Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 1

Кузьмич (Борис и Клименко так и не поняли, была ли это фамилия или отчество директора) услыхал пронзительный голос старика, потому что повернул голову в его сторону. Увидев стоявших около него военных, сказал что-то дояркам и махнул рукой в сторону дома, одно крыло которого примыкало к тому загону, где он находился. Затем и сам пошёл в том же направлении.

– А мы как же? – невольно вырвалось у Бориса.

– Вы? – усмехнулся старик. – Идите к нему, да только не через стадо, сейчас через них и сам чёрт не пройдёт, они как бешеные. Почитай, вторые сутки не доенные. Выходите на улицу, обойдите угол, у них там ещё вход есть.

Вскоре Алёшкин, Клименко и Екатерина Васильевна Наумова сидели в комнате, расположенной возле небольшой прихожей, у самого парадного входа, очевидно, бывшей когда-то директорским кабинетом.

– Что вам? Комнату? – поздоровавшись, спросил Кузьмич. – Да берите хоть весь дом, завтра утром мы всё освободим, я бы сегодня уже уехал! Семью, рабочих и своё хозяйство ещё позавчера эвакуировал, а тут чёрт принёс этих дядьков! Гонят скот с самой Дитвы, много раз под бомбёжками были, говорят, что только половина стада осталась, а доярок дорогой всех порастеряли: кого убили, кто убёг, вот коровы-то и не доенные. Не подоив, дальше гнать нельзя, с ними не справятся, они теперь как побесились, а у меня только вот пять женщин осталось, тоже вчера должны были уехать, вон и машина наша, полуторка гружёная стоит, такая мне теперь морока с этим скотом! Бросить жалко – деды старались, километров триста гнали, а теперь прямо не знаю, что и делать… А комнату – что же, занимайте любую, хоть вот эту, мой кабинет был, – он горько усмехнулся. – Вам что, под штаб нужно?

Алёшкин не сумел удержаться, хотя Клименко и дернул его за рукав.

– Нет, под медпункт, – брякнул он.

– Под медпункт? – оживился директор. – Так там, в леске-то, не госпиталь ли, а?

– Нет, не госпиталь, – боясь, что Борис опять что-либо сболтнёт, сказал Клименко.

– Да вы не думайте чего, не нужна мне ваша часть, не нужны мне ваши воинские секреты! Мне доярки нужны. Может быть, у вас там хоть десяток баб найдётся? Мы бы тогда за сегодня и за ночь всех коров освободили, а там по холодку и тронулись бы мои деды. Дальше-то им легче будет, там в деревнях бабы есть, доить будут. Их бы вот сейчас выдоить, жалко скотину-то… А молоко я всё вам отдам, пейте на здоровье. А, лейтенант? – обратился он к Клименко, поняв, что старший здесь он. – Помогите!

– Я не могу, это как командование решит. Ну, а как комната-то эта, вам подходит? – спросил Клименко Бориса. Тот посмотрел на Наумову, она кивнула головой.

– Да, я тоже думаю, что подойдёт, – подтвердил Алёшкин. – Нужно только будет ещё одеял добавить: окна большие, чтобы лучше завесить для светомаскировки, а всё остальное удобно будет.

– Ну, так делайте, как приказано. Начсандив приказал через два часа доложить о готовности медпункта, может быть, сам приедет проверять. Торопитесь, а мы с директором к командиру батальона пойдём.

После этих слов все быстро отправились в расположение медсанбата. Алёшкин и Наумова прошли к своему взводу, взяли двух санитаров и отправились к начальнику аптеки лейтенанту Панченко получать укладку и перевязочный материал. По дороге одну из сестёр, ей оказалась Шуйская, Екатерина Васильевна послала к начхозу Прохорову, чтобы получить халаты, простыни и плащ-палатки. Двум другим медсёстрам она велела где угодно раздобыть тряпки, набрать воды и немедленно приступить к уборке комнаты под медпункт.

