Сознание и медитация: новая надежда, новое утешение

Он воскликнул: «Боже мой! Значит, кондуктор был прав! Наверно, у меня действительно плохо с арифметикой. Наверно, я могу иметь дело только с громадными цифрами и сложными вычислениями. Простая арифметика совсем выпала у меня из головы».

Ученый просто обязан потерять здравый смысл. Точно так же и философ. Созерцание шире, но все же оно привязано к определенному предмету. Например, однажды ночью Сократ о чем-то думал, – никто не знает, о чем, – стоя у дерева, и он был так поглощен своим созерцанием, что совершенно не заметил, как пошел снег. Утром его нашли почти насквозь промерзшим. Он стоял по колено в снегу с закрытыми глазами. Он был на волосок от смерти, даже кровь его чуть не застыла.

Его принесли домой, растерли, напоили спиртным, и он кое-как пришел в себя. Его спросили: «Что ты делал там, стоя под открытым небом?»

Он ответил: «Понятия не имею, стоял ли я или сидел, и где я вообще был. Предмет размышления был настолько увлекательным, что я погрузился в него полностью. Я не заметил, что начал идти снег и что прошла целая ночь. Я бы умер, но не пришел бы в себя, потому что предмет был таким интересным. Я еще не закончил, это была целая теория, а вы меня разбудили на середине. Теперь я не знаю, смогу ли я снова уловить эту незаконченную мысль».

Это точно так же, как когда вам снится сон, и вас будят. Как вы думаете, удастся ли вам снова уловить этот сон, если вы закроете глаза и попытаетесь заснуть? В тот же самый сон очень трудно вернуться.

Созерцание подобно логическому сновидению. Это очень редкое явление. Но философия полагается именно на него. Философия может применять концентрацию для особых целей – чтобы способствовать созерцанию. Если какие-то фрагменты в нем требуют более сконцентрированного усилия, тогда можно использовать концентрацию – нет проблем. Философия – это в основном созерцание, но иногда она может использовать концентрацию как инструмент.

Но религия не может использовать концентрацию; религия также не может использовать и созерцание, потому что ее не интересуют объекты. Находится ли объект во внешнем мире или в вашем уме – мысль, теория, философия – не важно: это – объект.

Религию интересует тот, кто концентрируется, тот, кто созерцает.

Кто это?

Вы не можете на нем сконцентрироваться.

Кто на нем сконцентрируется? Вы – это он.

Вы не можете созерцать его, потому что кто будет созерцать? Вы не можете разделить себя на две части, чтобы поставить одну часть перед своим умом, а вторую заставить созерцать первую. Сознание нельзя разделить на две части. И даже если бы такая возможность и была – ее нет, но просто ради аргументации я говорю, что если бы и была возможность разделить сознание на две части, – тогда та, что созерцает другую, это вы. А другая – не вы.

Другой никогда не может быть вами.

Другими словами: объект – это не вы.

Вы – неделимый субъект.

Вас совершенно невозможно превратить в объект.

Это как зеркало. Зеркало может вас отражать, зеркало может отражать все что угодно, но можете ли вы заставить зеркало отражать самого себя? Вы не можете поставить зеркало перед самим собой – как только вы поставите его перед самим собой, его там больше не будет. Зеркало не может отражать себя самого. Сознание в точности как зеркало. Вы можете использовать его как концентрацию на каком-либо объекте. Вы можете использовать его как созерцание какого-либо предмета.

Английское слово «медитация» – это тоже неправильное слово, но поскольку другого слова у нас нет, нам придется им пользоваться до тех пор, пока слово «дхьяна» не будет принято в английском языке так же, как оно принято в китайском и японском. В этих странах была аналогичная ситуация. Когда две тысячи лет тому назад буддийские монахи пришли в Китай, они изо всех сил пытались найти слово, которое бы передавало смысл их слова «джхана».

Гаутама Будда никогда не говорил на санскрите, он говорил на языке простых людей, на языке пали. Санскрит был языком духовенства, брахманов, а одной из основных целей революции Будды было свержение духовенства – в нем не было никакого толку.

