Повести каменных горожан. Очерки о декоративной скульптуре Санкт-Петербурга

Постсоветская эклектика (с 1990 х гг.)

До последнего времени современная петербургская архитектура отличалась от московской подчеркнутой скромностью и желанием стилизовать новое здание под соседнее дореволюционное. Варьировались прежде всего мотивы модерна. Однако с недавних пор местные архитекторы стали вести себя гораздо менее скованно, а то и просто разнузданно, самовыражаясь в формах постмодерна и неоконструктивизма. Видные представители новой петербургской архитектуры: Марк Рейнберг, Никита Явейн, Михаил Мамошин. Наиболее удачные творения последних лет: Ладожский вокзал Никиты Явейна и его же здание Сбербанка России (на Фурштатской ул.), жилой дом «Евросиба» Марка Рейнберга (на Мичуринской ул.).

Инженерный замок

В XVIII веке на месте Михайловского замка располагался Летний дворец Елизаветы Петровны, построенный Ф.-Б. Растрелли. Здесь родился будущий император Павел I, потому не случайно, что 42 года спустя, в первый же месяц своего царствования 28 ноября 1796 года, он издал указ: «Для постоянного Государева проживания строить с поспешанием новый неприступный дворец-замок. Стоять ему на месте обветшалого Летнего дома». Император опасался дворцовых переворотов и собирался жить на том месте, где родился.

Для укрепления веры в необходимость данного шага был пущен слух, будто солдату, стоявшему ночью на часах в Летнем дворце, явился юноша, окруженный сиянием. Юноша сказал часовому: «Иди к императору и передай мою волю – дабы на этом месте был воздвигнут храм и дом во имя архистратига Михаила». Солдат, сменившись с поста, сообщил о происшествии начальству, те – императору. Так якобы и было принято решение о строительстве нового дворца и потому дано ему имя – Михайловский.

Наблюдение за строительством Павел I поручил Василию Баженову. План нарисовал сам Павел. Четвертого марта 1797 года объявлено новое решение: «Строение Михайловского нашего дворца поручить беспосредственно нашему архитектору коллежскому советнику Бренне». В помощниках архитектора числились Федор Свиньин и Карло Росси. Кроме проекта дворца Бренна создал проект обустройства окружающего его пространства: площади перед замком, манежа, конюшен и кордегардий. Он представил чертежи императору с обращением: «Ваше Величество. Спроектированные Вашим Императорским Величеством планы и чертежи Михайловского дворца я привел в порядок согласно основам и правилам искусства…»

Квадратный в плане, с внутренним восьмиугольным двором, Инженерный замок расположен у истока реки Мойки из Фонтанки. К его главному фасаду ведет Кленовая аллея, украшенная монументом Петра I работы К. Растрелли. Каждый из четырех фасадов замка своеобразен и не повторяет другой. Наибольшей сложностью отличается главный, прорезанный парадным въездом во внутренний двор юго-восточный фасад. В центральной своей части он облицован мрамором и декорирован мраморными колоннами, обелисками и скульптурой. Фриз над колоннадой исполнен из шокшинского порфира. Барельеф в тимпане фронтона «История заносит на свои скрижали славу России» создал скульптор П. Стаджи.

Фасад, обращенный на реку Мойку, в сторону Летнего сада, в художественном отношении не уступает главному. Два сильно выступающих ризалита по сторонам центральной части, увенчанной высоким аттиком, богаты скульптурой и связаны здесь колоннадой из парных дорических колонн розоватого олонецкого мрамора. Колонны поддерживают открытую террасу на уровне второго этажа. Широкая лестница, ведущая в сад, украшена статуями Геркулеса и Флоры на высоких гранитных пьедесталах. Отделка здания была закончена в ноябре 1800 года.

