больше. Люблю иногда и развлечься, потому как я человек осмысленный. Мне тоже порой надо взбодриться, послушать песню или там музыку, когда тоска заест. А требуют с меня за все это ровно столько же, сколько с достойных. Ну и что же, выходит, такое ваша буржуазная мораль? Просто оправдание, чтоб никогда мне ничего не давать. Так что лучше не будем играть в эти игры, джентльмены. Я с вами откровенно. Без притворства. Конечно, я недостоин; таким я и останусь. Мне это нравится, вот в чем беда. Неужто вы воспользуетесь природной слабостью человека, чтобы недоплатить ему за его дочь, которую он поил, кормил и одевал в поте лица, покуда она не выросла и не понадобилась вам, двум джентльменам? Разве пять фунтов – это много? Сами посудите. И поступайте, как вам совесть велит.

Хиггинс (поднимается и подходит к Пикерингу). Пикеринг! Если бы мы взялись за этого малого, через три месяца он мог бы выбирать между министерским портфелем и кафедрой проповедника в Уэльсе.

Пикеринг. Что вы на это скажете, Дулитл?

Дулитл. Нет уж, хозяин, увольте. Слыхал я и проповедников, и министров – я ведь человек осмысленный и люблю покалякать про всякую там политику, или религию, или социальные реформы – по-моему, это развлечение не хуже любого другого, – но как ни посмотри, а жизнь-то у них собачья. Нет уж. Лучше быть недостойным да бедным. Ежели взяться сравнивать разные положения в обществе, так это, на мой вкус, единственное, в котором есть какая-никакая изюминка.

Хиггинс. Я считаю, что мы должны дать ему пятерку.

Пикеринг. Боюсь, он неразумно ею распорядится.

Дулитл. Что вы, хозяин, только не я. Не бойтесь, что я ее припрячу, а потом стану помаленечку жить на нее трутнем. К понедельнику от нее ни пенни не останется, а я снова налягу на работу, словно этой пятерки у меня никогда и не было. Можете не волноваться, нищим бездельником я из-за нее не стану. Только разок отдохну со своей ненаглядной – и нам приятно, и другим заработок, и вам удовольствие, что денежки не выброшены на ветер. Лучшего употребления им и придумать нельзя.

Хиггинс (вынимает бумажник и становится между Дулитлом и фортепиано). Поразительно. Дадим ему десять. (Протягивает мусорщику две банкноты.)

Дулитл. Нет, хозяин. У нее духу не хватит столько потратить, да и у меня тоже. Десять фунтов – большие деньги. Захочется отложить малость, а тогда прощай, счастье. Нет уж, дайте мне ровно пять, ни пенни больше, ни пенни меньше.

Пикеринг. Почему вы не женитесь на своей ненаглядной? Мне что-то очень не хочется поощрять такого рода безнравственность.

Дулитл. Вы это ей скажите, хозяин. Я-то хоть сейчас. Сам страдаю, что нет у меня над ней власти. Я должен вежливо с ней обходиться. Должен дарить ей подарки. Должен покупать ей одежду – ну разве это не безобразие! Я ей что раб, хозяин, и все потому, что мы не сочетались законным браком. И она это понимает. Поди загони ее под венец! Вот вам совет, хозяин: женитесь на Элизе, пока она молодая да глупая. А то после пожалеете. А так она пожалеет; но уж лучше она, чем вы, потому как вы мужчина, а она женщина и все равно своего счастья не понимает.

Хиггинс. Пикеринг! Если мы послушаем его еще минуту, у нас не останется никаких убеждений. (Дулитлу.) Пять фунтов, вы сказали?

Дулитл. Верно, хозяин.

Хиггинс. А десять, стало быть, не возьмете?

Дулитл. Не сейчас, хозяин. В другой раз.

Хиггинс (протягивает ему пятифунтовую бумажку). Держите.

Дулитл. Спасибо, хозяин. Доброго здоровья, джентльмены. (Он спешит к выходу, торопясь убраться со своей добычей, но, открыв дверь, сталкивается лицом к лицу с грациозной и чрезвычайно чистой девушкой-японкой в простом хлопчатобумажном синем кимоно с изящным узором из мелких белых цветков жасмина. Ее сопровождает миссис Пирс. Он почтительно отступает в сторону и извиняется.) Простите, мисс.

Японка. Ты что, спятил? Дочь родную не узнаешь?

(восклицают одновременно)

Дулитл, Хиггинс, Пикеринг

Да это ж Элиза!

Ого!

Вот это да!

Лиза. Я глупо выгляжу?

Хиггинс. Глупо?

Миссис Пирс (с порога). Мистер Хиггинс, прошу вас – только без комплиментов, не то она бог весть что о себе подумает.

