Хомский без церемоний

Хомский знает, что фон Гумбольдт предусмотрительно оставил свой труд «О пределах государственной деятельности» для посмертной публикации, что он был создателем авторитарной прусской государственной системы образования и что он отметился в составе прусской делегации на Венском конгрессе 1815 года (который пытался вернуть Европу к состоянию, в каком она была до Французской революции). Хомский должен знать это, поскольку об этом говорится во введении к цитируемой им книге фон Гумбольдта. Но Хомский, очевидно, никогда не читал Штирнера, а потому он не имеет морального права обсуждать его или пренебрегать им. Барон фон Гумбольдт очень ясно говорил о своём политическом идеале: «Государство должно воздержаться от всякой заботы о положительном благе граждан; оно не должно делать ни одного шага далее, чем необходимо для их безопасности друг от друга и от внешних врагов; ни для какой другой цели не должно оно стеснять их свободы».[46 - Гумбольдт В. фон. О пределах государственной деятельности. М.: Социум, Три квадрата, 2003. С. 40 (курсив удалён).]

Другая попытка Хомского обсудить гораздо более важного радикального мыслителя – Шарля Фурье – оказалась ещё худшей пародией. Он даёт ссылку – (Фурье, 1848) – не прописав впоследствии её полностью (124).[47 - Хомский Н. Заметки об анархизме // Указ. соч. С. 176.] Фурье умер в 1837 году. Я не знаю, было ли что-нибудь из Фурье опубликовано или переиздано в 1848 году. Но я точно знаю, что Фурье никогда бы не сказал того, что приписывает ему Хомский. Фурье не был сторонником пролетарской революции или какой-либо другой революции: он был сторонником радикального социального переустройства. Он никогда не использовал левые, Политически Корректные клише типа «освободительная». Хомский утверждает, что Фурье был обеспокоен некоей «опасностью, грозящей цивилизации».[48 - Там же.] Фурье был заклятым врагом цивилизации, это слово он использовал как ругательство. Он с нетерпением ждал её неминуемую гибель: «По мере надвигающегося крушения цивилизация становится всё более и более отвратительной».[49 - Фурье Ш. Теория четырёх движений и всеобщих судеб / Он же. Избранные сочинения. Т. 1. М.: Государственное социально-экономическое издательство, 1938. С. 124.]

Я, зная кое-что о Фурье, был откровенно озадачен приведённой Хомским цитатой из Фурье, где речь шла о «третьей и завершающей освободительной фазе» истории. Это был вовсе не Фурье. Это был Виктор Консидеран, ученик Фурье, который, как это обычно делают ученики, предал учителя.[50 - Buber M. Paths in Utopia / trans. R.F.C. Hall. Boston, MA: Beacon Hill Press, 1958. P. 18—19. «Консидеран предлагает христианско-социалистический подход, одну из его поправок к Фурье». Он свёл систему Фурье к её экономическим аспектам, добавив христианство и убрав радикальный феминизм и сексуальную свободу. – Roelofs J. Translator’s Introduction // Considerant V. Principles of Socialism: Manifesto of 19th Century Democracy / trans Joan Roelofs. Washington, D.C.: Maisonneuve Press, 2006. P. 20.] Хомский никогда не читал Фурье. Я буду говорить о Фурье немного позже, в связи с верой Хомского во врождённую, универсальную, неизменную «человеческую природу».

Прочитав много Хомского и прочитав много о Хомском, я решил развенчать его философию языка, а также его концепцию человеческой природы, его политическую программу и его политическую деятельность (например, голосование). Я делаю это неохотно, потому что не понимаю лингвистической теории Хомского и потому что сожалею, насколько растянется моя рецензия. Однако я не думаю, что мне нужно понимать всю глубину универсальной грамматики Хомского, чтобы признать её несостоятельную интеллектуальную основу и её авторитарные политические последствия.

Язык и свобода

Широко распространено мнение, что Ноам Хомский – теоретик-гегемон в лингвистике. Его издатели поддерживают такое впечатление, чтобы придать веса своему знаменитому автору, именуемому на задней обложке «отцом современной лингвистики». Этот титул по праву принадлежит Фердинанду де Соссюру.[51 - Culler J. Ferdinand de Saussure. Harmondsworth, Middlesex, England: Penguin Books, 1977. P. 83.] Но эта похвала действительно отражает положение Хомского, скажем, на 1972 год. Сегодня это уже неверно.[52 - Lee D. Cognitive Linguistics: An Introduction. Oxford & New York: Oxford University Press, 2001. P. 1.] Лингвистическая теория Хомского подверглась серьёзной критике со стороны других лингвистов.[53 - Напр. Seuren P. A. M. Chomsky’s Minimalism. Oxford: Oxford University Press, 2004.] Совершенно другая теория, когнитивная лингвистика (КЛ), кажется, постепенно вытесняет её. Меня лишь в некоторой степени интересует когнитивная лингвистика, она хотя бы является эмпирической и в некоторой степени понятной, в отличие от абстрактной дедуктивной теории Хомского. КЛ также придаёт центральное значение смыслу, которым Хомский всегда пренебрегал. Насколько я могу судить, Хомский никогда не признавал существования КЛ.[54 - В 2004 году в своём обсуждении последних 20 лет развития лингвистики он не упомянул о когнитивной лингвистике. Chomsky N. The Generative Enterprise Revisited. Berlin, Germany & New York: Mouton de Gruyter, 2004. P. 147—169. В 2016 году он часто ссылался на «открытия» в лингвистике за предыдущие 60 лет. – Chomsky N. What Kind of Creatures Are We? New York: Columbia University Press, 2016, в разных местах. Но скромно умолчал, что все эти «открытия» сделал он сам.] Он игнорирует не только анархистов.