Павел I торопил и ускорял строительство. Винченцо Бренна получил в помощь Чарльза Камерона и Джакомо Кваренги. Кроме того, вместе с Бренной работали Е. Соколов, И. Гирш и Г. Пильников. Для ускорения работ сюда отдали строительные материалы, предназначенные для других строек: из Таврического дворца – наборный паркет, из Царского Села и Академии художеств – декоративный камень, колонны, фризы и скульптуры; со стройки Исаакиевского собора – фриз, который поместили над главными воротами. На этом фризе расположена надпись: «ДОМУ ТВОЕМУ ПОДОБАЕТЪ СВЯТЫНЯ ГОСПОДНЯ ВЪ ДОЛГОТУ ДНЕЙ». Существует легенда, что, по предсказанию, число лет императора равно количеству букв в тексте этого изречения. Было предсказание или нет, неизвестно, но совпадение налицо: 47 букв, 1754–1801 годы (47 лет).

В облике Михайловского замка отражены вкусы Павла I. Парадный путь к зданию начинался от Итальянской улицы через тройные полуциркульные ворота, средний проезд которых предназначался только для членов императорской семьи. За воротами находилась широкая прямая аллея. По сторонам аллеи расположились здания конюшен и манежа (экзерциргауз). Аллея заканчивалась у трехэтажных павильонов (кордегардий), за ними начинались предзамковые укрепления. Площадь Коннетабля окружалась широким рвом, через него вел деревянный подъемный мост. По обеим сторонам моста стояли пушки. За памятником Петру I – ров и три моста. Средний мост опять-таки предназначался только для императорской семьи и иностранных послов. Он вел к главному входу. По этой дороге 1 февраля 1801 года царская семья переехала в Михайловский замок, и всего через 40 дней (в ночь с 11 на 12 марта 1801 года) здесь разыгралась завершившая эпоху дворцовых переворотов трагедия – убийство Павла I.

Некоторое время замок стоял пустым. В 1819 году его передали Главному инженерному училищу. Отсюда и происходит его второе название. В 1820 году Карло Росси перепланировал территорию вокруг замка, каналы засыпали. С февраля 1823 года замок стал официально носить название «Инженерный».

За время существования Инженерного училища в его стенах получили образование и работали многие замечательные деятели русской культуры и науки – великий физиолог И.М. Сеченов, знаменитый физик П.Н. Яблочков, композитор и ученый Ц.А. Кюи, герой Севастополя генерал-адъютант Э.И. Тотлебен, писатели Ф.М. Достоевский и Д.В. Григорович и многие другие.

Возможно, переименование, состоявшееся в последние годы царствования Александра I, было призвано не то чтобы предать забвению, но хотя бы затушевать государственное преступление и бесчеловечное злодейство, кое здесь свершилось.

Так зачем же мы в книге об архитектуре так много говорим об императоре? А он был один из тех, кто в искусстве как раз разбирался. И целый архитектурный стиль назван его именем не случайно. Увлеченность античностью, создание романтичного возвышенного архитектурного направления, следовавшего, как казалось зодчим, незыблемым античным канонам, это во многом – Павел! И уж, конечно, обилие маскаронов, увлечение декоративной скульптурой началось при нем. Любимые детища Павла – Павловск, Гатчина, Инженерный замок – наполнены античностью. И два тождественных по своей архитектуре трехэтажных павильона Инженерного замка, на которые не особенно обращают внимания, а жаль, – они весьма примечательны! Их постройка была начата в 1798 году и закончена в 1800 году. Фасады павильонов сохранились в первоначальном виде, задуманном автором проекта, архитектором В.И. Баженовым. Над полуциркульными окнами размещены барельефные панно на мифологические темы – можно полдня рассматривать, справляясь с каким-нибудь справочником по античной мифологии. Это заслуга Павла, который барельефы и вообще скульптуру обожал и хорошо в них разбирался. Барельефы впервые появились на стенах Летнего дворца Петра I – наивные, смешные и трогательные. А вот с павловских времен барельефы – лепные картины, образцы высокого мастерства – станут неотъемлемой частью архитектурного убранства города. Уподобятся книгам, иллюстрирующим античную историю, в которой петербуржцы легко находили аналогию тогдашней современности. На стенах павильонов история Диониса-Вакха, подарившего людям не только веселье и вино, но и театр и много чего еще. (см. «Шествие Диониса-Вакха, он же – Бахус»).

