Поменяться местами

– Я помогала волонтерам из приюта, – с достоинством отвечаю я. – Теперь у них своя машина.

– Уверен, скоро придумаешь себе новое дело! – усмехается он. – Кстати, а спонсоров для Майского праздника ты нашла? Не хотят корпорации раскошелиться ради маленькой деревеньки?

Стискиваю зубы. Со спонсором пока ничего не выходило. Обычно мы покрываем организационные расходы из денег, заработанных на самом празднике, но в этом году мне хотелось собрать пожертвование для фонда по борьбе с раком, который так много сделал для Карлы. Но до крупных компаний в Лидсе не достучишься, а малый бизнес затянул пояса и на лишние траты не пойдет.

– Я пытаюсь хоть немного изменить мир, и стыдиться мне нечего, Базиль, – холодно отвечаю я.

– Ну, тут не поспоришь. И ты молодец, что не сдаешься.

Слава богу, меняем тему. Пенелопа спрашивает у Петера о болезни Роланда, а я, пользуясь моментом, шепчу Бетси:

– Поговорила с дочкой? Не хочет она приехать?

Бетси поджимает губы.

– Я пыталась. Но нет, не хочет.

Камень преткновения – муж Бетси. Ее дочка не то что видеть его, а даже находиться с ним в одной комнате не желает. Это и неудивительно: Клифф – отвратительный тип, и я не понимаю, как Бетси столько лет его терпит. Даже Уэйд его на дух не переносил. Впрочем, одной Бетси будет куда хуже… Ладно, напрасно я вообще лезу.

– Рано или поздно приедет, вот увидишь. – Я сжимаю ее руку.

– Лучше бы рано, чем поздно. Мне ведь уже восемьдесят!

Невольно улыбаюсь. Бетси восемьдесят пять. Даже подчеркивая свой почтенный возраст, лукавит.

– …в Нарджил теперь ходит всего один автобус за день! – делится Базиль с Роландом. – Это тоже сыграло роль.

Больше всего Базиль любит жаловаться на белок, транспорт, погоду и политику нашей страны. Причем именно в таком порядке. Этих тем в его присутствии лучше не касаться, особенно последней. Базиль становится невыносим, как только речь заходит об иммигрантах.

– И что ты думаешь? Упала в миску и захлебнулась картофельным супом! Жуткая смерть. Стучится к ней девушка из оконной фирмы, а дверь-то открыта. И находит ее – мертва уже неделю, и никто об этом не знал!

– Базиль, опять рассказываешь ужастики? – спрашиваю я.

– Женщина в Нарджиле захлебнулась супом, – говорит он, самодовольно потягивая чай.

– Какой ужас! – восклицает Бетси.

– А опарыши, опарыши с мухами были? – живо интересуется Пенелопа.

Мы разом поворачиваемся к ней.

– Фу, Пенелопа!

А затем смотрим на Базиля. Интересно же.

– Скорее всего, – кивает он с видом мудреца. – Да, вполне вероятно. Бедняжке было всего семьдесят девять. Муж умер в прошлом году, рядом никого… Соседи говорят, она месяцами ни с кем не разговаривала – только с птичками.

Мне вдруг становится не по себе, и слегка кружится голова. Я тянусь за имбирным печеньем и замечаю, что рука дрожит сильнее обычного. Мне ведь тоже семьдесят девять… Но на этом сходство заканчивается, твердо говорю я себе. Во-первых, картофельный суп я не переношу… Хотя вчерашний инцидент с банкой стал неприятным напоминанием о том, как мелочи могут обернуться сложностями. И привести к радикальным последствиям, когда ты живешь один.

– Мы должны им помочь! – неожиданно говорю я. – Автобусов все меньше, и социальным службам урезают бюджет. В итоге эти люди при всем желании никуда съездить не могут.

Все удивленно переглядываются. Обычно если мы упоминаем на собрании Нарджил, Бетси язвительно шипит: «Поделом этим нарджильцам!»

– Да уж, как им без нас-то, – раздраженно ворчит Пенелопа в наступившей тишине.