Вкратце изложить хомскианскую лингвистику непросто, и я не буду пытаться. Для меня наиболее интересно, что Хомский считает будто язык происходит от чего-то биологического, а не от культуры. Что язык на самом деле не изучается, а «усваивается».[55 - Chomsky N. Powers & Prospects. P. 13.] Хомский признаёт, что очень маленькие дети не могут усвоить язык, если они не знакомятся с ним в достаточно раннем возрасте, чтобы «активировать систему врождённых идей»,[56 - Chomsky N. Problems of Knowledge and Freedom. New York: Pantheon Books, 1971. P. 17.] подобно тем впечатлённым утятам, что, не зная ничего лучшего, следовали за мешками с тряпками. Но это, объясняет он, процесс созревания, а не обучения.[57 - «Теперь кажется вполне обоснованным» – к удовлетворению Хомского, – «что существует особый компонент человеческого мозга (назовём его „языковой способностью“), который специально посвящён языку». Он развивается в раннем возрасте в процессе овладения языком «иногда ошибочно называемом „изучением языка“; этот процесс, по-видимому, мало похож на то, что называется „изучением“». – Chomsky N. Powers & Prospects. P. 13. (В российских изданиях Хомского речь об этом же идёт, например, здесь: Хомский Н. Воззрения на язык и разум / Пер. П. Феденко // Он же. О природе и языке. М.: КомКнига, 2005. С. 75; или здесь: Хомский Н. Новые горизонты в изучении языка и разума // Он же. Избранное. С. 495. – Прим. пер.)] Опыт просто нажимает кнопку, которая включает языковой механизм. Язык не изучается: он развивается.[58 - Chomsky N. The Architecture of Language / ed. Nirmalandshu Mukerji, Bibudhendra Narayan Patnaik, & Rama Kant Agnihotri. Oxford & New York: Oxford University Press, 2000. P. 6.]

Хомский ясно говорит об этом: «итак, если кто-то заявит, что ребёнок достигает половой зрелости из-за давления со стороны сверстников… люди сочтут это нелепостью. Но это не более нелепо, чем вера в то, что развитие языка есть результат опыта».[59 - Ibid. P. 7.] Он упускает из виду по крайней мере одно отличие. Для овладения языком необходим социальный опыт – воздействие речи. Но полового созревания человек достигнет и без чужого воздействия. Если только вы не думаете, что Питер Пэн не вырос из-за того, что Нетландия населена исключительно детьми.

«Врождённые идеи» изначально суть понятия религиозные. Они были полностью опровергнуты Джоном Локком.[60 - Локк Дж. Опыт о человеческом разумении / Пер. А. Н. Савина // Он же. Сочинения в 3-х т. М.: Мысль, 1985. Т. 1. С. 96—153 (Книга I).] Единственная причина, по которой сейчас кто-либо всерьёз воспринимает врождённые идеи, заключается в том, что некоторые люди всерьёз воспринимают Хомского.[61 - Samet J. The Historical Controversies Surrounding Innateness // Stanford Encyc. Of Philosophy (Summer 2019 ed.), https://plato.stanford.edu/archives/sum_2019/entries/innateness-history.] Однако «современное понимание разума обнаруживает неадекватность и неправдоподобность утверждения о том, что люди обладают врождёнными представлениями об УГ [универсальной грамматике], отвечающими за приобретение ими языковых навыков».[62 - Cowie F. Innateness and Language // Stanford Encyc. Of Philosophy (Fall 2017 ed.) §3.6.3. https://plato.stanford.edu/archives/fall_2017/entries/innateness-language.]

Хомский часто называет язык «способностью», вроде зрения, – тем, что дано нам с рождения.[63 - Chomsky N. Reflections on Language. P. 8—9; Chomsky N. Architecture of Language. P. 4, 55—56.] Но даже эта так называемая способность зрения формируется культурой. В различных культурах, например, люди воспринимают от двух до одиннадцати цветов: «это не значит, что цветовые термины не имеют своего значения, навязанного ограничениями человеческой и физической природы, как предполагают некоторые; это значит, что здесь допускаются ограничения, – в той мере, в какой они имеют смысл».[64 - Sahlins M. The Use and Abuse of Biology: An Anthropological Critique of Sociobiology. Ann Arbor, MI: University of Michigan Press, 1976. P. 66—67.] У народа хануно’о на Филиппинах цветовые термины относятся не к положению в спектре, а к интенсивности.[65 - Conklin H.C. Hanunоo Color Categories // Southwest Journal of Anthropology 11 (4) (1955): 339—344, опубл. на www.anthro.ucsd.edu/~nj.haviland/ У народа Нага в Индии нет понятия «зелёный»: «Зелёность природы сама собой разумеется и нет слов, чтобы описать её; Нага не думает, что надо говорить о своём прохождении через „зеленый“ лес». – Furer-Heimendorf Ch. von. The Naked Nagas. 2d rev. Indian ed.; Calcutta, India: Thacker Spint & Co., 1962. P. 192—193.] Зрение является естественным, восприятие – культурным.

Согласно Хомскому, лингвистика – это не одна из социальных, культурных или (для Хомского это слово ругательное) «поведенческих» дисциплин,[66 - Chomsky N. On the Intellectual Ailments of Some Scientists // Science of Linguistics. P. 66—67.] а раздел биологии, о котором биологи по необъяснимым причинам не знают. Поэтому он часто говорит о языковой способности как об «органе», подобном сердцу или печени. Он считает, что разум «более или менее аналогичен телу»; тело «в своей основе представляет собой комплекс органов»; следовательно, язык – это ментальный орган.[67 - Chomsky N., Laporta S. An Interview with Noam Chomsky // Linguistic Analysis (4) (1978). P. 308.] Аналогии, однако – лишь «приправа к аргументам… но аргументом они не являются».[68 - Thompson E. P. The Poverty of Theory. New ed.; London: Merlin Press, 1995. P. 139—140.] Загадочный, самостоятельный, модульный языковой орган (или способность) находится в какой-то неизвестной области мозга.[69 - Chomsky N., Laporta S. An Interview with Noam Chomsky. P. 308.] Говорить о языке как об органе – значит, как Хомский однажды признал, говорить метафорически,[70 - Chomsky N. Discussion // Language and Learning: The Debate Between Jean Piaget and Noam Chomsky / ed. Massimo Piattelli-Palmarini. Cambridge: Harvard University Press, 1980. P. 76.] но обычно он это не уточняет. Задача «невролога» [так в оригинале] – говорит он, – «заключается в выявлении механизмов, задействованных в языковой компетенции».[71 - Chomsky N. Reflections on Language. P. 91. Хомский не знает, что невролог – это врач, а не учёный-исследователь.] Ни один биолог не идентифицировал и не обнаружил языковой орган. Нейробиологи найдут языковой орган в тот же день, когда археологи найдут Ноев ковчег.