Обойдем же неторопливо сначала вокруг, а затем внутри Михайловский, Инженерный замок. Третий, «знаковый», как теперь принято говорить, для судьбы нашего города ансамбль (первые два – Петропавловка и Эрмитаж) неразрывно связан не только с судьбой Павла I, но многих выдающихся людей России, стучавших каблуками своих (разумеется, военных!) сапог по булыжнику гулкого восьмигранного двора, под взглядами маскаронов, где теперь установлен замечательный памятник убиенному императору[69 - Скульптор В.Э. Горевой и архитектор В.И. Наливайко, 2003 г. Крошечный недостаток, возможно, в том, что стоять монумент должен был у стены, а не в центре площади. Но и здесь он, на мой взгляд, хорош!]. Павел I, примостившись на краешке трона, не то с восторгом, не то с ужасом смотрит, пытаясь постигнуть, понять этот странный и страшный город и Россию, которую он любил, когда служил ей в чине императора…

Росси Карло (Карл Иванович)

Вершиной классицизма стал ампир, торжественный «императорский» стиль, в идеологии опиравшийся на каноны античности и блистательно воплощенный в творчестве К. Росси.

Сын итальянской балерины, родился в Петербурге 18 (29) декабря 1775 года. Постигал архитектуру на практике, работая под началом В.Ф. Бренны, своего учителя и многолетнего друга. С 1796 года был его помощником на строительстве Михайловского (Инженерного) замка. В 1803–1804 годах учился в Италии. По возвращении в Россию назначен художником стеклянного и фарфорового заводов в Петербурге, в 1806 году стал архитектором «Кабинета Его Величества», а в 1809 году архитектором «Кремлевской экспедиции» в Москве. Из московских произведений зодчего (неоготическая Екатерининская церковь, надстройка Кремлевской Никольской башни, деревянный театр на Арбатской площади) практически ничего не сохранилось. В 1809 году обновил Путевой дворец Екатерины II в Твери, выстроенный М.Ф. Казаковым в 1763 году, украсив его великолепным внутренним декором. В эти годы Росси интенсивно работал, совершенствуя свой дар зодчего-градостроителя, не только в Твери, но и в малых городах губернии (Бежецк, Кашин, Старица, Торжок), проектируя много зданий разнообразного назначения.

В 1815 году он возвратился в Петербург, став одним из учредителей и главных архитекторов Комитета для строений и гидравлических работ. Росси внес важный вклад в украшение Павловска, создал замечательный архитектурно-парковый ансамбль на Елагином острове (1818–1822 гг.) с дворцом, павильонами и хозяйственными сооружениями, искусно скомпонованными с зеленью и водоемами. Во многом именно благодаря Росси Петербург к 1830-м годам обрел новое лицо, превратившись из столицы в ряду прочих европейских столиц в центр гигантской империи, гордой своими победами над Наполеоном. Росси создал монументально-строгие ансамбли, задающие масштаб всему огромному городу, отражая его имперское величие.

В 1819 году Росси полностью преобразил пространство перед Зимним дворцом (значительно обновленным им в 1818–1827 годах) и обновил часть интерьеров. Правда, из них сохранилась лишь Военная галерея 1812 года, восстановленная после пожара 1837 года В.П. Стасовым. На месте отдельных частных домов он возвел два грандиозных здания Главного штаба и министерств, объединенных дугообразным фасадом и триумфальной аркой над Морской улицей. Основой для реконструкции другого района столицы – между Невским проспектом и Марсовым полем – послужило строительство дворца для великого князя Михаила Павловича (1819–1825 гг.; ныне Государственный Русский музей). Росси раскрыл пространство перед главным фасадом дворца, спроектировав ритмически соразмерную ему площадь, окружение же Марсова поля, куда обращен другой фасад, также было радикально перепланировано. Наиболее грандиозный из ансамблей Росси имеет своим началом перестройку Аничковой усадьбы (1816–1818 гг.). Преображая территорию от Невского проспекта до Чернышева моста через Фонтанку, Росси возвел здесь в 1828–1834 годах Александринский театр с отходящей от его заднего фасада Театральной улицей (ныне – ул. Зодчего Росси), оформленной двумя однородными протяженными корпусами со сдвоенными дорическими колоннами; с городом театр и улицу связали две площади – Театральная и Чернышевская (ныне – пл. М.И. Ломоносова).