Человек может связаться с существованием напрямую.

Ему не нужен посредник.

Более того, через посредника это сделать нельзя.

Это очень легко понять: вы не можете любить свою девушку, своего парня через посредника. Вы не можете кому-то сказать: «Я дам тебе десять долларов, теперь пойди и полюби от моего имени мою жену». Слуга не может это сделать, никто не может это сделать за вас – только вы сами. Слуга не может от вашего имени заниматься любовью, иначе богачи не утруждали бы себя этим непристойным занятием. У них достаточно слуг, достаточно денег, они могли бы просто поручать это своим слугам. Они могли бы найти самых лучших слуг – зачем себя этим утруждать? Но есть некоторые вещи, которые вам приходится делать самим. Слуга не может вместо вас есть, слуга не может вместо вас спать.

Как же священник, который всего-навсего слуга, будет выступать посредником между вами и существованием, или природой, или истиной, или богом? В недавнем послании римского папы миру это было признано грехом: попробовать установить прямой контакт с богом – грешно!

Вы должны связываться с богом через должным образом посвященного католического священника, все должно проходить через надлежащие каналы. Существует определенная бюрократия, иерархия, нельзя же так просто обойти епископа, священника, папу. Если вы так просто их обойдете и окажетесь прямо в Доме Божьем – это непозволительно, это грех.

Меня очень удивило, что этому поляку Папе Римскому хватило смелости назвать это грехом, сказать, что у человека нет права по рождению на контакт с существованием или с истиной, что и для этого ему необходимо надлежащее посредничество! А кто это надлежащее посредничество выбирает? Существует триста религий, и у каждой своя бюрократия, свои надлежащие каналы, и все они говорят, что все остальные двести девяносто девять религий фальшивы!

Но священники могут существовать только в том случае, если они сами сделают свое существование необходимым. Они совершенно не нужны, но они должны навязать вам себя как нечто неизбежное.

В данный момент Папа Римский снова в турне. Вчера я видел его фотографию, сделанную в какой-то католической стране. Он целовал землю. Средства массовой информации спросили его: «Что вы думаете о приеме?» Он ответил: «Прием был теплый, но не горячий».

Прием не оправдал его ожидания; он не доволен теплым приемом, он, должно быть, ожидал, что прием будет горячим. А когда он говорит «теплый», можно быть совершенно уверенными, что прием наверняка был довольно прохладным, – он изо всех сил пытается его преувеличить. Иначе теплый прием – это горячий. Чего же еще желать? Горячих хот-догов? Тогда он будет горячим? И теплого приема достаточно. Но я знаю, в чем проблема: он наверняка был прохладным или даже холодным.

В этом году этот человек собирается созвать синод, – то есть католический сенат, – на котором соберутся епископы и кардиналы всего католического мира, чтобы решить некоторые насущные вопросы. Можете быть уверены, что такими насущными вопросами являются следующие: контроль рождаемости, который является грехом, аборт – еще один грех, и новый грех, который никогда раньше не упоминался, – попытка войти в прямой контакт с богом.

Теперь выдвинутый им тезис он собирается предложить на рассмотрение синода, чтобы получить его согласие, тогда этот тезис станет приложением к Библии, почти таким же священным, как и она сама. Если он будет единодушно принят синодом, тогда он обретет такой же статус. И он будет принят, потому что ни один священник, ни один кардинал не скажет, что этот тезис неправильный. Они будут безмерно счастливы, что у Папы такой изобретательный ум, – даже Иисус до этого не додумался!

Когда мне сообщили, что любая попытка напрямую связаться с богом – грех, я подумал: а что же тогда делал Моисей? Ведь это было прямой связью с богом: там не было посредника, там вообще никого не было. Ни одного очевидца тому, как Моисей встретился с богом в горящих кустах. Но согласно словам Папы Римского, он совершил великий грех.

Кто был посредником Иисуса? Ведь какое-то посредничество было необходимо. Вознося свою молитву, он тоже пытался напрямую связаться с богом. И он никому не платил, чтобы за него помолились, он молился сам. А ведь он не был ни епископом, ни священником, ни кардиналом, точно так же, как и Моисей.