Как признают два ученика Хомского, учёные, изучающие мозг, почти полностью игнорируют предполагаемые открытия порождающей грамматики.[72 - Fukui N., Zushe M. Introduction // Chomsky N. Generative Enterprise Revisited. P. 21.] Но это нормально: по словам Хомского, в науках о мозге «не так уж много общего теоретического содержания, насколько мне известно. Они гораздо более примитивны, чем физика в 1920-е годы. Кто знает, ищут ли они вообще то, что нужно?»[73 - Chomsky N. Generative Enterprise Revisited. P. 182—183. Ранее, в 1995 году, он сформулировал это так: «возможно, современные науки о мозге ещё не имеют правильного взгляда на мозг и его функции…» – Chomsky N. Language and Thought // Powers & Prospects. P. 18. Конечно, так оно и есть! Гораздо более суровое суждение 2006 г., очевидно, отражает растущее нетерпение и раздражительность Хомского по отношению к наукам, которые извращённо не подтверждают его теории.] Точно так же «физика имеет дело с очень простыми вещами. Помните, что у физики есть преимущество, которого нет ни в одной другой области: если что-то становится слишком сложным, физика передаёт это кому-то другому».[74 - Chomsky N. Generative Enterprise Revisited. P. 174; см. также: Chomsky N. Language & Nature // Powers & Prospects. P. 34—35.] Другими словами, универсальная грамматика более научна, чем нейробиология, и более сложна, чем физика. Ноам Хомский Стивену Хокингу: «ешь мою пыль!»

Поскольку языковая способность одна и та же для всех, разнообразие языков не представляет интереса для лингвистики. Различия между языками «весьма поверхностны»[75 - Chomsky N. Architecture of Language. P. 15.]: «все языки должны быть одинаковы, в значительной степени зафиксированы исходным состоянием».[76 - Chomsky N. New Horizons in the Study of Language and Mind // ed. Neil Smith. Cambridge: Cambridge University Press, 2000. P. 122.] В самом реальном смысле существует только один язык.[77 - Chomsky N. Language and Thought // Powers & Prospects. P. 27] И это значительно облегчает работу Хомского. Если он, к собственному удовлетворению, продемонстрировал действенность некоего трансформирующего принципа для одного языка, и нет никаких оснований полагать, что принцип этот не изучен, то Хомский предполагает, будто он определил универсальное свойство всех языков – так зачем беспокоиться о том, чтобы проверить его на других языках?[78 - Chomsky N. Reflections on Language. P. 118. Между [языками] должны быть самые незначительные различия, иначе проблема усвоения неразрешима». – Chomsky N. Generative Enterprise Revisited. P. 148. А поскольку Хомский решил проблему усвоения языка, из этого следует, что языки различаются в лучшем случае незначительно! Хомский гораздо лучше умеет задавать вопросы, чем отвечать на них.] И это удача для Хомского, потому что, как он говорит, «причина, по которой я не работаю над другими языками, заключается в том, что я не очень хорошо их знаю, вот так просто».[79 - Chomsky N. Generative Enterprise Revisited. P. 107; см. также: Chomsky N. Reflections on Language. P. 118.]

Почти все понимают, что язык главным образом касается межличностных отношений (т.е. является социальным и культурным феноменом): он связан с общением. Но не Хомский! Он слишком умён, чтобы признать очевидное. Язык – это социальное явление, ставшее возможным благодаря системе межличностных договорённостей.[80 - Culler J. Ferdinand de Saussure. P. 49.] Можно было бы предположить, что, чем бы ни занималась лингвистика, если речь идёт о языке, то речь идёт о значении. Вот для чего нужен язык всем, кроме Хомского. В самом деле, он считает, что язык плохо приспособлен для общения, но нам удаётся с ним справляться.[81 - Chomsky N. Perfection and Design (Interview 20 January 2009) // The Science of Language: Interviews with James McGilvray. Cambridge: Cambridge University Press, 2012. P. 50.] Но теории Хомского касаются только «трансформационной» грамматики и синтаксиса (грамматика и синтаксис – в понимании других лингвистов, – это не одно и то же, но не для Хомского[82 - Taylor J. R. Cognitive Linguistics and Autonomous Linguistics // The Oxford Handbook of Cognitive Linguistics / ed. Dirk Geeraerts & Hubert Cuyckens. Oxford: Oxford University Press, 2007. P. 572; Lakoff G., Johnson M. Philosophy in the Flesh: The Embodied Mind and Its Challenge to Western Thought. New York: Basic Books, 1999. P. 473, 476—477.]): они не касаются семантики – значения.[83 - Searle J. R. Chomsky’s Revolution in Linguistics // N.Y. Rev. of Books, June 29, 1972, перепечатано в: On Noam Chomsky: Critical Essays / ed. Gilbert Harmon. Garden City, NY: Anchor Books, 1974. P. 2—33; Taylor J.R. Cognitive Linguistics. P. 573.] По словам Хомского, мы находимся «примерно на том же уровне непонимания значения, что и непонимания интуиции».[84 - Chomsky N. The Logical Structure of Linguistic Theory. New York & London: Plenum Press, 1975. P. 87.] Когда в 1970-е годы некоторые из его учеников попытались разработать трансформационную семантику, Хомский отрёкся от них.[85 - «Именно в 1970-е годы Хомский положил конец движению генеративной семантики, после чего он продвинул идею генеративизма ко всё более высоким уровням абстракции и эмпирической ограниченности». – Taylor J. R. Cognitive Linguistics. P. 569. Некоторые из этих лингвистов, в частности, Джордж Лакофф, со временем положили начало когнитивной лингвистике. Описание ожесточённой полемики см. в: Allen Harris R. The Linguistics Wars. New York & Oxford: Oxford University Press, 1993. Это был Эдипов бунт, который отец подавил.] Возникла отвратительная академическая ссора.