Последний из крупных ансамблей выстроен на Сенатской площади; проекты Росси, реализованные в 1829–1834 годах архитектором А.Е. Штаубертом, определили облик и структуру соединенных аркой зданий Сената и Синода, тем самым завершилось создание системы трех парадных площадей центра города – Дворцовой, Адмиралтейской и Сенатской.

Творениям Росси – помимо их градостроительного значения – присуща и удивительная декоративная цельность: как в мощных, строго продуманных архитектурных акцентах экстерьеров с их мощными колоннами, рустовкой и скульптурным убранством (с Росси сотрудничали ваятели В.И. Демут-Малиновский и С.С. Пименов, исполнившие скульптурный декор арки Главного штаба и Александринского театра), так и во внутреннем дизайне. Росси сам рисовал эскизы интерьерных росписей и рельефов, мебели и осветительных приборов, тем самым добиваясь характерной для ампира универсальной цельности стиля. Например, К. Росси изобрел хорошо нам знакомые печатные бумажные обои. До изобретения Росси стены украшались коврами, гобеленами, росписью или обивались материей, что, в частности, расширяло возможности множества кровососущих паразитов, для спасения от них и существовал балдахин над постелью.

Завистники и недруги Росси настроили против него государя. Николай I был уверен, что разбирается в архитектуре не хуже Павла и Александра, что реальности не соответствовало. Так, царь вычеркнул колокольню в проекте Юрьева монастыря в Новгороде – дескать, нельзя строить колокольни выше Ивана Великого в Москве. Это один из многочисленных примеров, когда власти навязывают свою волю художнику, результат же всегда плачевный.

Возник конфликт, и Росси в 1832 году ушел в отставку, уволившись «от всех занятий по строениям». Жил в Коломне и на деньги своей пенсии пытался реставрировать собственные шедевры, приходящие в ветхость. Увы! Он пережил свою славу. Стиль ампир стал считаться устаревшим. Страна жаждала преобразований, реформ и новой стилистики в архитектуре. Умер Росси в Петербурге 6 (18) апреля 1849 года.

Почему мы говорим о Росси? В Петербурге ведь творили многие замечательные зодчие. А говорим о нем потому, что именно при Росси создавались целые ансамбли, наполненные античной символикой и атрибутикой, включая маскароны, барельефы и декоративную скульптуру. Они были строго каноничны, то есть следовали раз и навсегда принятым образцам. Поэтому стало возможно их тиражирование. Появились мастерские по изготовлению маскаронов, стало быть, одни и те же маскароны можно видеть на разных домах. Со времени ампира горожане научились читать «антики» и теперь знали назубок мифы, лежащие в основе изображений.

Но творчество Росси завершает собою период повального увлечения Римом и Древней Грецией. Следование раз и навсегда принятым образцам в искусстве невозможно. Как ни прекрасны целые кварталы, созданные гением Росси, а также творения Кваренги, Стасова, Воронихина – на смену им шел новый стиль, в котором использовалось все богатство, накопленное классицизмом. Но это уже стиль нового времени и «новых заказчиков». Сменился ритм жизни, сменилось понимание личности и ее роли в истории, наступило время эклектики. Ах, как ее ругали наши преподаватели истории искусства, когда я учился в художественной школе – и подражательством, и архитектурным винегретом, и бог еще знает как! Но ведь смена стилей только отражает изменение в обществе. А эклектика – целый стиль! Сложный, интересный, особенно для нас, для тех, кто увлечен декоративной скульптурой, ибо начался ее пышный расцвет.