Через полчаса работа кипела вовсю. Две сестры старательно мыли пол директорского кабинета и прихожей. Шуйская с одним длиннющим, тощим санитаром, которому она приходилась чуть выше пояса, и который с первых дней существования медсанбата получил прозвище Каланча, прибивали плотные байковые одеяла к верхней части окон и укрепляли нижние их концы на гвозди, вбитые посередине, с таким расчётом, чтобы в случае нужды можно было концы одеял быстро опустить и закрыть окна полностью.

Делая эту работу, Шуйская подумала: «А как же в темноте работать будем?» Электричества в совхозе не было, трансформатор был снят и эвакуирован, да и внутренняя проводка большею частью была сорвана. Девушка решила проявить инициативу и, пока Каланча доколачивал гвозди, помчалась к Прохорову за какими-нибудь светильниками.

В медсанбате имелся бензиновый движок с динамо-машиной, имелся и штатный электрик, но пока всё имущество было упаковано в деревянные ящики, и без специального разрешения начсандива вскрывать их не разрешалось. У Прохорова нашлись только фонари «Летучая мышь». Решив, что на первое время и этого хватит, Шуйская забрала две штуки и вернулась в контору совхоза.

В комнате полы были уже вымыты, и там орудовала Екатерина Васильевна. Она раздобыла где-то топчан, покрыла его одеялом и простынёй – получилась медицинская кушетка. Обшарив весь дом, сумели найти скамейку, несколько табуреток и небольшой сломанный кухонный стол. Его наскоро починили, он должен был исполнять обязанности письменного.

Ящик укладки был устроен так, что, когда его открывали, при помощи откидной стенки с упорами тоже получался столик, который мог сойти, а впоследствии всегда и служил, столом для стерильного материала и инструментария. Кое-какие медикаменты, извлечённые из этой же укладки: йод, спирт, мазь Вишневского, новокаин в ампулах, шёлк в ампулах, бензин, стрептоцид в порошке, нашатырный спирт и другие, – были расставлены в уголке на одной из табуреток, покрытой сложенной вчетверо простынёй. Екатерина Васильевна приказала Шуйской вынуть из большого стерилизатора, тоже находившегося в укладке, все имевшиеся там инструменты, тщательно их вымыть, протереть, а затем и простерилизовать, после чего разложить на крышке стерилизатора, а крышку поставить на столик, образовавшийся из раскрытия, накрыв его большой стерильной салфеткой, которую следовало извлечь из полученных в аптеке пакетов.

Печи в доме не работали, плита на кухне была разломана. Пришлось всё тому же Каланче натаскать из кухни кирпичей и, устроив из них у входа в дом небольшой очажок, кипятить на нём стерилизатор.

Вспомнили, что не в чем мыть руки. Борис отправился к Прохорову и с большим трудом выпросил у него два эмалированных таза и два ведра. Тазы были обожжены спиртом и поставлены один на другой. Одно из вёдер определили для кипячёной воды, другое – запасное. Помойное ведро заменила пустая большая консервная банка, найденная где-то санитаром.

Кстати, Каланча служил санитаром операционного взвода и входил в то отделение, в котором был Алёшкин. Звали его Владимир Петрович Аристархов, ему было лет сорок. До войны он служил счетоводом в каком-то колхозе Московской области, в армии никогда не служил, но был очень толковым и исполнительным, а главное, хладнокровным и спокойным человеком. Не ладилось только у него дело со строевой службой. Из-за роста, обмундирование, полученное им, было большого размера. В то время обычное красноармейское обмундирование шилось так, что чем больше рост, тем предполагалась и мощнее фигура. У Аристархова же так не получалось: при очень высоком, почти двухметровом росте, плечи и грудь у него были, вероятно, не больше 48 размера, поэтому обмундирование на нём висело как на вешалке. Это его смущало, и, уж конечно, ни о какой выправке в таком виде не могло быть и речи.