Но тогда язык для Хомского по сути не является средством общения. Ему язык нужен для выражения Мысли.[86 - Chomsky N. Reflections on Language. P. 56—57.] Недавно он повторил это странное утверждение: «Несомненно, язык иногда используется для общения, как и одежда, выражение лица, поза и многое другое. Но фундаментальные свойства языка указывают на то, что богатая традиция права?, рассматривая язык как по существу инструмент мышления…»[87 - Chomsky N. What Kind of Creatures Are We? P. 16. Автор более 100 книг пишет в книге, что язык «иногда» используется для общения! «Из этого также следует, что обширные рассуждения об эволюции языка в последние годы идут по ложному пути, поскольку они сосредоточены на коммуникации». Ibid., P. 14—15.] Он утверждает: «если под семантикой подразумевается традиция (скажем, Пирс, Фреге или кто-то в этом роде), то есть если семантика – это отношение между звуком и вещью, то её может и не быть».[88 - Chomsky N. Architecture of Language. P. 73.] Хомский на самом деле не интересуется языком, он использует его лишь для постижения тайн человеческого разума.[89 - Chomsky N. Problems of Knowledge and Freedom. P. 46.]

Откуда же взялась эта необыкновенная «способность»? Может быть, из космоса – вроде мозгового луча, который поразил обезьян в начале фильма «2001: Космическая одиссея». Или, как говорит Хомский: «если рассказывать сказку, то это почти как если бы давным-давно скитался некий высший примат и произошла какая-то случайная мутация, возможно, после какого-то странного потока космических лучей, и она реорганизовала мозг, имплантировав языковой орган в мозг приматов. Это версия, которую не следует понимать буквально».[90 - Chomsky N. Architecture of Language. P. 4. «Для Хомского – объясняет один из его последователей, – наука о языке – это объективное естествознание, которое рассматривает язык как биологическую систему, которая развивалась в отдельном человеке и была передана потомству генетически». – McGilvray J. Introduction // Chomsky N. Science of Language. P. 2. Даже если бы это произошло с мозгом одного примата или нескольких, это ничего не объяснило бы в овладении языком, потому что для того, чтобы овладеть языком, человек должен подвергнуться воздействию языка. Поскольку ни один из этих приматов ещё не говорил на языке, мутантные приматы никогда не услышат язык, и их языковые органы никогда не смогут быть активированы.] Разумеется, это сказка, но Хомский больше ничего не может предложить в качестве объяснения происхождении предполагаемой языковой способности или органа. Можно было бы робко предположить эволюцию, но это, само по себе, является лишь ярлыком, выводом, а не объяснением – и, кроме того, «эволюционная теория не многого стоит».[91 - Chomsky N. Generative Enterprise Revisited. P. 178. Б. Ф. Скиннер, говорит Хомский, прав, что логика бихевиоризма очень похожа на логику эволюции – она так же неверна. – Chomsky’s Intellectual Contributions // Science of Language. P. 76.] Согласно Пиаже,

биологически такая мутация, свойственная человеку как виду, была бы необъяснима: совершенно неясно уже одно то, почему случайные мутации сделали человеческое существо способным «понимать» звуковой язык, и если, кроме того, необходимо было бы приписать ему врождённость лингвистической структуры, заложенной в разуме, то это обесценило бы саму эту структуру, поскольку поставило бы её в зависимость от тех же случайностей и превратило бы разум, согласно [Конраду] Лоренцу, в набор простых «рабочих гипотез».[92 - Пиаже Ж. Психогенез знаний и его эпистемологическое значение / Пер. Н. Уфимцевой // Семиотика. Сб. ст. под общ. ред. Ю. С. Степанова. М.: Радуга, 1983. C. 97—98.]

Происхождение языкового органа – это происхождение человеческого рода. Со стороны одного из критиков Хомского было вполне справедливо назвать его креационистом. И сказал Господь: да будет речь! И была речь. И услышал Бог эту речь. И Он услышал, что это хорошо.[93 - Однако Бог передумал, когда люди, переговорив, начали строить лестницу на небо, Вавилонскую башню. Затем он наложил на них множество языков (72, если быть точным) и рассеял их по всей Земле. – Бытие 11:1—9.]

Теория Хомского о языковом «органе» (как он иногда его называет) является биологической, но ни один настоящий биолог не отвергает эволюцию. На самом деле он «сальтационист» (от латинского слова «скачок»), как и некоторые критики Дарвина XIX века. Чудесное внезапное появление языкового органа – это «макромутация», мутация, «обладающая мощным эффектом», и такого рода вещи «время от времени случаются». Но они не влияют на эволюцию видов, потому что, среди прочего, «возникай новые виды таким образом, их представителям было бы проблематично найти себе полового партнёра».[94 - Докинз Р. Слепой часовщик. Как эволюция доказывает отсутствие замысла во Вселенной / Пер. А. Гопко. М.: ACT, CORPUS, 2019. С. 345—346.] Время от времени рождаются сиамские близнецы и двухголовые телята. Они не спариваются и не воспроизводят себе подобных. Эволюция действует путём накопления очень малых модификаций, каждая из которых незначительно улучшает репродуктивный успех, в течение очень долгого времени. Не производя мутантов и монстров. Наверное, было бы очень неприятно оказаться первой говорящей обезьяной, когда не с кем поговорить.

Интересно следующее утверждение ведущего генетика, который не задумывался о теориях Хомского:

…размежевание человеческих популяций, по крайней мере некоторых, настолько древнее, что становится трудно принять гипотезу единственной мутации, круто поменявшей человеческое поведение на современное где-то незадолго до позднего каменного века (верхнего палеолита). А раз временные рамки данной ключевой мутации, повлиявшей на поведение, должны попасть в интервал этого перехода, то у одной части человечества эта мутация будет иметь повышенную частоту – как раз там, где мутация появилась, – а у другой части человечества, той, что отделилась раньше, она должна быть редкой. Но при этом все живущие сейчас люди одинаково владеют понятийным языком и совершенствуют свои культуры в своеобычном человеческом ключе.[95 - Райх Д. Кто мы и как сюда попали. Древняя ДНК и новая наука о человеческом прошлом / Пер. Е. Неймарк. М.: АСТ, CORPUS, 2020. C. 53 (курсив мой).]