Россия богатела, круг возможностей, в том числе для архитектуры, расширялся. Появились новые строительные материалы, новая строительная техника, например Воронихин применил при создании купола Казанского собора литые металлические кессоны. Само общество изменилось – повеяло воздухом свободы. И теперь уже не только империя в лице государя и царедворцев давала зодчим заказы, строили купцы и промышленники, банки и торговые дома.

Считается, что в пору эклектики архитектура стала слепо следовать вкусам заказчика. Нет! Не так! Строго говоря, архитектура всегда следует заказу! Но заказчик – не архитектор, и то, как воплотятся его пожелания, всецело зависит от зодчего. В эпоху эклектики возник рынок недвижимости, как бы мы теперь сказали, появились разнообразные по облику доходные дома – то есть такие, которые строились с расчетом на богатого и не очень богатого не владельца дома, а квартиросъемщика.

Разумеется, дешевым жильем застраивались кварталы бедноты, возникали целые районы трущоб, где порой старое здание приспосабливали под сдачу квартир внаем. Однако строились и дома-дворцы, но рассчитанные не на одного блистательного властителя, а на большое число людей, разбирающихся в искусстве, понимающих, в каких условиях следует жить человеку.

Декоративное убранство строений чрезвычайно разнообразилось, обогатилось. Именно в это время каменная книга петербургской архитектуры превращается в настоящее пособие, по которому можно изучать античные мифы, и не только античные… И в конце периода старый маскарон-апотропей, утративший черты оберега, становится скульптурным портретом не богов, а современников строительства – реально существовавших людей. Но мы несколько забегаем вперед.

«Когда бы вверх поднять могла ты рыло…»

«Гимназии в России заканчивали двоечники» – сказано не для красного словца. В среднем только один из пяти гимназистов заканчивал полный курс, «не посидев» два или три года в одном классе. Учиться было очень трудно. Начнем с малого. Урок долгое время равнялся не 45 минутам, как сейчас, а полноценному астрономическому часу, 60 минутам. Занятия делились на уроки и классы. Отсидев положенные пять-шесть уроков, отдыхая четыре перемены по 10 минут и одну большую – 20, гимназист отправлялся на два часа домой обедать, после чего возвращался в гимназию и начинались двух – четырех часовые «классы» – приготовление домашних заданий. Для нерадивых «классы» удлинялись за счет обеденных часов. Совершенно непонятная современному школьнику перспектива «остаться без обеда» для гимназиста прошлого была жизненной реальностью. На уроках кроме учителя частенько сиживал и классный наставник, который занимался только воспитанием учащихся, так что зевать, болтать и прочее на занятиях было вряд ли возможно. Как последнее воспитательное средство употреблялись для вразумления карцер и розги. За обучение в гимназиях всегда платили, к примеру в 1898 году от 40 до 70 руб. в год. Однако более 10 % гимназистов (казеннокоштные[70 - Кошт (польск.) – казна, хозяйство. Казеннокоштные, обучавшиеся за государственный счет, как сейчас говорят «бюджетники».], в отличие от своекоштных) от платы освобождались. Условием к освобождению от платы за учение считались бедность или сиротство, но прежде всего отличные отметки по всем предметам и добронравие.