Кроме Аристархова, в отделении Бориса были ещё три санитара: два из них носильщики, а третий, как и Каланча, должен был помогать при работе в операционной и перевязочной. Этот колхозный паренёк по фамилии Кузьмин, только что отслуживший действительную службу в должности санинструктора роты, при распределении попал в санитары операционно-перевязочного взвода. Разбитной малый, скорый и расторопный, но немного суетливый, а главное, очень боявшийся, как впоследствии выяснилось, вида крови. Санитары-носильщики в отделениях не закреплялись, а назначались из ротного резерва в порядке очерёдности.

Наумова, как мы говорили, была старшей операционной сестрой, она же была и старшей сестрой всей медицинской роты. В отделении Алёшкина операционной сестрой была назначена Шуйская – восемнадцатилетняя, худенькая хрупкая девушка, которая не внушала ему доверия, но которая, как оказалось, уже два года работала в хирургическом отделении Пензенской городской больницы. Дело своё она знала хорошо и, кроме того, была очень инициативной и толковой помощницей врача. Кроме неё, в отделении были ещё две сестры, так называемые перевязочные – это Рая и Люда. Обе эти девушки работали уже порядочное время палатными сёстрами в одной из московских больниц, и Борис полагал, что и они будут ценными помощницами.

Второго врача, как мы знаем, в отделении пока не было. Описывая сотрудников отделения Алёшкина, мы отвлеклись от рассказа о подготовке медпункта, а между тем он уже был развёрнут. С момента получения приказа не минуло и двух часов, а стерильные инструменты уже лежали на столике, сделанном из укладки, там же лежал и перевязочный материал, у стены стоял топчан-кушетка, у одного из окон – письменный стол, у другой стены – скамейка с тазами и ведро с горячей водой. Посредине возвышался железный операционный стол, выпрошенный Наумовой в аптеке. На вбитых в стенку гвоздях висели халаты для врачей. Шуйская и Рая были уже одеты в свои халаты, Аристархов и Кузьмин сидели на пороге у входа в дом и курили самокрутки.

Наумова постояла в дверях и, осмотрев всё хозяйским взглядом, сказала Борису:

– Ну, идите, доктор, докладывайте. Всё готово, можем хоть сейчас принимать раненых.

Алёшкин побежал в расположение медсанбата, разыскал Симоняка и Сангородского, которые озабочено о чём-то беседовали, остановился по-уставному в трёх шагах от них и, приложив руку к пилотке, чётко отрапортовал:

– Товарищ комроты, ваше приказание выполнено, медпункт развёрнут.

– Как, уже? – изумились оба. – Не может быть!

И они трусцой направились к совхозному дому. Там Алёшкин и Наумова с гордостью показали свой примитивный из примитивнейших медпункт. Но ведь он был первым, самым первым для всех них за эту войну, и поэтому командиры остались довольны.

Сангородский спешно пошёл к командиру медсанбата, чтобы доложить ему о том, что медпункт готов к приёму больных и раненых.

– Кто дежурный? – спросил недовольно Краснопеев, ему было не до медпункта.

Он только что выдержал жесточайшую баталию с политруком Клименко, настаивавшем на немедленной помощи совхозу в дойке коров, и, к своему огорчению, не найдя поддержки даже в своём комиссаре Барабешкине, оказавшемся на этот раз на стороне политрука, вынужден был уступить и только что разрешил отправить на совхозный двор двадцать женщин из числа медсестёр и санитарок, умевших доить коров. Возглавить эту команду он приказал политруку Клименко, заявив при этом, что всю ответственность за это мероприятие возлагает на него. Однако он не забыл передать Прохорову, чтобы тот забрал всё надоенное молоко.

Сейчас как раз Клименко и отбирал желающих и умеющих доить коров. Таких оказалось гораздо более двадцати, да к ним присоединились ещё и санитары – всем надоело сидеть без дела. Но превысить количество добровольцев Клименко не решился.

Краснопеев, как всегда с ним бывало в подобных случаях, с досады, что вышло не по его, уже пропустил солидную порцию спиртного и только что собирался повторить возлияние, как к нему постучался Сангородский.