Для Хомского проблема, решением которой является языковой орган, – это, по его мнению, чудесная особенность, благодаря которой все дети изучают язык в очень раннем возрасте. Качество и количество речи, воздействию которой они бессистемно подвергаются, настолько низки (он говорит о «вырожденном качестве и узко ограниченном объёме имеющихся данных»[96 - Цит. по: Salkie R. The Chomsky Update. London: Unwin Hyman, 1990. P. 38, см. также: Rai M. Chomsky’s Politics. P. 4.] – вырожденном из чего?), что дети не могут выучить язык на опыте, как это обычно предполагалось до Хомского. Дети не учат язык, они «усваивают» его, потому что в фундаментальном смысле они его уже знают.

Хомский объясняет чудо другим чудом. Или тавтологией (знание происходит от… знания). Однажды он написал, что «если не иметь в виду чуда», просто должно быть правдой, что быстрое овладение ребёнком языка основано на чём-то врождённом.[97 - Chomsky N. Language & Thought // Powers & Prospects. P. 23.] Без чуда не происходит ничего. Хомский не может без него обойтись. Он никогда не проявлял серьёзных познаний или интереса к психологии развития, как это было очевидно из его дебатов с Жаном Пиаже в 1975 году, так же как он не проявляет никаких познаний в области нейробиологии. Эти науки просто обязаны поддерживать его теорию, потому что его теория истинна. Психологи сначала были взволнованы трансформационной/порождающей грамматикой Хомского, когда казалось, что она может иметь семантические последствия, но вскоре они пришли к выводу, что её обещание было иллюзорным. То же самое было и с педагогами.[98 - Allen Harris R. Linguistics Wars. P. 196—197, 215—217.] Как правило, научное знание рано или поздно находит практическое применение. Лингвистика Хомского его не нашла.

Рудольф Рокер, которого Хомский назвал последним серьёзным мыслителем, утверждал, что речь не является сугубо личным делом, а скорее зеркалом естественной среды обитания человека, опосредованной социальными отношениями. Социальный характер мысли, как и речи, неоспорим.[99 - Rocker R. Nationalism and Culture. P. 284.] Что же касается языкового органа, то «речь – это не отдельный организм, подчиняющийся своим собственным законам, как считалось прежде; она есть форма выражения индивидов, объединённых в социальном плане».[100 - Rocker R. Nationalism and Culture. P. 283. Хомскому должны быть известны эти утверждения, потому что он сам цитировал эту книгу: Хомский Н. Картезианская лингвистика. Глава из истории рационалистической мысли / Пер. Б. Нарумова. М.: КомКнига, 2005. С. 58, 175, прим. 49.] Это мнение Рудольфа Рокера, последнего серьёзного мыслителя. Любопытно, что Хомский – коллективист в своей политике, но индивидуалист в лингвистике.[101 - Точка зрения порождающей грамматики – «это точка зрения индивидуальной психологии». – Chomsky N. Knowledge of Language: Its Nature, Origin, and Use. New York: Praeger, 1986. P. 3. Очевидный разрыв между наукой Хомского и его активистской политикой был с неодобрением замечен в 1960-е и 1970-е гг. – Allen Harris R. Linguistics Wars. P. 217—218; Dell Hymes. Introduction: Traditions and Paradigms // Studies in the History of Linguistics: Traditions and Paradigms / ed. Dell Hymes. Bloomington, IN: Indiana University Press, 1974. P. 21—22.] Рокер по крайней мере последователен.

Это трюизм, что у людей есть способность к языку, потому что у них у всех есть язык и такова «универсальная» истина. Но также верно и то, что все люди обладают способностью носить одежду, потому что все они носят одежду. Будем ли мы считать это признаком нашей врождённой способности носить одежду и делать вывод, что у нас где-то в мозгу есть портновский орган? В отличие от Рене Декарта, Хомский претендует на создание «картезианской лингвистики». Декарт считал, что душа находится в шишковидной железе.[102 - Collingwood R.G. The Idea of Nature. London: Oxford University Press, 1960. P. 7.] А что по этому поводу думает Хомский?

Он явно равнодушен к доказательствам: интуитивно вводит определённые постулаты и на их основе делает выводы. Он осуждает эмпиризм, принимая вместо него методологию одного из своих идейных вдохновителей, Жан-Жака Руссо: «начнём же с того, что отбросим все факты, ибо они не имеют никакого касательства к данному вопросу».[103 - Руссо Ж.-Ж. Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми / Пер. А. Хаютина // Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М.: Наука, 1969. С. 46. Это один из любимых политических текстов Хомского. В дополнение к утверждению Декарта и – с большим основанием – фон Гумбольдта как его предшественников в лингвистике – Иоанном Крестителем к его Иисусу Христу – Хомский утверждает и Руссо: «для Руссо было естественно основать свою критику подавляющих социальных институтов на концепции человеческой свободы, которая происходит от строго картезианских допущений относительно ограниченности механического объяснения». – Хомский Н. Язык и мышление / Пер. Б. Городецкого под ред. В. Раскина. М.: Изд-во МГУ, 1972. С. 95. (В других имеющихся русских переводах Хомского подробный разговор о Руссо заходит, например, в тексте «Язык и свобода». См.: Избранное. С. 140—150 – Прим. пер.) «Руссо продолжал обсуждение чувственного восприятия в терминах, не обсуждаемых картезианцами». – Coker Ch. The Mandarin and the Commissar: The Political Theory of Noam Chomsky // Noam Chomsky: Consensus and Controversy / ed. Sohan Mogdill & Celia Mogdill. New York: The Falmer Press, 1987. P. 270.]