Хиггинс (послушно). Да-да, вы совершенно правы. (Элизе.) Чертовски глупо.

Миссис Пирс. Пожалуйста, сэр!

Хиггинс (поправляется). Я хотел сказать, исключительно глупо.

Лиза. Мне бы шляпку, тогда еще ничего. (Берет свою шляпку, надевает и проходится по комнате с видом завзятой модницы.)

Хиггинс. Черт возьми! Ни дать ни взять новая мода, и до чего ж безобразная!

Дулитл (довольно). Я и не думал, что так здорово выйдет, ежели ее отмыть. Отцовская гордость, а?

Лиза. А тут отмыться – раз плюнуть. И горячий кран, и холодный, лей сколько хочешь. А полотенца какие мягкие, а батарея жаром пышет – того и гляди обожгешься! И губки разные, и мыло такое, что цветами пахнет. Теперь-то понятно, с чего леди все такие чистые. Им мыться одно удовольствие. Поглядели бы, как у нас моются!

Хиггинс. Рад, что моя ванная комната тебе понравилась.

Лиза. Она не понравилась – то есть не вся. И я про это прямо скажу, пускай все слышат. Вот миссис Пирс знает.

Хиггинс. Что там было не так, миссис Пирс?

Миссис Пирс (вежливо). Ничего, сэр. Пустяки.

Лиза. Еле удержалась, чтоб его не разбить. Не знала, куда глаза девать. А потом хоть полотенцем завесила.

Хиггинс. Что завесила?

Миссис Пирс. Зеркало, сэр.

Хиггинс. Вы слишком строго воспитывали свою дочь, Дулитл.

Дулитл. Я-то? Да я ее вовсе не воспитывал, разве что разок-другой всыпал для острастки по одному месту. Тут моей вины нет, хозяин. Просто она к такому непривычная, вот и все. Ничего, скоро пообвыкнет и переймет у вас все эти вольности.

Лиза. Я девушка честная, не буду я перенимать никакие вольности.

Хиггинс. Еще раз скажешь, что ты честная девушка, и отец заберет тебя домой.

Лиза. Как же. Не знаете вы моего папашу. Ему бы только деньжат схватить, чтоб надраться.

Дулитл. А для чего ж еще нужны деньги? В церковь их пожертвовать, что ли? (Она показывает ему язык. Это приводит его в такую ярость, что Пикеринг находит нелишним занять позицию между ними.) Ты мне тут не дерзи; а ежели будешь дерзить мне или этим джентльменам, я тебя научу уму-разуму. Поняла?

Хиггинс. Будут еще отеческие советы, мистер Дулитл? Или благословение?

Дулитл. Нет, хозяин; не такой я дурак, чтобы учить детей всему, что знаю сам. С ними и без того сладу нет. Хотите ее воспитывать – берите ремень, и милости просим. Доброго здоровья, джентльмены. (Поворачивается, чтобы уйти.)

Хиггинс (выразительно). Стойте. Вы будете регулярно навещать свою дочь. Это ваш долг, сами понимаете. У меня брат священник – если захотите, он поможет вам вести с ней беседы.

Дулитл (уклончиво). Конечно. Я приду, хозяин. Не на этой неделе, потому что у меня работа в одном дальнем местечке. Но потом – можете на меня положиться. Всего хорошего, джентльмены. Всего хорошего, мэм. (Снимает шляпу перед миссис Пирс, которая игнорирует эту любезность и уходит прочь. Тогда он подмигивает Хиггинсу как товарищу по несчастью, вынужденному терпеть миссис Пирс с ее трудным характером, и отправляется следом за ней.)

Лиза. Не верьте этому старому брехуну. Ему ваш священник хуже бульдога. Теперь он не скоро появится.

Хиггинс. Я скучать не буду. А ты?

Лиза. Ну нет уж. Век бы его не видала. Позорище, собирает мусор вместо того, чтобы делом заняться.

Пикеринг. Каким делом, Элиза?

Лиза. Да он только одно дело и знает: морочить людям голову, чтоб они ему денег дали. Хотя настоящая-то профессия у него землекоп; иногда он для разминки берется за лопату и прилично зарабатывает. А вы больше не будете называть меня мисс Дулитл?

Пикеринг. Прошу прощенья, мисс Дулитл. Оговорился.

Лиза. Нет, я ничего, просто оно так приятно звучит. Съездить бы в такси на угол Тоттнем-Корт-роуд, этак вылезти и велеть шоферу подождать, чтоб поставить на место наших девчонок. Я бы с ними и заговаривать не стала.

Пикеринг. Лучше погодите, пока мы не раздобудем вам настоящий наряд.

