Просветление – путешествие без начала и конца. Последний цикл бесед Ошо

Через тридцать лет, – предсказывает он, – этого парня будет трудно ухватить.

«Он так молод и уже проявил невероятную ясность и просветление. Через тридцать лет, когда он станет зрелым, и его круг завершится – а он уже близится к завершению, – говорит Нанё, – через тридцать лет этот человек станет одним из величайших мастеров. Этого парня будет трудно ухватить».

Это проявление глубокого уважения и любви, что Нанё признал не только его просветление, но и то, что через некоторое время… каких-нибудь тридцать лет, и он станет совершенным буддой. Тогда этого парня будет очень трудно ухватить.

Хякусай написал:

Первый мороз.
Мой путь лежит на северо-восток
Звездам навстречу.

Это путь каждого, кто погружается в медитацию. Кажется, что вы погружаетесь вглубь, но одновременно нечто внутри вас устремляется ввысь, к звездам. Это происходит одновременно. Корни уходят все глубже, а дерево растет все выше.

В своей медитации вы создаете корни, которые тянутся вглубь к вашим истокам. Когда начнет поступать питание, ваше сознание устремится к звездам – столб света, уходящий ввысь. «Первый мороз. Мой путь лежит на северо-восток звездам навстречу».

Медитирующий человек, куда бы он ни шел, всегда движется к звездам, потому что он всегда движется к самому источнику питания. Как только его корни укрепляются в земле, дальше все становится просто. Где бы он ни был, он поднимается все выше и выше, подобно ливанскому кедру. Эти древние деревья, которым сотни, тысячи лет, все еще стоят и продолжают расти по направлению к звездам. Красота этих деревьев – просто напоминание о том, что точно таков же путь человеческого сознания: глубже в землю, выше в небо.

Вопрос от Маниши:

Ошо,

Д. Т. Судзуки описывает два разных типа «видения», которые обозначаются двумя разными китайскими иероглифами.

Я уже сказал вам, что Д. Т. Судзуки все еще пребывает в уме; и отсюда это разделение. Даже видение он разделяет на два типа.

Д. Т. Судзуки описывает два разных типа «видения», которые обозначаются двумя разными китайскими иероглифами.

Иероглиф «кан» состоит из руки и глаза и означает «наблюдать объект как независимый от наблюдателя» – это объективное знание.

Вы наблюдаете дерево. Дерево отличается от вас, это один тип видения.

Видимое и видение – две различные категории.

С другой стороны, иероглиф «чьен» состоит из одного только глаза на двух длинных ногах и означает чистый акт видения.

Судзуки считает различие между этими двумя типами видения «революционным в истории мышления Дзен»…

Прежде всего, Дзен – это не мышление. Далее, «акт чистого видения» вовсе нельзя назвать «актом чистого видения». Что вы видите? Чтобы видение было видением, нужен объект.

Медитирующий выходит за пределы объекта и за пределы субъекта, за пределы первого китайского иероглифа «кан», обозначающего двойственность – видящего и видимое, познающего и познаваемое, – и второго иероглифа «чьен», обозначающего чистый акт видения. Ведь само слово «видение» подразумевает, что что-то присутствует; иначе каким образом можно видеть? Что можно видеть? Если ничего нет, то видение исчезает, появляется бытие.

Поэтому я совершенно не согласен с Д. Т. Судзуки. Эти два типа видения – лишь ум, логика, рационализация, а вовсе не медитация, не Дзен. Дзен превосходит и видение, и видимое. Это погружение в бытие – в одно лишь бытие, совершенно безмолвное, слитое с Существованием.

Двойственности нет, но нет также и единства – это нужно понять – потому что если нет двойственности, то это нельзя назвать единством. «Один» непременно подразумевает «два»; поэтому Гаутама Будда не использует слово «единство». Он использует слово «адвайт», недвойственность. Это большая разница.

Когда вы говорите «один», это сразу же напоминает вам о «двух». Разве «один» может существовать без «двух», «трех», «четырех», «пяти», «шести», «семи»?.. «Один» – это число; это просто меньше, чем два. Если есть единица, за ней последуют тысячи чисел, или миллионы, или триллионы. Им нет конца. Если вы начинаете с единицы, то оказываетесь вовлеченными в долгое, бесконечное путешествие.