Конечно, опыт необходим для того, чтобы «активировать систему врождённых идей», но «это вряд ли можно считать „эмпирическим“, если это понятие сохраняет какое-либо значение».[104 - Chomsky N. Problems of Knowledge and Freedom. P. 17.] Вряд ли. Хомский упоминает, что его собственная теория основывается на трёх предположениях: два из них ложны, а третье неправдоподобно.[105 - Chomsky N. Language and Thought: Some Reflections on Venerable Themes // Powers & Prospects. P. 14—15; см. также: Chomsky N. Architecture of Language. P. 9 (где он «допускает» предположение, которое, как он признаёт, заведомо ложно.).] Он говорил, что существует «масса эмпирических доказательств, подтверждающих противоположный вывод для каждого из тех предположений, к которым я пришёл».[106 - Chomsky N. Architecture of Language. P. 22—23.] Хомский утверждает:

Определим «универсальную грамматику» (УГ) как систему принципов, условий и правил, которые являются элементами или свойствами всех человеческих языков не просто случайно, но по необходимости – конечно, я имею в виду биологическую, а не логическую необходимость. Таким образом, УГ может быть взята как выражение «сущности человеческого языка». УГ будет неизменной среди людей. УГ укажет, чего необходимо достичь при изучении языка, если оно будет успешным.[107 - Chomsky N. Reflections on Language. P. 29.]

У Хомского на всё найдутся правила, сущности и необходимости.

Вместо того чтобы относиться к какой-то одной способности или органу, языковая способность включает в себя различные способности ума, например, восприятие. Гипотеза Жана Пиаже состоит в том, «что условия возникновения языка составляют часть более широкой совокупности условий, подготовленной различными стадиями развития сенсомоторного интеллекта».[108 - Пиаже Ж. Схемы действия и усвоение языка / Пер. Н. Уфимцевой // Семиотика. Сб. ст. под общ. ред. Ю. С. Степанова. М.: Радуга, 1983. C. 136.] В ходе эволюции мозга любая его область могла оказывать влияние на различные способности, способствующие развитию языковой способности.[109 - Donald M. Mimesis Theory Re-Examined, Twenty Years After the Fact // Evolution of Mind, Brain, and Culture / ed. Ed. Gary Hatfield & Molly Pittman. Philadelphia, PA: University of Pennsylvania Museum of Archaeology and Anthropology, 2013. P. 176.] Хомскиизм не согласуется с эмпирическими выводами о синтаксисе. Синтаксис не независим от значения, коммуникации или культуры. Согласно нейробиологии, идея Хомского о синтаксисе физически невозможна, потому что каждая нейронная подсеть в мозге получает информацию от других нейронных подсетей, которые реализуют самые различные задачи.[110 - Lakoff G., Johnson M. Philosophy in the Flesh. P. 479—480; см. также: Tague G.F. Evolution and Human Culture: Texts and Contexts. Leiden, Netherlands & Boston, MA: Brill Rodopi, 2016. P. 1920.] Недолгое время некоторые учёные думали, что они локализовали языковую способность в мозговой зоне Брока, но «теперь мы знаем, что функция языка более широко распределена по всему мозгу».[111 - Wood B. Human Evolution: A Very Short Introduction. New York & Oxford: Oxford University Press, 2005. P. 82.] Мышление нисколько не похоже на университетские факультеты.[112 - Здесь в оригинале игра слов: «faculties» (англ.) – «факультеты», а также «способности» – Прим. пер.] Это междисциплинарная программа.

Но, памятуя о моих читателях, которые хотят знать, какое отношение всё это имеет к анархизму Хомского, я обращаю внимание на следующие слова: правила, необходимость и требование. В языке, как и в политике, Хомский считает, что свобода состоит в подчинении необходимости и следовании правилам. Его представления о свободе как о самореализации или творчестве внешне привлекательно, хотя и расплывчато, неполно, и настолько абстрактно, что лишено смысла. Для Хомского творчество «основано на системе правил и форм, отчасти определяемых внутренними человеческими способностями» – хотя он и признаёт, что не знает, что это за способности.[113 - Chomsky N. Reflections on Language. P. 133 (цитируется); Noam Chomsky: Radical Priorities. P. 415—416. «Без правил не может быть по-настоящему творческой деятельности, даже когда творческая работа бросает вызов и пересматривает существующие правила». – Chomsky N. What Kind of Creatures Are We? P. 56—57.] Именно так полагал Кант и, возможно, ещё Гегель с фон Гумбольдтом, но это не соответствует верованиям большинства анархистов. Идею свободы Хомского назвали «немецкой идеей свободы»,[114 - Krieger L. The German Idea of Freedom: History of a Political Tradition. Boston, MA: Beacon Press, 1957; см. также: Dewey J. German Philosophy and Politics. Rev. ed.; New York: G.P. Putnam’s Sons, 1942 и – случайно – Muirhead J.H. German Philosophy in Relation to the War. London: John Murray, 1915.] которая больше не значит то, что значила раньше, даже для самих немцев. Идея о том, что художники создают искусство, следуя правилам, могла быть сформулирована только тем, кто художником не является. Вероятно, Хомский не думал об искусстве. Возможно, никогда.

Последняя версия теории Хомского, «минималистская программа», является наиболее экстремальной по части её псевдо-математической абстракции и отрыва от доказательств практического применения. Вот краткое изложение её нынешнего научного статуса: «Теория универсальной грамматики, выдвинутая, как известно, Ноамом Хомским в середине XX века, была исключительно сложна и жаргонизирована (дабы избежать унижения быть понятой), и в последние годы была в почти забыта из-за отсутствия доказательств исследователями лингвистической психологии».[115 - Wilson E.O. The Origins of Creativity. NY & London: Liveright Publishing Corp., 2017. P. 27.]

Только безумец, подразумевает Хомский, отвергнет врождённые идеи: «сказать, что „язык не является врождённым“, всё равно что сказать, что нет разницы между моей бабушкой, скалой и кроликом».[116 - Chomsky N. Architecture of Language. P. 50.] Милосердный способ истолковать это утверждение – пример трюизма епископа Джозефа Батлера: «каждая вещь есть то, что она есть, а не что-то другое».[117 - Butler J. Preface // Fifteen Sermons Preached at the Rolls Temple. London: Hilliard, Gray, Litthay & Watkins, 1827, опубл. на anglicanhistory.org/butler rolls/preface/html.] Но язык – врождённый или нет – не единственное различие между его бабушкой, с одной стороны, и кроликом или скалой, с другой. И даже если язык не врождённый, он всё равно отличит бабулю от кролика и скалы. Во многих отношениях у бабули больше общего с кроликом, чем со скалой. У Хомского может быть немного больше общего со скалой, чем у бабули. Это была милосердная интерпретация.

