Баттл (Неистовый парадокс времени)

– Хватит! Ты чё, шпионишь за мной?

– Вовсе не шпионю. Просто учусь перемещаться. Хотя, честно говоря, мне противно наблюдать твои сволочные действия. Ведь ты не только воруешь, ты…

– А ну катись отсюда, святоша! Или вот что. Иди-ка, почитай Стругацких. И узнай, кто такие людены. Может, тогда перестанешь высовываться со своими «бла-бла-бла»!

– Да читал я Стругацких. Мне вообще не очень нравится деление людей на умников и дураков. А что касается люденов, то вряд ли ты один из них. Они бы не мелочились, приворовывая гаджеты. Они другие.

От этих слов в сознании Жени вспыхнула, как факел, нестерпимая обида. Он прекрасно понимал всю неприглядность совершаемых им действий. И единственным оправданием происходящего был почерпнутый из литературы тезис Стругацких об исключительности собственного «Я». Исключительности, позволяющей встать над моралью и совестью. «Что позволено Юпитеру, не позволено быку, – так рассуждал Женя, возвращаясь домой с очередным приобретением. – Отец? А что отец? Люден имеет право на всё, что сочтёт для себя нужным».

Но теперь, глядя в глаза парню, Женя испытывал неожиданный внутренний стыд. Он не сумел нагнуть этого выскочку. Скорее, наоборот. Слова о превосходстве, как пули, злобно шипя, вонзились рикошетом в его же грудную клетку. При этом никаким сверхъестественным образом люден Евгений себя не проявил. Напротив, он обмяк, ссутулился и, тяжело дыша, закрыл лицо руками…

Утром, пока отец спал, Галина Георгиевна разбудила сына и, не задавая никаких вопросов, собрала в школу. Жене запомнились её заплаканные багровые глазницы и тихий, срывающийся на фальцет голос. Прощаясь в дверях, он уткнул голову в мамину грудь и прошептал: «Мама, прости меня, я очень виноват перед тобой…».

Мать гладила шевелюру сына и плакала. Женя чувствовал, как слёзы падают ему на вихрастый затылок, и готов был сам зареветь белугой, но сдерживался и продолжал шептать: «Прости, прости, мама…»

Он медленно спускался вниз по гулким лестничным переходам (лифт не работал вторую неделю), прихрамывая и пересчитывая ступени. На четвёртом этаже Женя задержался и машинально посмотрел в широкое витражное окно лестничной клетки. Его взгляд скользнул по дворам, где среди утреннего беспорядка и первых признаков наступающего дня он вдруг увидел свою любимую Наташку в окружении рослых подвыпивших парней. Наташа пыталась пройти, но парни, похохатывая, строили ей омерзительные рожи и хватали за одежду…

Женя мучительно напряг зрение, пытаясь как-то вмешаться в происходящее. Но то, что случилось с ним вчера, вновь повторилось – он потерял способность перемещаться в пространстве. Тогда Женя, испытывая боль в каждом суставном сочленении, бросился по ступеням вниз, выбежал на улицу и, припадая на подбитую ногу, помчался выручать свою любимую Наташку.

Когда он подбежал к её дому, двор, на удивление, был пуст. Ему навстречу открылась заветная дверь. Из подъезда выпорхнула Наташка.

– Привет! Ты что тут делаешь? – улыбнулась девушка.

Не успел Женя ответить, как из ближайшей подворотни показалась ватага рослых ребят. Балагуря и дымя сигаретами, парни направились прямиком к Наташиному подъезду.

Юная леди в растерянности остановилась. Женя бросился к подъезду и метров на десять опередил приближающуюся компанию.

– Эй ты, чувак, вали отсюда! – кто-то крикнул из толпы.

«Бежать!» – подумал Женя. Чувство самосохранения по-медвежьи обхватило и затрясло его, понуждая бежать куда глаза глядят, бежать со всех ног, не чуя вины ни перед Наташей, ни перед собственной совестью…

Но в тот же миг он увидел за спинами парней, над их импортными кепками и крашеными шевелюрами заплаканные глаза матери. «Н-нет! – глухо взревел мозг Евгения, сдерживая трепетание сердца. – Хватит уже!»

Парни приблизились.

– Беги, Нашка (он так с нежностью называл Наташу)! – шепнул Женя, отталкивая девушку от себя. – Ну же!

Подъезд имел второй выход на соседний двор, и Женя об этом знал.

Девушка отпрянула назад, ухватилась за ручку двери и вдруг остановилась в нерешительности:

– А ты?!

– Беги! – Женя обернулся и попытался улыбнуться: – Ну же!

Наташа очнулась, дёрнула дверь и через долю секунды скрылась в подъезде.

Внезапный акт подросткового мужества, как оружейный хлопок, гулко отозвался в октябрьском утреннем серебре.

Однако, как только Наташа скрылась в подъезде, Женя вновь ослабел духом. Его пронзило воспоминание о вчерашней переделке, и боль нанесённых ударов вспыхнула в теле с новой силой. Он стал оглядываться, ища дорожку к спасению. Но в этот миг совсем рядом порыв ветра окликнул его голосом отца: «Не дрейфь, Женька, орлись! Мы с тобой ещё повоюем!».