Плата серьезная. Вот, к сведению, жалование тогдашних учителей казенных гимназий (в частных могли платить и больше). Во главе гимназии стоят директор и инспектор (завуч). Директор получает 2000 руб., инспектор – 1500 руб. (естественно, в год). Для того и другого – казенная квартира и особая плата за уроки. Учителя получают по 60 руб. за годовой урок, а через пять лет служения при одной гимназии – 75 руб. (за 12 уроков, а за остальные по 60 руб.). Классные наставники получают еще 160 руб. в год, а учителя древних языков за поправку письменных работ по 100 руб., а в прогимназиях – по 60 руб. Заметьте, как выделены учителя древних языков, так называемые «классики». Пенсии – через 25 лет, директорам 700–900 руб., инспекторам 650–850 руб. и учителям 600800 руб., за исключением Санкт-Петербурга и Москвы, где соответственно 1000 руб., 850 руб. и 750 руб.[71 - Военным полагалось жалование: генералам – 9500 руб. в год, подполковникам и полковникам от 2500 до 4000, капитану – 1500 руб., поручику 240 руб., солдат получал жалование деньгами – 7 руб. 20 коп. в год. (Казаки на службе ухитрялись экономить за счет того, что брали табачное и винное довольствие деньгами и получали командировочные, если отдалялись от станицы более чем на 100 верст – 1 руб. в день. Деньги со сберегательных книжек (!) посылали домой, так как снаряжались на службу за собственный счет. Одномоментно, при выходе в полк, это стоило 350 руб., включая покупку коня.) По данным точнейшей российской статистики, петербургский рабочий в 1913 году получал в день в среднем 55 коп., работница – 33 коп. Рабочий-строитель в Одессе получал 5 руб. за шестидневную неделю. Во время Первой мировой войны заработки рабочих очень сильно выросли, но и цены повысились.Однако рабочий-текстильщик на мануфактуре «кровопийцы» Саввы Морозова бесплатно имел казенный каменный дом, корову, бесплатное обучение детей, форменную одежду и обувь для всех них и двухнедельный отдых в рабочем санатории. Имелись такие! Так что же они бастовали? Зачем же они революцию учинили? Сначала давайте забудем, что революцию учинили рабочие. В Гражданскую войну они воевали и за красных, и за белых. Например, у Колчака отчаянно воевал, причем под красным знаменем, с большевиками Ижевский рабочий полк, действительно состоявший из рабочих-оружейников. Кто только себе не присваивал право считаться представителем рабочих. Фашистская партия Гитлера называлась «национал-социалистическая рабочая партия». Назвать-то как угодно можно, и хоть мобилизованные в армию немецкие пролетарии прекрасно воевали в гитлеровских войсках, все-таки рабочие тут совершенно ни при чем. Что же касается революции. Тема не для этой книги.Денег даром никто и никогда не платил. И хоть жилось рабочему человеку до революции уж совсем не хуже, чем при советской власти, приветствуя ее он же не знал, какой она будет. Ему, например, хотелось, чтобы на заводах не погибало по 900-1200 человек в год, как это было в 1913 году. Так что, не будем представлять дореволюционную жизнь в кружевах и трюфелях. Горя хватало и зла было достаточно, иначе бы никакие большевики империю не сокрушили. Да они ее и не сокрушали, сама развалилась, значит, этому развалу помогали все! Как все мы – нынешние, вольно или невольно, развалили СССР.]

Много это или мало? Не будем пересчитывать в нынешние «у. е.». Это мало что даст. Тем более что в те годы русский рубль был покрепче всех «у. е.». Да и кроме того, существовала колоссальная разница в прожиточном минимуме в столице и в провинции, в городе и в деревне. Проще судить по ценам, скажем, 1913 года. Предметы первой необходимости отечественного производства и продукты питания – дешевы, предметы роскоши и товары импортные – баснословно дороги.

