Непринужденный цугцванг

«Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!

Не будь тебя – как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома».

Глядя на безразличного к чужим страданиям одноглазого, в её голове сама собой произнеслась какая-то неизвестная ей фраза, которую ей не приходилось слышать ранее:

– Mamma mia, Mamma mia, let me go! Nothing really matters to me! Anyway, the wind blows…

О чём это?

Люся приготовилась к самому ужасному в её короткой жизни. Она смирилась с происходящим.

Вот сейчас одноглазый палач извлечёт из печи раскалённое ритуальное тавро SP-QR и прикоснется к её лбу, навеки оставив на нём этот знак.

Она закрыла на мгновение свои глаза, но в этот миг услышала какой-то потусторонний шум, который заставил её открыть свои уставшие очи: откуда-то сверху, чуть ли не на невидимом небесном лифте к ней явился сам Император Новой Византии мессир Алан Маск в пурпурно-алой тоге, на которой красовался золотой символ Тесла и непонятная для неё надпись Oxymocrone, и объявил ей Императорское помилование со стороны власти.

Тут же раздались оглушительные аплодисменты и чоканье серебряных потиров. Массовые празднества начались по всей метрополии.

Рядом с Императором гарцевали на гнедых жеребцах – Герцог Безос и серый кардинал Нового Мира Биль О’Правах.

– Прямо, всадники Апокалипсиса! – пронеслось в голове у шокированной от происходящего Люси, – как у Дюрера.

Кто такой Дюрер, она, конечно, не знала, но почему-то она произнесла именно это имя. Наверное, был серьёзный чувак, раз нарисовал такой ужас.

О блять, что за поворот, хоть плачь, хоть пой! То смерть, то рождение, одним словом, полный Бардо!

– Ты прощена! – надменно произнёс Алан Маск и тут же улетел на своей невидимой ракете в космические пространства.

Люсю освободили, и она отправилась восвояси (тоже не очень понятно, где географически находится это место, куда отправляются люди в состоянии своих вынужденных духовных поисков?), но, судя по всему, это всё-таки более выгодная трата своего времени и сил, нежели бесплодные поиски Кремля подшофе, как у того древнерусского алкаша.

Светало.

Люся шла как новорожденная, прыгая с одной тротуарной собянинской плитки на другую, лужковскую.

Москва была чиста и прекрасна, как непорочная невеста, в это весеннее утро.

На Трафальгарской площади гуляла какая-то пышная румынская свадьба, веселившаяся так громко, что даже было слышно у Бранденбургских ворот и галереи старых мастеров Цвингер в далёкой Саксонии.

Какой-то пьяный весельчак спрыгнул насмерть с парашютом с Эйфелевой башни, а перед Большим театром танцевал модный твист-хоп Ник Цискаридзе под песни из нового наноальбома группы «Rolling Stones» со странным названием «Gl?ck auf!». В те времена было модно всё называть по-немецки, особенно, после смерти короля fashion – Карла Лагерфельда.

Тут же невдалеке носатая баба била корытом своего ребенка. А молодая толстенькая мать терла хорошенькую девочку лицом о кирпичную стенку. Маленькая собачка, сломав тоненькую ножку, валялась на панели. Маленький мальчик ел из плевательницы какую-то гадость. У бакалейного магазина стояла очередь за сахаром. Бабы громко ругались и толкали друг друга кошелками.

– Это где-то уже было? – подумала Люся и не стала развивать эту мысль дальше, – ну его нахуй!

Однако, что же было ещё в Москве интересного в этот день?

На московском гранитном мавзолее – зиккурате вместо привычной миллионам древних паломников надписи «ЛЕНИН» красовалось эпическое пятибуквие «ИИСУС», выполненное в вольном нео-арабском стиле в виде готической вязи. Под именем пророка было мелко инкрустировано золотом – «Последний оплот».

На Патриарших, рядом с Сент-Джеймс-парком и станцией метро Alexanderplatz, седой и длиннобородый, как архимандрит, князь МихАлков снимал ремейк «Мастера и Маргариты» с Джонни Питтом и Ксенией Собчек, тем самым привлёкши огромное количество праздных зевак, в основном состоящих из таджиков и беглых западных немцев, которым пришлось покинуть свою страну из-за наплыва немилосердных арабов и цыган.

Люся нырнула в подвал первого попавшегося ей на пути круглосуточного магазина и купила шкалик коньяка из Кёнигсберга, который прямо на бетонной лестнице ввалила в себя, закусив шоколадкой с позитивным названием «Восторг».