Хиггинс. А кроме того, нехорошо бросать старых подруг, если тебе улыбнулась удача. Это называется снобизмом.

Лиза. Тоже мне, подруги нашлись. Им только волю дай, так изведут своими шуточками! Должна же я им отплатить! Ну да ладно, если у меня еще будет что-нибудь помодней, я обожду. Это было бы здорово. Миссис Пирс сказала, что перед тем, как лечь спать, я буду снимать дневное платье и одеваться в другое; только зачем деньги зря тратить, его ж никто не увидит. Да и не люблю я вечером переодеваться в холодное, особенно зимой.

Миссис Пирс (возвращается). Ну вот, Элиза. Тебе принесли одежду – надо примерить.

Лиза. А-а-у-у! (Выбегает из комнаты.)

Миссис Пирс (направляясь за ней). Куда ж ты бежишь, глупая? (Закрывает за собой дверь.)

Хиггинс. Да, Пикеринг, придется нам попотеть.

Пикеринг (с глубокой убежденностью). Да, Хиггинс, придется.

Возможно, кому-то станет любопытно, как проходило обучение Элизы у Хиггинса. Опишем для примера первый урок.

Представьте себе Элизу – в новой одежде, выбитая из колеи обедом, ужином и завтраком с совершенно не привычным для нее меню, она сидит с Хиггинсом и полковником в кабинете, чувствуя себя как пациент, впервые явившийся на прием в больницу.

Хиггинс, от природы не способный находиться в покое, заставляет ее нервничать еще больше, нетерпеливо расхаживая по комнате. Если бы не обнадеживающее присутствие и невозмутимость его друга, полковника Пикеринга, она непременно кинулась бы бежать со всех ног, пусть хоть обратно на Друри-лейн.

Хиггинс. Начнем с алфавита. Прочти мне его наизусть.

Лиза. Я знаю алфавит! Думаете, я совсем бестолковая? Чего вы со мной, как с малолеткой!

Хиггинс (громовым голосом). Читай!

Пикеринг. Прочтите ему алфавит, мисс Дулитл. Скоро вы все поймете. Делайте, что он говорит, – пусть учит вас так, как ему нравится.

Лиза. Ну хорошо, если вы так… Э-э, бэ-э, сэ-э, дэ-э…

Хиггинс (ревет, как раненый лев). Пр-рекратить! Вы только послушайте, Пикеринг! Вот вам начальное образование, за которое мы платим. Это несчастное животное девять лет гоняли в школу за наш счет, чтобы научить ее говорить и читать на языке Шекспира и Мильтона. И в результате – «э-э, бэ-э, сэ-э, дэ-э». (Элизе.) Скажи: «Эй, би, си, ди».

Лиза (чуть не плача). Но я же говорю. Э-э, бэ-э, сэ-э…

Хиггинс. Стоп. Скажи «кап».

Лиза. Кэп.

Хиггинс. Упрись кончиком языка в край нижних зубов. Теперь скажи «кап».

Лиза. К-к-к… не могу. К-кап.

Пикеринг. Хорошо. Великолепно, мисс Дулитл.

Хиггинс. Черт меня побери, у нее получилось с первой попытки! Пикеринг – мы сделаем из нее герцогиню. (Элизе.) А теперь, как по-твоему, ты в силах сказать «ти»? Не «тэ-э», имей в виду; если ты еще хоть раз, хоть когда-нибудь скажешь «бэ-э, сэ-э, дэ-э», я возьму тебя за волосы и трижды протащу по всей комнате. (Очень громко.) Ти, ти, ти, ти.

Лиза (в слезах). Но я не слышу никакой разницы, только что у вас выходит больше как по-благородному.

Хиггинс. Ну, так если ты слышишь эту разницу, какого рожна тогда ревешь? Пикеринг! Дайте ей шоколадку.

Пикеринг. Нет-нет. Не стесняйтесь своих слез, мисс Дулитл. У вас прекрасно получается, и никакой беды от этих уроков не будет. Я обещаю, что не позволю ему таскать вас по комнате за волосы.

Хиггинс. Отправляйся к миссис Пирс и расскажи, чем мы тут занимались. Подумай об этом. Попробуй повторить это сама и как следует расправляй язык во рту, а не старайся скатать его в рулет и проглотить. Следующий урок – сегодня после обеда, в половине пятого. А пока можешь гулять.

Все еще рыдая, Элиза выбегает из комнаты.

Вот каковы мучения, коим бедной Элизе предстоит подвергаться несколько месяцев подряд вплоть до тех пор, пока мы не встретимся с нею в день ее первого появления в том кругу лондонского общества, к которому принадлежат ее учителя.