И… случилось чудо! Юноша перестал бояться. Он припомнил фильм «300 спартанцев», отступил на несколько шагов к двери и загородил собой вход в подъезд. С этого мгновения дверные створки стали его реальными Фермопилами! Парни, по-волчьи скалясь и борзея, бросились на Евгения. Он ощутил проникающую боль первого удара, второго…

– Женечка, что же ты застрял у окна? Опоздаешь в школу! – голос Галины Георгиевны нарушил гулкую тишину лестничного проёма. Женя посмотрел вверх. Действительно, мама стояла на лестничной площадке их родного седьмого этажа и, перегнувшись через перила, наблюдала за действиями сына.

– Мама, – удивился Женя, потирая ушибленную щеку, – значит, Евклид снова активировался?..

– Что ты сказал? – переспросила мама.

– Ну да, он действует! – закричал Женя и, махнув матери рукой, вприпрыжку помчался на улицу.

Юноша бежал вдоль школьной ограды и в мелькании узорчатой решётки видел на ступенях главного корпуса одинокую фигурку Наташи. Девушка беспокойно озиралась по сторонам. Они оба явно опаздывали к первому уроку, который, судя по окружавшему школу безлюдью, вот-вот должен был начаться. Увидев Женю, она бросилась к нему со словами:

– Ты живой?

– Ну да, – ответил он, неловко прикрывая ладонью распухшую щёку.

Не тут-то было. Разглядев боевую отметину, Наташа подтянулась на мысочках и чмокнула героя аккурат в фиолетовый синяк.

Раздался школьный звонок.

– Пойдём скорей! – улыбнулась девушка, подавая Жене руку.

Лёшенька

Лёшенька рос мальчиком скромным. К восьмому классу он не попробовал ни одной сигареты, не выпил ни одной кружечки пива. И девочек у него тоже не было, хотя по натуре Лёша был мальчик влюбчивый и внутренне ласковый. Но каждый раз при приближении какой-нибудь девочки клятая застенчивость, как вихрь, отбрасывала его в сторону и уносила по коридору прочь. Когда же он, преодолев испуг, возвращался, желая взглянуть на девочку ещё раз, её уже рядом не было. Она бежала к другому мальчику, размахивая оранжевым рюкзачком.

В каждой ясельной группе, в каждом классе общеобразовательной школы есть своя элита. Элита образуется из наиболее наглых, как теперь говорят, отвязанных детей. Для таковых жизнь – сцена, на которой они играют свой индивидуальный спектакль. А плох спектакль или хорош – какая разница? По совокупности моральных качеств (воля, смелость, решительность, ум, доброта) члены элиты далеко не всегда доминируют в своей среде. Но сплочённость, инстинкт стаи, присущий всем человеческим выродкам, является в детской среде непобедимым козырем, от которого элита выстраивает игру на поражение противника и, как правило, побеждает.

Лёша никогда не входил ни в одну группировку по одной простой причине: он не умел подчиняться. Не потому, что не хотел. Нет – просто, чтобы хорошо подчиняться, надо уметь бежать торопливо в строй, знать наизусть команды и нештатные ситуации. А мечтательный Лёша всё время опаздывал. И оттого идея элитарного послушания не уживалась с трепетной Лёшиной креативностью!

Однажды случилась вот такая история. Элита «шла на вырубку». Для тех, кто не понимает, объясню: элитные пацаны шли бить лохов.

Лёша в это время делал уроки. Как правило, он делал уроки на кухне, потому что из кухонного окна хорошо виден двор, а значит, и все события увлекательной дворовой жизни. Он уже заканчивал математику, как вдруг из-за угла соседней пятиэтажки показалась ватага элитных парней с металлическими прутьями в руках. Лёшу тотчас сдуло с табуретки, и через минуту он уже шагал рядом с «римской когортой», напоминая при?данный к основному строю отряд лучников.

– Те чё надо? – огрызнулся на Лёху Пузырь (так звали толстого белобрысого хама из соседнего класса).

– Я с вами, – ответил Лёша, задыхаясь от ощущения важности происходящего.

– Видал, Пузырь, и этот попёрся! – хмыкнул Седой. Мальчик по прозвищу «Седой» учился на год младше и стал школьной знаменитостью после того, как прилюдно нахамил англичанке. Дурёха покраснела как помидор да как откинется в обморок. Народу сбежалось! А Седой исчез, как в воду канул. А чё, молоток: не пойман – значит, не вор.

Тем же вечером Лёша рассказал отцу про геройство Седого. Папа взял Лёшину руку, больно сжал её в своей огромной ладони и сказал:

– Эх, Лёшка, храни тебя Бог от этих молодцов! Мне-то они всю душу истоптали.

Лёша слышал от матери о том, что отец как-то не сдержался и рубанул кайлом одного такого шутника. А тот, чудак, взял и помер. Отца посадили. На зоне мужиков с характером уважают, но не любят. Тяжко отцу пришлось. Один раз в одиночку против камеры стоял. Не сломали, но порезали изрядно.

Лёша тогда не понял слов отца. Подумал, отец на давнюю обиду серчает.