Вечер переставал быть томным, ей все представлялось теперь в новом свете.

Она зашла в свой подъезд и поднялась к квартире, которую снимала у таджикского ландшафтного дизайнера, занимающегося облагораживанием внутренней территории Кремля.

На двери красовалось объявление с текстом на немецком языке -

«Vorsicht! Hier wohnen Deutschen!», украшенное чёрно-красным Bundesadler с распушенными словно стальная метла крыльями.

Внизу листа чёрной готикой было написано – «Gemeinsam gegen das Veritas!», что означало «Сообща против истины!». Смысла этой фразы Люся так и не поняла, сколько не пыталась.

Теперь в квартире проживала многодетная семья из Кёльна, которая бежала накануне Рождества Магометова из Германии из-за притеснения новых арабских завоевателей.

В помещении ароматно пахло свежезаваренным кофе и корицей, и ещё какой-то хлебной хуйней, которую беженцы трепетно именовали словом Brezel.

Квартирка была по-немецки опрятной, при Люсе, конечно, такого не было. На стене новые жильцы уже повесили два изображения в винтажных рамках из IKEA: на одном из них были старые Бранденбургские ворота с флагами эпохи Третьей империи и большим транспарантом с весьма доходчивым лозунгом – «Ein Land, ein Volk, ein F?hrer!», а на втором-большой железный крест, стоявший в свинцовых зимних водах Штарнбергзее, на месте трагической гибели баварского короля Людвига.

– Надо же какие сентиментальные немцы! – отметила про себя Люся, – а судя по их истории и не скажешь!

Главой семьи был бывший высококвалифицированный инженер с одного из заводов SIEMENS в Аугсбурге, который разорили американцы, используя на бывших германских территориях тактику «выжженной земли», которую они эффективно переняли у англичан, широко применявших её во время Англо-бурской войны.

Немцы оказались сердечным людьми и, к тому же, весьма гостеприимными: тут же Люсе были любезно предложены чисто немецкие угощения – рюмка ароматного вишнёвого шнапса, сало и традиционный турецкий дёнер. Она с удовольствием утолила свой голод.

После того, как американцы, чтобы не портить свои отношения с Кувейтом, так беспардонно бросили Германию на произвол судьбы, многие немцы обратили свой взор на Восток, даже появилось такое политическое течение «Drang nach Osten», выступающее за более тесные отношения с Россией.

Были конечно и перегибы в отношении бывшего населения Бундесрайха, распавшегося ныне на отдельные райхскантоны, если не принимать во внимание «территорию внешнего Имама», подвластную исключительно радикальному крылу движения Хамас.

Все немцы теперь были обязаны носить на одежде жёлтого бундесадлера для идентификации национальной принадлежности. Это было ужасно унизительно для них, кто-то даже осмеливался проводить исторические параллели с недалёким прошлым, но их тут же пресекали как националистические и экстремистские.

Хуже всего обстояло дело с немцами, проживающими в Лютеции (мегаполис когда-то известный под названием Париж): там ежемесячно проводилось массовое мероприятие, известное как Kehrwoche, то есть «широкая неделя», когда согнанные сотнями немцы должны были с помощью зубных щёток до блеска натирать мостовые и тротуары, особенно возле главной мечети Эль-Мириам (когда-то называвшейся Нотр-Дам-де-Пари).

Когда перешли к кофе и брецелям, Саша, так звали бывшего немецкого инженера, близко придвинулся к ушам Люси и шёпотом произнёс – «Человек – не господин сущего, человек – пастух бытия» и хитро улыбнулся ей, глядя прямо в её зелёные глаза.

Эта фраза сбила её с толку, и она наконец-то поняла, что с этим, блять, миром происходит что-то не так. Уж если с ней общаются языком Хайдеггера, то это просто пиздец!

Допив кофе, она выскользнула наружу и вдохнула полной грудью душистый воздух разросшегося за последние двадцать лет до небывалых размеров живописного Замоскворечья. Дикие природные ароматы крапивы и резеды сразу же ударили ей в голову.

Бредя как в бреду в сторону ближайшего метро, Люся назойливо повторяла про себя фразу, которая никак не выходила из её головы:

«А жизнь – только слово,

Есть лишь любовь и есть смерть.

Эй! А кто будет петь,

Если все будут спать?»

Она не помнила автора этой библейской фразы, но понимала, что он абсолютно прав и актуален как никогда.