Чтобы избежать этого, был найден обходной путь: не говорить «единство с Существованием», а говорить «недвойственность». Это как раз и означает единство, но если говорить это прямо, то возникает затруднение. Как единица может существовать без двойки? Поэтому не говорите «один», а говорите просто «не два». Единство подразумевается, о нем не нужно говорить. Его невозможно выразить, но когда вы говорите «не два», вы на него указываете. Это просто жест – не поднимая никакого шума, вы на него указали. Это чистое указание.

Судзуки упускает суть. Революционным шагом является не мышление Дзен, а переживание Дзен. И это переживание «недвойственности». Нет ни видящего, ни видимого; есть лишь бытие.

Пришло время Сардара Гурудаяла Сингха[5 - Сардар Гурудаял Сингх – саньясин Ошо, известный своим громким неудержимым смехом.].

Включите свет! Мне нравится смотреть, как смеются мои люди. Я всецело против серьезности, но, к несчастью, мне приходится рассуждать о серьезных вещах. Однако это хорошо – поначалу придать вам серьезности; в этом случае легче возникает смех. В этом случае он приносит глубокое расслабление.

Маленький Альберт вбегает в деревенский магазин и бросается к прилавку.

– Эй, мистер, – кричит он старому Джоку, владельцу. – Мой папа чинил крышу, и из-под него выскользнула лестница! Сейчас он висит, держась за подоконник окна на верхнем этаже!

– Сынок, – отвечает старый Джок, – ты обратился не по адресу. Тебе нужен полицейский участок на той стороне дороги – беги быстрее!

– Да нет же, – возражает Альберт, – вы не поняли. Мне нужна пленка для фотоаппарата!

Одним воскресным утром преподобный отец Плесенинг приезжает, чтобы прочитать проповедь в маленькой часовенке загородной психушки «Здравствуй, крыша». Взойдя на кафедру, он вдохновенно витийствует и пустословит, рассуждая о вечных муках и адском огне, сладчайшей Божьей любви и ночных сошествиях Святого Духа. Неожиданно Безумный Мелвин вскакивает со своей скамьи, воздевает руки к небесам и кричит:

– Что за дерьмо! Почему мы должны слушать этого идиота? – Затем Безумный Мелвин улыбается и садится на место.

Наступает мертвая тишина. В совершенной растерянности отец Плесенинг поворачивается к директору больницы доктору Шизингу.

– Ничего себе! – запинаясь, произносит священник. – Должен ли я прекратить проповедь?

– Вовсе нет, святой отец, – зевая, отвечает Шизинг. – Этого больше не случится. Безумный Мелвин говорит правду лишь один раз в семь лет.

Два известных любителя музыки, кардинал Подхвостио и римский папа-поляк, потягивают вино и секретничают в личных папских покоях в Ватикане.

– Ты знаешь, – признается Подхвостио этому старому кексу, папе, – у меня есть совершенно особенная музыкальная подружка.

– В самом деле? – говорит папа.

– Да, – продолжает Подхвостио. – Я обращаюсь с ней как с гитарой: нажимаю пальцами сверху, играю снизу, и получается прекрасная музыка!

– Ну что же, – отвечает папа-поляк. – Должен признаться, что у меня тоже есть совершенно особенная музыкальная подружка.

– Неужели? – восклицает Подхвостио.

– Да, – продолжает папа-поляк. – Я обращаюсь с ней, как с граммофонной пластинкой: «ставлю» ее, и у нас начинается прекрасная музыка. А через три минуты я ее переворачиваю!

Ниведано…[6 - Ниведано – имя саньясина, игравшего на ударных инструментах. Когда Ошо говорил «Ниведано!», тот ударял в барабан, и вся аудитория начинала выполнять джиббериш.]

(Удар в барабан.)

(Джиббериш[7 - Джиббериш («чепуха») – медитационная техника; выполняющий ее человек громко и эмоционально говорит на незнакомом ему языке. Беседы Ошо, посвященные Дзен, заканчивались короткой медитацонной техникой, стадии которой длились по одной-две минуты: сначала по сигналу барабана саньясины выполняли джиббериш, затем при следующем ударе в барабан замирали и сидели в полном безмолвии; при следующем ударе все расслабленно падали на пол и лежали совершенно неподвижно до следующего сигнала барабана.].)

Ниведано…

(Удар в барабан.)

Станьте безмолвными…