Мука пуд (16 кг) – 40 коп., фунт (400 г) ржаного хлеба в Питере – 0,025 коп., белый хлеб – 0,05 коп., говядина – 22 коп., свинина – 23 коп., конфеты (пуд) – 8 руб. 50 коп., ситец (аршин) – 11 коп., сукно – 2 руб., романовский (овчинный) полушубок – 5 руб., хромовые сапоги – 12 руб., ведро водки (12 л) – 3 руб. 80 коп., а французские шелковые чулки – 40 руб., полбутылки французского шампанского (350 мл, маленькая бутылочка) – 6 руб., столько же ведро самого лучшего цимлянского вина или один том собрания сочинений Ф.М. Достоевского издания 1883 года. Серьезные книги тоже дороги[72 - В провинции, в области войска Донского, где жили мои предки, строевая выезженная казачья лошадь стоила 120 руб., казачья строевая шашка – 6 руб., корова 15–25 руб., баран – 1 руб., виноград (в сезон) – 3-15 коп. ведро, шестифунтовый каравай пшеничного хлеба (2 кг 400 г) – 2 коп.Мой дед – священник и учитель, преподававший в станичной гимназии Закон Божий, получал 300 руб. в год. Когда по просьбе гимназического начальства, станичного атамана, по благословению митрополита стал преподавать еще и латынь, заработок его увеличился незначительно, но добавились казенная квартира, денщик, кухарка, казенная лошадь и, что очень дорого в донских степных краях, семь сажен березовых дров, (примерно 20 кубометров). Жалование же станичного атамана огромной окружной станицы составляло всего 120 руб. Стало быть, учителей ценили выше.Илья Николаевич Ульянов, исполняя должность инспектора народных училищ, имел чин действительного статского советника, что по табели о рангах равнялось званию генерал-майора и вознаграждалось соответствующим жалованием, которое в провинциальном Симбирске выглядело очень серьезным. Все дети Ульяновых учились отлично, кроме того, как сыновья и впоследствии сироты педагога от уплаты за обучение освобождались. Семья В. Ульянова не бедствовала. Свидетельством тому тот факт, что никто из детей Ульяновых не занимался платным репетиторством. Почитайте А.П. Чехова, чтобы понять эту фактически неотъемлемую сторону жизни «недостаточных» гимназистов. Примерно с четвертого класса начинали «бегать по урокам». А ведь нужно было еще и свои уроки учить.]. Мне хочется дать читателю почувствовать, что и 100, и 200 лет назад жить было совсем не просто. И уж, во всяком случае много сложнее того, чему об этом времени нас учили и продолжают учить в школах.

По плану 1890 года для гимназий латыни отводилось первого по восьмой класс 5–6 часов в неделю, в полтора раза больше, чем на русский язык, церковнославянский и логику вместе взятые. Греческого с третьего по восьмой класс – 4, 5 и 6 часов соответственно! За шесть лет обучения – 33 часа в неделю. А математики за все восемь лет всего 29 часов, физике обучали только три последних года и всего 7 часов (фактически только ознакомительный курс). Химии, биологии не было совсем, считалось, что будущим юристам и чиновникам эти науки не нужны.

Гимназия давала так называемое классическое образование и, надо сказать – крепкое. Владея основой – древними языками, вчерашний гимназист легко овладевал любым европейским языком. Не мудрено, что, хотя французского и немецкого по учебным часам было вполовину меньше, чем так называемых «мертвых языков», все гимназисты свободно говорили на этих иностранных языках и легко осваивали новые. А уж как мифологию и Закон Божий знали, как во всех классических сюжетах и именах ориентировались, и говорить нечего!

Я не берусь судить о тогдашней системе образования в сравнении с нынешней, и, рассказывая о ней, утверждаю, что образное мышление бывших гимназистов, да и вообще всех культурных людей того времени наполнено античностью. Все иносказания, всю символику декоративной скульптуры на стенах домов они читали, как открытую книгу. Вспомните с учетом этого стихи Пушкина или басни Крылова – убедитесь!

Учебный год продолжался с 16 августа (по ст. ст.) до 1 июня (примерно 240 дней), после чего в каждом классе сдавались экзамены по всем предметам. Несдавшие получали переэкзаменовку, то есть экзамены осенью. Насколько были трудны тогдашние экзамены говорит то, что именно в экзаменационное время в городе увеличивалось число самоубийств среди учащихся.

А много ли было гимназистов? Увы! В 126 гимназиях всей России не более 60 тыс. учащихся во всех классах. Правда, были еще частные гимназии, реальные и коммерческие и прочие училища, где больше времени уделялось естественным наукам, математике и физике. Особая статья – семинарии. Были кадетские корпуса и юнкерские училища, но там особенно античностью не увлекались, хотя и знали ее назубок, предпочитая военную историю Древней Греции и Рима.