Надо сказать, что с этого утра командир медсанбата оккупировал одну из специальных санитарных машин для своего личного жилья. Он приказал выгрузить из неё лишнее, по его мнению, оборудование и кое-какие хозяйственные вещи, загруженные заботливым Прохоровым. Сейчас всё это имущество валялось недалеко от машины и начхоз Прохоров тщетно ломал голову, куда бы его распихать – все машины были заполнены до отказа. Особенно его смущала палатка ДПМ, которую просто некуда было засунуть.

Забегая вперёд, скажем, что командир медсанбата Краснопеев и вскоре присоединившийся к нему незадачливый комиссар Барабешкин поселились в этой машине и прожили там до самого своего последнего дня пребывания в медсанбате. Из машины они, особенно Краснопеев, показывались на глаза подчинённым очень редко.

Прерванный приходом Льва Давыдовича Сангородского «на самом интересном месте», Краснопеев сердито повторил:

– Так кто же дежурный?!!

Лев Давыдович вначале попросту не понял этого вопроса, он так был рад, что медпункт развёрнут, и притом в такой короткий срок, что предполагал, что и командир медсанбата обрадуется вместе с ним и сейчас же побежит его осматривать, но этого не произошло, тот отнёсся равнодушно. «А может быть, так и нужно», – подумал Сангородский и, сообразив, наконец, ответил:

– Дежурное отделение доктора Алёшкина.

– Ну, смотрите, чтобы всё в порядке было. Скоро, наверно, начсандив приедет. Можете идти. – буркнул Краснопеев и принялся за прерванную закуску.

Сангородский, человек несдержанный и ненавидевший всякое чванство, был возмущён до глубины души и, спускаясь по ступенькам санитарной машины, посылал этого чинодрала-командира ко всем чертям – конечно, про себя. Обо всём этом и о своём состоянии он гораздо позже рассказал друзьям, в том числе и Борису. Сейчас же он только передал приказание, «чтобы было всё в порядке», и сказал:

– Товарищ Алёшкин, сегодня по медпункту будете дежурить вы со своим отделением, а завтра вас сменит доктор Дурков.

– Есть, – ответил Борис.

Он надел халат, уселся около стола и, воспользовавшись случаем, решил познакомиться со своим отделением. Собственно, это было впервые, когда всё отделение собралось вместе. До сих пор занятия проводились или с врачами, или с медсёстрами, или с санитарами по отдельности, а всё свободное от занятий время врачи проводили по земляческим группам. Борис находился в группе с Перовым, Дурковым, Картавцевым и Скворец – они все приехали из Нальчика.

Так вот, сейчас на дежурстве, по мнению Алёшкина, на совершенно бессмысленном дежурстве, в ожидании появления начальства, Борис и решил познакомиться со своими помощниками. Именно тогда он о каждом из них и узнал всё то, что мы описали немного раньше, а некоторые мысленные дополнения к характеристике каждого сделал уже потом, испытав их в работе.

Незаметно подошло время обеда. Каланча сходил к кухням, которые дымились, притулившись к забору совхоза, и принёс на всё отделение большую кастрюлю супа из мясных консервов и почти такую же кастрюлю рисовой молочной каши. Вслед за тем он доставил хлеб и миски.

Все поели с большим аппетитом, а начсандива всё ещё не было. «Хоть бы скорей приезжал что ли, – думал Борис. – Сходить бы посмотреть, что там наши делают. За целый день даже и не подошли к медпункту», – уже сердился он. А его друзьям было не до медпункта: по распоряжению начсандива Перов и Тая должны были срочно получить имущество противохимической защиты для всей дивизии, в частности, противоипритные пакеты. Их нужно было хранить в медсанбате и именно в санитарном взводе, в отделении противохимической защиты, которым как раз и командовала Таисия Никифоровна. Получив такое приказание, командир медсанбата велел срочно разгрузить от хозяйственного имущества одну из полуторок, и Перов с Таей поехали на ней в Ленинград, где и должны были с одного из складов получить эти злосчастные пакеты. Их сопровождали два санитара из Таиного отделения. Всё это Борис узнал потом, а сейчас его обижало невнимание к его работе этих наиболее близких ему людей.