Дальний полустанок

Чьи лица проросли в садах такой свободы?
И что за городов неверные обводы,
Как первобытный страх, встают из-за спины?

А ветер из степи окатывает лица
Огромною водой чудовищных чудес.
И рушится весна на новые столицы,
Чьи контуры в зрачок взяла уже-не-птица…
(И сделает ещё их выверенный срез.)

Но ты бросаешь текст, дойдя до середины, —
Я в продолжение не буду посвящен.
Вы возвращаетесь в промозглые равнины,
Где наших городов померкшие руины
Возможно, попросту не найдены ещё…

«Только ночью на Самайн они оживают, когда…»

Только ночью на Самайн они оживают, когда
Лунный луч бередит их наскальные злые портреты.
И недоброй ордой забредают они в города,
И лихие тогда начинают сбываться приметы.

Мы во власти у них до поры, как не выспится день.
И я вспомню с утра, – но и это я вспомню не сразу, —
Как убитый бизон поднимал на рога мою тень
И сверлил моё сердце раскосым и горестным глазом.

Ночь

О собственном дожде зачем поёт вода?
Зачем прозрачных птиц проходит череда
Сквозь срезы времени и лунные проливы?
Зачем сады зеркал в их световых порывах
Так опрометчиво карабкаются вверх?
Зачем так ветрено в зеркальных тех садах?
И кто их взращивал настолько кропотливо?
Зачем так холодно в садах двояких тех?

С поверхности воды не сводится лицо.
И катится в полях великое кольцо,
Кварталы дальних трав бросая в зуд созвездий.
Стоит внезапный лес на дальнем переезде,
И маревно от крыл полуночных чтецов.
Они читают нас раскатисто и страшно.
Они читают всё – леса, луга и пашни.
Они читают свет, они читают мрак.
Их голос – это плоть мерцающих собак
У тёмного гриба водонапорной башни,
Где осень вывесила многомерный стяг.

«Ровесники легчайшего огня…»

Ровесники легчайшего огня,
Чьи линии просторны и чисты, —
Они легли на тонкие листы,
Они вошли в седой набросок дня
И ладят в небо гибкие мосты.

Кто тянет время в наши города?
Кого нам нипочём не опознать?
Но знает их лесов святая знать,
К ним ластится оконная слюда
И льнёт снегов больная белизна.

Давай ещё хоть день не вспомним их.
Давай ещё повременим пока.
Они – не смерть, хотя и смерть легка.
Они – не стих, хотя робки, как стих,
Пришедший погостить издалека.

«Определённо – тонкое ляжет вниз…»

Определённо – тонкое ляжет вниз.
Ляжет в основу мраморного пейзажа.
Что погрубее – ржавые пятна лис,
Заиндевелые прочерки биссектрис —
Выше, конечно же, выше сегодня ляжет.

Просто зима в умеренной полосе.
В лесопосадках чернеют вороньи гнёзда.
А по ночам – обычный, такой, как все,
Кто-то спокойно движется по шоссе,
То загораживая, то открывая звёзды.

Кто же? Сказать нетрудно, ответ так прост —
Не замерзая, хотя и в одном исподнем,
Едет Кухулин, дремлет на фоне звёзд.
Тянет его колесницу весёлый клёст,
Но улетит у поворота к Сходне.

«Янычары живут вдоль заузлины n-измеренья…»

Янычары живут вдоль заузлины n-измеренья,
Где-то воздуха близ, чуть касаясь его по утрам
Голью сабель кривых, и пространство сечётся от тренья
И кроится по шву, порождая в итоге ветра.

На пустых полустанках, где ворон костей не отыщет,
Ожидая напрасно последний полночный состав,