Обучение было раздельным, но в немногочисленных женских гимназиях требования к учащимся барышням и объем преподносимых знаний был меньше. Горожане и значительная часть сельских жителей – грамотны, однако неграмотных и малограмотных, то есть умеющих расписаться и по складам прочитать вывеску, в стране больше, чем грамотных. Но, по свидетельству современников, все горожане прекрасно в мифологии разбирались. Вот это нам особенно интересно. «Говорят, раньше слова „маскарон“, „меандр“, „кадуцей“, „ризалит“ были понятны даже извозчикам и гувернанткам, а для современного человека эти понятия, как китайская грамота», – пишет Алсу Идрисова, рассказывая о дореволюционном провинциальном Симбирске. Что уж говорить о столице – об императорском Петербурге. Тут и дворового пса звали Алкид или Цербер! И эти клички были всем современникам понятны, как, например, нам то, что ныне всех рыжих котов кличут Чубайс, а черных – Штирлиц и даже Хейфиц!

Городская декоративная скульптура – театр и литература одновременно! Это очень старая традиция. Еще готические соборы украшались тысячами скульптур, а у нас иконостасы и фрески в церквях, сюжеты коих понятны всем прихожанам, в том числе неграмотным. Нынче огромный пласт тогдашней народной городской культуры полностью утрачен. Произошла эта утрата, как гибель Помпеи – почти мгновенно в историческом масштабе!

В 1890 году численность населения Санкт-Петербурга составляла 954 400 человек, в 1897 – 1 265 000 чел., а к 1900 году это число выросло до 1 418 000, в 1912 году достигло рубежа 2 млн, в 1917 году – 2 420 000[73 - Материалы по статистике Петрограда. Вып. I. Пг., 1920. С. 10.], а в 1920 году сократилось до 722 000 жителей.

Причем городское население послереволюционного Петрограда и других городов сменилось процентов на девяносто. Маскароны и статуи – умолкли. А для уцелевших жителей городских окраин и крестьян, переехавших в города, они и прежде оставались безмолвными.

С 1920-х годов новые власти применяли повсеместно классовый подход, в частности к образованию. Детям «бывших», т. е. дворян, купцов, духовенства, казаков, кулаков и пр., так называемых лишенцев, доступ к образованию был категорически закрыт.

Изменился объем и характер знаний. Если прежняя гимназия в первую очередь воспитывала нравственного человека, вооруженного гуманитарными знаниями, то советская школа обучала в лучшем случае специалиста. Воспитывать была призвана ВКП(б), марксистско-ленинская философия и начальная политграмота в пионерском отряде или в комсомоле.

Естественно я ее тоже проходил и сдавал, правда удивлялся, как можно декламировать доводы «Анти-Дюринга», не читая самого Дюринга. (И даже сомневаясь, человек это или название учения, а может быть, и механизма, такого как домкрат или блюминг.)

А как же «монументальная пропаганда», которую, как им казалось, изобрели большевики (как будто до этого приказа каждый архитектурный ансамбль, каждая скульптура, каждый маскарон и орнамент не влиял на сознание зрителя)? В послереволюционные времена декоративная скульптура поразительно отупела. В лучших своих образцах она стала псевдоромантическим отражением действительности. По барельефам поползли тракторы и танки, поплыли линкоры и полетели аэропланы, замаршировали и застыли в театральных позах военморы и красноармейцы, физкультурницы, футболисты и ударники труда.

Маскароны и барельефы утратили подтекст. Их стало невозможно «читать», ибо они выражали только то, что изображали. Однако и эти маскароны, и декоративная скульптура советского периода нашей истории все равно отражают время, все равно говорят, все равно красноречивы, но как они потеряли многозначность! Они стали прямолинейны, как дорожные указатели, а часто совсем убоги и даже карикатурны.

Но, пережевывая марксистско-ленинскую жвачку, в которую превратили учебники философии, декламируя на экзаменах всевозможную чепуху про научный коммунизм, поколения советских людей запоем читали разные умные книжки. Много! Жадно и правильно!