Безжалостный способ истолковать это утверждение состоит в том, что оно представляет собой бред сумасшедшего.

Очевидно все, кроме Хомского, знают, что основной функцией (или, лучше сказать, важностью) языка, хотя и не единственной, является коммуникация (а не Мысль, мыслящая о Себе), и что язык является культурным, а не биологическим. В самом деле, что может быть более культурным? Общепринято, что именно благодаря способности к «символизации» люди способны производить культуру[118 - Уайт Л. Избранное: Эволюция культуры / Пер. И. Кожановской. М.: РОССПЭН, 2004. С. 51.]: «язык – это в первую очередь продукт социального и культурного развития, и воспринимать его следует именно с этой точки зрения».[119 - Сепир Э. Статус лингвистики как науки / Пер. С. Князева // Он же. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М.: Прогресс, Универс, 1993. С. 265.] Иногда общепринятое мнение оказывается верным. Согласно Хомскому, язык предполагает генеративную, даже вычислительную процедуру.[120 - Chomsky N. Language and Thought. P. 13.] Но язык, согласно когнитивной лингвистике, может опираться «на способность к символическому мышлению, а не на врождённый алгебраический индекс».[121 - Taylor J.R. Cognitive Linguistics. P. 578.]

Понятие культуры понимается по-разному, но оно всегда подразумевает межличностную систему общих смыслов. Хомский вырвал бы язык из культуры, хотя язык – это сердце культуры. Без него всё, что остаётся – не только неполно, но и непонятно. Культура, таким образом, представляла бы собой совокупность несвязанных видов деятельности, которые практикуются одними и теми же людьми: вещь из обрезков и лоскутков. Сами по себе эти разные виды деятельности не могли бы быть объяснены как части осмысленного целого. Хомскиизм превращает общественные науки в руины, что его вполне устраивает, поскольку науки эти он презирает.[122 - Chomsky N. Studies of Mind and Behavior and Their Limitations // Science of Language. P. 144—146.]

Не остаётся ничего другого, как отнести каждую из этих деятельностей также к отдельной «способности» – эстетической способности, религиозной способности и т. д. Это не пародия или искажение Хомского, который считает, что существует «наукообразующая способность» (или «возможность»)![123 - Chomsky N. Reflections on Language. P. 125 («способность»); Chomsky N. Chomsky on Human Nature and Human Understanding // Science of Language. P. 96 («возможность»).] Действительно, всякий раз, когда он хочет, чтобы люди вели себя определённым образом, он просто утверждает, что у них есть врождённая «способность» быть такими, «какая-то способность относится к интеллектуальному развитию, другая – к нравственному, третья – к развитию как члена человеческого общества, [а] четвёртая относится к развитию эстетическому».[124 - Chomsky N. Language and Politics / ed. Carlos P. Otero. Montreal, Quebec, Canada: Black Rose Books, 1988. P. 147, цит. в: Rai M. Chomsky’s Politics. P. 101.] Сколько же существует этих способностей? Ничего не объясняешь, просто навешиваешь ярлык, как в пьесе Мольера «Мнимый больной», где врачи-шарлатаны торжественно приписывают снотворное действие опиума его «снотворному принципу». Ницше (имея в виду «старого Канта», а также Мольера) писал: «„В силу способности“ – так сказал или, по крайней мере, так думал он. Но разве это ответ? Разве это объяснение? Или это скорее лишь повторение вопроса?»[125 - Ницше Ф. По ту сторону добра и зла / Пер. Н. Полилова // Он же. Полное собрание сочинений в 13 томах. Т. 5. М.: Культурная революция, 2005. С. 23.]

Способностей можно выдумать сколько хочешь. В буддизме, например, их пять. Это « (1) вера (саддха; в Будду и его учения); (2) энергия (вирья); (3) внимательность (сати); (4) сосредоточение (самадхи); и (5) проницательное прозрение (паннья)».[126 - Guide to Reading the Texts // Basic Teachings of the Buddha / trans. Glenn Wallis. New York: The Modern Library, 2007. P. 155.]

Почему Хомский не объявит о способности к анархии? Потому что это не понравится его левым фанатам и националистам Третьего мира.

Схоластики и способности

Хомский часто называет языковую функцию, заложенную в мозге, «способностью».[127 - Напр., Chomsky N. Powers & Prospects. P. 14 (существующий язык – это лишь определённое состояние языковой способности).] Если слово «способность» в данном контексте несколько непривычно, то это потому, что в своём первоначальном смысле оно в значительной степени исчезло из научного дискурса и повседневного языка. Психология способностей «представляет собой модель разума, разделённого на обособленные „способности“».[128 - Lakoff G., Johnson M. Philosophy in the Flesh. P. 410.] Для каждого действия разума существует своя целенаправленная способность: взаимно однозначное соответствие между структурой и функцией. Психология способностей уходит корнями в древнегреческую философию, но по-настоящему она расцвела в Средние века. Для арабского философа Авиценны, последователя Аристотеля, существовало пять из этих «внутренних чувств»: общее чувство, памятливое представление, искусственная сила воображения, сила оценивания и сила памяти.[129 - Kenny A. Medieval Philosophy. Oxford: Clarendon Press, 2005. P. 226. Фраза «внутренние чувства», которая отражает концепцию сознания Хомского, заимствована у Роберта Паснау, который по-разному переводит терминологию Авиценны. – Human Nature // The Cambridge Companion to Medieval Philosophy / ed. A.S. McGrade. Cambridge: Cambridge University Press. P. 215—216. Современный пример психологии способностей – френология. Hergenhahm B. R. An Introduction to the History of Psychology. Belmont, CA: Michele Sordi, 2009. P. 244—247. (На всякий случай процитируем самого Авиценну: «Что касается скрытых чувств, то их тоже пять: общее чувство, сила представления, сила фантазии, сила инстинкта и сила памяти» [из «Книги знания», раздел «физика», в пер. А. Богоутдинова]. А также: «К числу внутренних животных воспринимающих сил принадлежит сила фантазии, или общее чувство. <…> Далее следует сила представления. <…> Далее идёт сила, которую применительно к животной душе называют воображающей, а применительно к человеческой душе – мыслительной. <…> Далее идёт сила догадки. <…> Далее идёт сохраняющая и вспоминающая сила» [из «Книги о душе», в пер. А. Хромова]. Цит. по: Ибн Сина [Авиценна]. Избранные философские произведения. М.: Наука, 1980. С. 213; 412—413. – Прим. пер.)] Фома Аквинский унаследовал от Авиценны эту идею пяти способностей, в своей классификации разделив их на мыслительные и сенсорные. С его подачи они доныне остаются ортодоксальной католической доктриной. Для Фомы Аквинского «разум был, по существу, набором способностей, отличающих человека от других животных».[130 - Kenny A. Medieval Philosophy. P. 235.] Ни человека, ни животных всё это никуда не приводит.