По словам Папы Римского, все они грешники. И синод это подпишет – я знаю заранее, – потому что во всем мире духовенство находится в шатком положении.

А правда в том, что право постигать существование, жизнь, весь этот мир принадлежит вам с рождения.

Созерцание теоретично, вы можете продолжать теоретизировать… это тоже лишит вас здравого смысла. Например, Иммануил Кант был одним из величайших философов, которые когда-либо существовали. Всю свою жизнь он провел в одном городе по той простой причине, что любая перемена нарушила бы его созерцание – новый дом, новые люди… Все должно было оставаться неизменным, чтобы он мог свободно ему предаваться.

Он так и не женился. Одна женщина даже сделала ему предложение, но он сказал: «Мне надо подумать». Вероятно, это был единственный в своем роде случай – обычно предложение делает мужчина. Должно быть, она долго ждала и, когда поняла, что этот мужчина не собирается делать предложение, сделала его сама. И что он сказал? «Мне надо подумать». Он три года размышлял над всеми доводами в пользу брака, над всеми доводами против, и беда была в том, что все они были равносильными, уравновешивающими и нейтрализующими друг друга.

Итак, спустя три года он пошел и постучал в дверь дома этой женщины, намереваясь сказать ей следующее: «Мне трудно прийти к заключению, так как доводы за и против одинаково обоснованы и весомы, и я не могу ничего сделать, прежде чем не обнаружу, что один вариант более логичный, научный и философский, чем другой. Так что, прости меня, пожалуйста, и выходи замуж за кого-нибудь другого».

Дверь открыл отец этой женщины. Кант спросил, может ли он видеть его дочь. Отец ответил: «Вы пришли слишком поздно: она уже вышла замуж, у нее даже есть ребенок. Вы еще тот философ: пришли дать ей ответ через три года!»

Кант сказал: «Так или иначе, ответ не был „да“, но вы можете передать своей дочери, что я так и не смог решить. Я очень старался найти решение, но нужно быть честным: я мог бы обмануть себя, выдвигая только положительные доводы и опуская отрицательные. Но я не могу себя обманывать».

Еще этот человек ходил преподавать в университет каждый день в одно и то же время. Люди сверяли по нему свои часы: время можно было определить с точностью до секунды – он двигался, словно стрелки часов. Его слуга объявлял не «Господин, ваш завтрак готов», а «Господин, семь тридцать», «Господин, двенадцать тридцать». Не нужно было говорить, что пора обедать – двенадцать тридцать… нужно было только сказать время.

Все было расписано по минутам. Он был так поглощен своим философствованием, что стал подневольным – он стал практически слугой своего собственного слуги, так как слуга мог в любой момент пригрозить ему, сказав: «Я ухожу». А слуга знал, что Кант не может остаться без него. Однажды это уже случилось… Слуга угрожал, и Кант сказал ему: «Да можешь уходить. Ты слишком высокого о себе мнения. Ты думаешь, что я без тебя жить не смогу, что я не смогу найти себе другого слугу?»

Слуга ответил: «Попробуйте».

Но с другим слугой ничего не вышло, потому что ему и в голову не могло прийти, что нужно объявлять время. Он говорил: «Господин, обед готов», – и этого было достаточно, чтобы причинить Канту беспокойство. Канта нужно было будить рано утром, в пять утра, и слуге были даны такие указания: «Даже если я буду тебя бить и кричать: „Убирайся вон, дай мне выспаться!“ – ты не должен уходить. Даже если тебе придется меня побить, бей, но вытащи меня из постели. Пять значит пять, если я встану позже, отвечать за это будешь ты. Ты совершенно свободен делать все, что тебе заблагорассудится. И я не могу тебе возразить, потому что иногда слишком холодно, и мне хочется спать… но это минутная слабость – тебя это не должно беспокоить. Ты должен следить за временем и выполнять все мои приказы, и когда я сплю, тебя не должно волновать, что я тебе говорю. Я могу сказать: „Уходи! – я встаю“. Но ты не должен уходить, ты должен вытащить меня из постели ровно в пять утра».