Дао: Золотые Врата. Беседы о «Классике чистоты» Ко Суана. Часть 1

Анубхути много лет занималась работой Гурджиева – не с самим Гурджиевым, а с кем-то, кто был с Гурджиевым. Так вот, быть с мастером – это совершенно другое дело. Если бы ты была с Гурджиевым, твое понимание Гурджиева было бы совершенно другим. Но ты никогда не была рядом с живым Гурджиевым, ты была с кем-то, кто был с Гурджиевым, и этот кто-то еще не достиг просветления, этот кто-то находится в одной лодке с тобой. Но она – человек, с которым была Анубхути, – обусловила твой ум определенным образом: своим собственным пониманием Гурджиева.

Гурджиев говорил, что даже те, кто лучше всех его понимал, не поняли его – даже такой человек как Успенский был отвергнут Гурджиевым. На самом деле, Успенскому полностью принадлежит вся заслуга в том, что Гурджиев прославился на весь мир – никто не узнал бы о нем, не будь Успенского. Благодаря книгам Успенского Гурджиев стал известен – он мог бы умереть безвестным мистиком. Успенский и его великая способность философствовать, спорить, писать сделали Гурджиева одним из величайших мистиков, известных миру.

Но Гурджиев не был доволен даже пониманием Успенского: он говорил, что Успенский совершенно неправильно его понял. Конечно, Успенский очень разозлился, и, в конце концов, оставил Гурджиева, стал его противником. Даже упоминание имени Гурджиева в присутствии Успенского было оскорблением. Ни одному из учеников Успенского не разрешалось упоминать имени Гурджиева, хотя то, чему учил Успенский, было его пониманием учения Гурджиева. Если же вы прочтете Успенского и Гурджиева, то Успенский будет более убедительным, чем Гурджиев, потому что Гурджиев не философ. Он также и не хороший писатель – его произведения такие нудные, такие скучные, что если вам удастся дочитать до конца всю его книгу, это будет свидетельствовать об огромной силе воли. Я встречал многих людей, которые проявляли глубокий интерес к Гурджиеву, но они не читали его книг, все они читали Успенского, Николь и других.

Все, что вы знаете о Гурджиеве, это не о Гурджиеве, вы ничего о нем не знаете. Даже те, кто прожил с ним многие годы, оказались не способны его понять – он был очень загадочным человеком. И каждому ученику он говорил разные вещи, потому что потребности всех учеников были разными. Успенскому он говорил одно, Николь – другое, противоположное, потому что их потребности так отличались, что нельзя было обоим говорить одно и то же.

Некоторым людям он говорил: «Полностью сдайтесь мне…»

Был такой случай:

К нему пришла очень богатая русская женщина, и первым делом он сказал ей: «Немедленно отдайте мне все свои драгоценности. Если вы хотите быть моей ученицей, отдайте все брильянты и другие драгоценности». А на ней были поистине прекрасные вещи, она была одной из самых богатых женщин в те времена. Она очень испугалась – естественно. Она ушла к себе в комнату, чтобы обдумать это: «Что делать? Правильно ли будет все отдать?»

Она жила в комнате с еще одной женщиной – одной из ее старых приятельниц, та тоже была богата. Она спросила ее совета – что ей делать.

Та другая женщина ответила: «Нет никакой проблемы – со мной произошло то же самое. Когда я пришла, он попросил меня: „Сначала отдай мне все свои драгоценности. Если ты не можешь пожертвовать этим, тогда забудь обо мне и о моей работе, тогда твой поиск не является подлинным. Ты должна за него заплатить“. И я сразу же, не думая, отдала все свои украшения. И знаешь, что произошло? – спросила она, – на следующее утро он пришел в мою комнату и все мне вернул!»

Тогда новенькая женщина очень обрадовалась. Она пошла и все отдала – а Гурджиев к ней так и не пришел! Она все ждала и ждала, и спрашивала ту другую женщину: «В чем дело? Он не пришел!»

Та женщина сказала: «Я не знаю, в чем дело, но со мной было так. Я не знаю, почему он не приходит».

Эта женщина потеряла всякое доверие, она оставила Гурджиева и начала распространять о нем слухи: «Этот человек шарлатан! Он эксплуатирует людей».

Та другая женщина спросила Гурджиева: «Почему вы мне все вернули, а ей – нет?»

Гурджиев ответил: «Ты сдалась так быстро, без раздумий, что мне не нужно было оставлять что-то у себя. А она обдумывала, советовалась с тобой. Только когда она убедилась в том, что ее вещи вернутся назад к ней, она все же отдала их мне. Это была далеко не сдача, это был расчет. А я не хочу, чтобы вокруг меня были расчетливые люди. Если бы я вернул ей те вещи, она бы осталась здесь. Поэтому я убил одним выстрелом сразу двух зайцев: у нас есть деньги – они были нам нужны для работы – и мы избавились от глупой женщины. А теперь она распространяет обо мне слухи, значит, и другие глупцы не придут ко мне».

Ты не страдаешь от болей роста, ты просто находишься в замешательстве, потому что моя работа коренным образом отличается от работы Гурджиева – это естественно. И теперь ты не знаешь, что делать.

Анубхути начинала проходить многие группы, но со всех групп она уходила, потому что они не соответствовали ее пониманию работы, они ниже ее. Она знает гораздо лучше – она работала много лет. Но моя работа отличается в корне.

Гурджиев опирался на кристаллизацию, а моя работа – растворение, вы должны раствориться, а не кристаллизоваться. Оба метода действенны, через обе двери можно войти в беспредельное. Либо вам нужно войти через силу воли – и в этом заключалась работа Гурджиева, либо вы должны пройти через сдачу – и это моя работа.