Этот последний пункт объясняет, почему Хомский придерживается схоластической философии сознания, которую сегодня не принимает ни один психолог, ни один биолог и – за пределами Католической церкви – ни один философ. Он крайне озабочен определением «человеческой природы», человеческой сущности, рассматриваемой как определяющее различие между людьми и животными. Хомский называл язык «человеческой сущностью», недоступной никакому другому животному. Языковые универсалии составляют неотъемлемую часть человеческой природы.[131 - Chomsky N. Problems of Knowledge and Freedom. P. 49; О природе человека. Справедливость против власти (беседа М. Фуко с H. Хомским и Ф. Элдерсом, 1971 г.) / Пер. А. Рабиновича // Фуко М. Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью [Часть I]. М.: Праксис, 2002. С. 84.] Почему для него так важно отличаться от других животных? Что плохого в том, чтобы быть животным? Есть ли внутри Хомского зверь, которого он твёрдо решил не выпускать? Животное, которое может не следовать правилам? Анархическое животное?

Мне нравится быть животным. В условиях анархии я ожидал бы стать ближе к этому состоянию и больше им наслаждаться. В отличие от консерваторов, я не считаю анархию возвратом к животному началу. В отличие от Хомского, я не думаю об анархии как о триумфе человека над животным. Я думаю об анархии как о поднятии человечеством животного начала на более высокий уровень – осознании его, без подавления.

Хомскому пришлось приложить немало усилий, чтобы найти традицию, которой он может следовать. Он связывает свою версию врождённых идей с Рене Декартом и Вильгельмом фон Гумбольдтом, таким образом, связывая себя с эпохой научной революции и эпохой Просвещения, соответственно. То немногое, что Рене Декарт сказал о языке, не имеет ничего общего с лингвистикой Хомского. Его картезианские верительные грамоты не в порядке.[132 - Aarsleff H. The History of Linguistics and Professor Chomsky // Language 46 (1970). P. 570—585.]

Хомскому не удалось доказать, что фон Гумбольдт когда-либо хотя бы слегка влиял на лингвистическую теорию или политическую мысль. Сам Хомский не утверждает, что он или какой-либо другой лингвист находился под влиянием фон Гумбольдта. Считающийся философом, фон Гумбольдт – второстепенная, нетипичная и малоизвестная при жизни фигура (он сам так захотел). Хомский утверждает, что барон «вдохновил» Джона Стюарта Милля (173), но мы знаем лишь, что Милль цитировал фон Гумбольдта в своём тексте «О свободе» (108—109). Ученик фон Гумбольдта говорит о «влиянии фон Гумбольдта на Милля, если бы оно могло быть установлено».[133 - Burrow J.W. Editor’s Introduction // Humboldt W. von. The Limits of State Action / ed. J.W. Burrow. Indianapolis, IN: Liberty Classics, 1993. P. xlvii.] Я цитировал, с похвалой, многих людей, которые никогда меня не вдохновляли, потому что я нахожу свои идеи в других местах или прихожу к ним сам ещё до того, как прочитал этих авторов.

Однако у Хомского есть средневековые прародители. Роджер (не Фрэнсис) Бэкон и Данте – как варианты, но самый яркий пример – Боэций Дакийский и другие радикальные аристотелианцы, известные как модисты. Они «поддерживали идею о существовании лингвистических универсалий, то есть определённых правил, предшествующих формированию любого естественного языка».[134 - Эко У. Поиски совершенного языка в европейской культуре / Пер. А. Миролюбовой. СПб.: Александрия, 2018. С. 52.] Умберто Эко говорит об этом прямо: «Данте мог иметь в виду и то, что forma locutionis была дана Богом как некий врождённый механизм, – нам, современным людям, он напоминает те самые универсальные принципы, которыми занимается генеративная грамматика Хомского».[135 - Там же. С. 53.]

Два критика Хомского, когнитивные лингвисты, кратко затронули этот вопрос: «картезианская философия Хомского требует, чтобы «язык» определял человеческую природу, чтобы он характеризовал то, что отличает нас от других животных. Для этого способность к языку должна быть как универсальной, так и врождённой. Не будь она универсальной, она не характеризовала бы то, что делает всех нас людьми. Если бы она не была врождённой, она не была бы частью нашей сущности».[136 - Lakoff G., Johnson M. Philosophy in the Flesh. P. 476.] Заметим также, что Хомский игнорирует реальность «универсалий в человеческом опыте…».[137 - Herskovits M.J. A Cross-Cultural Approach to Myth // Cultural Relativism: Perspectives in Cultural Pluralism / ed. Frances Herskovits. New York: Random House, 1972. P. 240; см. также: Lakoff G., Johnson M. Philosophy in the Flesh. P. 508 (многие языковые универсалии проистекают из общего послеродового опыта).] Например, все физические тела, одушевлённые и нет, повсеместно подчиняются законам тяготения, поэтому эти законы не являются врождёнными или уникальными для человека. С другой стороны, серповидноклеточная анемия является врождённой, но не универсальной. «Когда биолог, – пишет один биолог, – решает, что анатомо-физический признак является врождённым, он делает это на основе совокупности теории и эксперимента, которой необычайно не хватает выступлениям Хомского».[138 - Cellеrier G. Some Clarifications on Innatism and Constructivism // Language and Learning. P. 86.]