Ма-аленькие трагедии

Поднимает полог на мольбертом, на котором стоит икона святой Троицы. Данила отпускает верёвку и, замерев, пристально вглядывается в Образ. Тем временем татарчонок, подобрав верёвку, выбегает из кельи, опрокинув на пол горшок с кистями. Данила не слышит и продолжает вглядываться.

Андрей:

– Что скажешь?

Данила (с трудом выговаривая слова) в волнении:

– Нешто Лука святой писал сие! Андрея, милый мой Андрея, я плачу! Я прожил долгую жизнь, многое повидал, но нигде я не встретил столь искусное Богоподобие… Сам же Образ Божий писал, и ты писал, и греков мы с тобой глядели, один Феофан чего стоит! Думаешь: вот же, открылось несказанное! А пройдёт осьмица, вторая, и понимаешь: близко, очень близко, но только рядом. А тут…

Андрей:

– Ну и слава Богу! Сегодня же передам. Слышь, Данила, вроде с тобой кто был?

Данила оглядывается:

– О, как…

Картина 5.

Вечер. Андрей и Данила сидят у монастырской ограды и беседуют. За сценой звучит Валаамский знаменный распев.

– Освободил ты меня от ига тяжкого, Андрей. Думал, помру, утопну с камнем на душе. Как же теперь легко-то, лепно! Первый раз в жизни помирать не хочется!

Андрей:

– Ну ты развеселился. Угомонись, Даниле, о седине своей попомни!

Данила:

– Что седина! Ржой покрылся я, да помётом бесовским! Уж думал, не отмоюсь, не отскребусь. А нынче я, как одесную Бога сижу! Не кори, знаю, не подобает монаху радостью сердце томить.

Прячась, за оградой появляется татарчонок. В руке у него посверкивает нож.

Данила:

– Андрей, уж поздно, ты иди. Не откажи, вычитай за двоих вечернее правило. Охота мне одному посидеть. Не пойму, вроде радуюсь о будущем дне, а слёзы текут, будто прощаюсь? Ты иди!

Андрей:

– Прощай.

Уходит. Татарчонок:

– Нет Берке. Я – Берке.

Бросается с ножом на Данилу.

Картина 6.

Две души в белых одеждах сидят за большим столом. В центре стола горит свеча. Душа старца с чёрной витиеватой греческой бородой:

– Что ж, Данила, так-то он тебя запросто и убил?

– Да, отче Лука, так и убил.

– А что ж Андрей твой, прибежал на крик?