Ты просишь: «Пожалуйста, расскажи об этом саньясинке, которая страдает от болей роста».

Ты просто пытаешься понять меня при помощи своей гурджиевской терминологии. Это не сработает. Если ты хочешь понять меня, тебе придется отставить Гурджиева в сторону. Я люблю этого человека, я безмерно люблю его и уважаю, но мои методы совершенно другие.

Но старые привычки умирают с трудом…

Американский учитель устал смотреть, как его белые ученики дерутся с чернокожими учениками, которым не разрешается пользоваться школьным автобусом. И вот однажды он собирает их вместе и говорит:

– Мальчики, что это за дискриминация? Я больше этого не потерплю! Запомните, мы все равны. Все равны – и черные, и белые! Так что с этого момента мы будем считать себя синими! Вы поняли? Мы все – синие!

– И с этого момента светло-синие будут ездить на автобусе, а темно-синие будут ходить домой пешком!

Старые привычки…

В раю воцарился хаос. Бог спрашивает святого Петра, в чем причина.

– Ну, это тот человек, Адольф Гитлер, – отвечает святой Петр. – Он невыносим. Он продолжает кричать на всех: «Еврей! Еврей!» Но не переживайте, я сам с ним разберусь!

Спустя какое-то время в раю снова воцаряется мир и гармония. Бог заинтригован.

– Как тебе это удалось? – спрашивает он святого Петра.

– Да, это было легко, – говорит святой Петр, – я просто дал ему кисть и теперь, вместо того чтобы кричать «Еврей! Еврей!», он занят тем, что пишет «еврей» на всех облаках!

Старые привычки…

Ты приехала сюда, ты ждала месяцы, чтобы попасть сюда, тебе очень хотелось попасть сюда, ты разочаровала своего так называемого учителя, разочаровала всю свою группу, но ты все равно не здесь. Ты ни там, ни здесь – ты на перепутье.

Если ты хочешь работать по Гурджиеву, уходи отсюда как можно скорее. Если же ты хочешь быть со мной, тебе придется освоить новые методы.

Ты спрашиваешь: «Я слышала от многих саньясинов, что нам совсем ничего не нужно делать…»

Это самая трудная вещь в мире – совсем ничего не делать. Не думай, что это так легко, это самый трудный путь – ничего не делать. Делать вы можете все что угодно, проблема возникает тогда, когда вам говорят ничего не делать.

Сижу в молчании,
Ничего не делая,
И приходит весна,
И трава растет сама по себе.

Работа Гурджиева – это работа, а моя работа – это не работа, а игра. Между ними огромное различие. Гурджиев хотел, чтобы вы прикладывали максимум усилий, он никому не давал спуску. Но я не хочу, чтобы вы были экстремистами, я хочу, чтобы вы оставались посередине. Я хочу, чтобы вы были точно посередине, запомните это, потому что только таким образом возможен баланс, возможно равновесие. От вас ничего не требуется делать.

Ты говоришь: «И твои саньясины говорят: „Все сделает Ошо“». Я вообще ничего не делаю – просто так говорят. Я ничего не делаю и хочу, чтобы мои саньясины тоже ничего не делали. Но их старые привычки все еще остаются, поэтому я говорю им: «Предоставьте это мне. Я это сделаю!» Я вообще ничего не делаю – я никогда в своей жизни ничего не делал. Я самый ленивый человек, какого только можно найти в мире! Разве ты не видишь? Я даже ста ярдов не прохожу пешком! Я сказал Лакшми: «В новом месте машина должна заезжать прямо на сцену!» Я самый ленивый человек в мире – зачем беспокоиться об этих ступеньках? Я ничего не делаю.

Но мои саньясины привыкли что-то делать, поэтому, просто чтобы им помочь, я говорю: «Не беспокойтесь, я сделаю. Предоставьте это мне». Это только предлог, чтобы они оставили делание – и тогда все начинает происходить само по себе. Я хочу, чтобы вы были естественными.

Работа Гурджиева построена на крайностях: она создает в вас напряжение. Она базируется на силе трения: она создает в вас трение. Моя работа – это не работа, а расслабление, отдых, переход во все более и более тихое состояние, чрезвычайно тихое. Даже если вы что-то делаете, вы не должны при этом быть деятелем, вы не должны принимать это всерьез. Работа Гурджиева серьезна. Моя работа совсем не серьезна – это игривость, веселье, танец, песня. Я не называю это работой. Работа – грязное слово. Это грязное слово из четырех букв! (В английском языке слово «работа» – так же как и самое распространенное ругательство – состоит из четырех букв.)

Ты не понимаешь меня по той простой причине, что у тебя есть свое понимание. Тебе придется отбросить это понимание, которое ты носишь с собой, или тебе придется отбросить меня. Ты должна выбрать. Нельзя оседлать двух лошадей сразу.

Красавец-кот прогуливается вдоль дороги. По пути в парк ему встречается маленький белый кот.

– Эй, Томми, куда ты идешь? – спрашивает маленький кот.

– Я иду в парк валять дурака! – отвечает большой Томми.

– А как это? – спрашивает маленький.

– Пойдем со мной, и узнаешь! – говорит Томми.

Вскоре два кота подходят к большому фонтану в парке, а там сидит Джолли, самая хорошенькая кошечка в городе, ее золотистый мех сияет на солнышке. Она видит, что приближается большой кот с озорной улыбкой на его кошачьей морде, и вскрикивает:

– У меня неприятности!

Она подпрыгивает и начинает бегать вокруг фонтана.

– Вперед, парень! – кричит Томми и начинает гоняться за ней.