– Внесу в повестку. Обсудим в следующий раз!

На минуту повисает неловкое молчание.

– Кстати, говорят, в Фирс-Блэндоне собираются устроить свой Майский праздник… – Базиль бросает на меня пристальный взгляд: дрогну или нет?

– Нахальство! – возмущаюсь я.

Базиль же прекрасно знает, что Фирс-Блэндон моей поддержки не дождется. Лет десять-двадцать назад Хэмли на три дня остался без света после урагана, и вся округа вызвалась помочь, даже ночевать к себе приглашали – а в Фирс-Блэндоне и пальцем никто не пошевелил.

– Наш праздник им все равно не переплюнуть!

– Это точно! – поддакивает Бетси, и все облегченно выдыхают. – Кто-нибудь хочет еще печенья?

Заканчивается собрание как обычно, но странная тревога не покидает меня до конца дня. Хорошо, что Лина приедет уже завтра. Что-то я устала, и гораздо легче быть независимой, когда рядом есть кто-то еще.

5. Лина

Хэмли-на-Харксдейле. Милая деревенька, ютящаяся в лощине на юге Йоркширских долин. Представляю ее крыши и шаткие дымоходы между рыжевато-коричневыми скалами, пока автобус грохочет по дороге.

Не могу сказать, что я там выросла. Мама решила перебраться в Хэмли только из-за болезни Карлы. В памяти живут два образа: милая сердцу деревушка из детства в чуть пожелтевших, как старая фотография, тонах и мрачное место болезни и потерь. Только подумаешь, и внутри все переворачивается. Пытаюсь вспомнить, что я чувствовала в детстве, какую радость испытывала после этого поворота дороги, когда впереди показывались крыши Хэмли.

Даже когда мы с Карлой были подростками и ругались по поводу и без, дома у дедушки с бабушкой царил мир. Всю дорогу из Лидса мы плакались маме, что в городе друзья и тусовки, но в Хэмли все менялось. Тайком купленный сидр и поцелуи со старшеклассниками казались абсурдными, будто из чужой жизни. Мы весь день проводили на улице, собирали ежевику в старые контейнеры с треснутыми крышками и не переживали о расцарапанных ногах.

Сквозь грязное окно автобуса я наблюдаю, как мимо проносятся краски Йоркшира: охра, зелень, песочно-серый. Тянутся каменные ограды на полях. Овцы провожают автобус ленивыми взглядами. Накрапывает мелкий дождик, и я уже почти чувствую запах влажной земли. До чего же здесь чистый воздух. Не в автобусе, конечно. В автобусе затхло, сонно и пахнет сэндвичем с курицей. Но я уже представляю, каким прекрасным будет первый вдох деревенского воздуха.

Хэмли состоит всего из трех улиц: Нижней, Средней и Чибисовой, которой вообще-то полагается быть Верхней, но таковы уж причуды провинции. Дома в основном построены из известняка – приземистые коттеджи с покрытыми шифером крышами. В конце Средней улицы стоит один новый дом – сам из ярко-рыжего кирпича, а оконные рамы угольно-черные. Бабушка его презирает. А на мои возражения, что в Британии нехватка доступного жилья, парирует: «Это потому, что такие придурки, как вы, готовы платить кучу денег за обувные коробки, лишь бы жить в Лондоне».

Хотела бы я быть из таких придурков. Вот только не удосужилась купить хоть какую квартирку, а трачу десятки тысяч на аренду нашего лофта.

От автобусной остановки я направляюсь прямиком к бабушке, а проходя поворот к дому мамы, смотрю в другую сторону, хотя все равно вижу его краем глаза.

Бабушкин коттедж «Клируотер», дом номер пять на Средней улице, самый красивый в деревне. У него старенькая шиферная крыша, передняя стена заросла глицинией, дверь рубиново-красная. Настоящий сказочный домик.

Узел тревоги, застрявший у меня между ребер, ослабевает, пока я иду по садовой дорожке.

Я тянусь к дверному молотку, как вдруг раздается бабушкин голос:

– Лина?!

Я смотрю направо, потом налево, затем вверх.

– Бабуля!